Библиотека

  
 

Опасные государства
Нильс Кристи

 

 

Понятие опасности - одно из важнейших в криминологии. Опасны мужчины и женщины. Опасны монстры, прячущиеся во тьме, и еще опасней те, что живут рядом с нами, маскируясь под обыкновенных людей. Сколько сил и изобретательности тратится, чтобы выявить "опасного человека", чтобы изменить или, по крайней мере, нейтрализовать его, чтобы раскрыть и объяснить этот феномен.

И все же это так мило и уютно, если учитывать, что на нашей планете столько опасных государств! Опасных для других государств. Но и для собственных граждан, если учитывать то мнение, которое собираюсь развивать ниже.

 

Насильственная смерть
 Несколько недель назад я вернулся из Москвы в свою маленькую страну и, можно сказать, к нормальной жизни, после чего с большим опозданием взялся за эту статью, посвященную проблеме "опасных людей". Однако мне было трудно сосредоточиться на чисто научных аспектах проблемы. В Москве я принимал участие в дискуссии, посвященной условиям содержания заключенных. Я уже бывал в России и потому знал самое главное - под стражей здесь находится миллион человек, то есть на 100 тысяч населения приходится 685 заключенных. В Соединенных Штатах пропорция примерно такая же, соответствующие цифры по Скандинавии ниже в десять, а в большинстве стран Западной Европы - в восемь раз.

Новым для меня оказалось то, что обитателей российских тюрем держат впроголодь. После экономического кризиса, обрушившегося на Россию в августе 1998 года, у государства нет средств. В настоящее время на питание и медицинское обслуживание каждого заключенного расходуется около 70 копеек. Покуда Запад продолжает с жаром обсуждать Холокост - катастрофу, случившуюся шестьдесят лет назад, - на Востоке, не привлекая к себе особо пристального внимания Европы, зреет новая катастрофа.

Новостью для меня стал и туберкулез - вернее, масштабы его распространения.

Из миллиона человек, составляющих "население" тюрем и колоний, около 92 000 больны туберкулезом. Медицинская помощь оказывается не всем и является недостаточной. Примерно 20 000 человек из числа всех больных страдают т.н. мультирезистентной формой туберкулеза. Получается, что человека приговаривают не только к тому или иному сроку тюремного заключения - над ним нависает более чем реальная угроза этой тяжкой болезни и смерти. По словам Фармера, мультирезистентный ТБЦ становится наказанием, причем особенную опасность представляет заключение до суда и вынесения приговора. Московский Центр содействия тюремной реформе дает следующее описание условий следственных изоляторов (СИЗО), где содержат лиц, находящихся в предварительном заключении:

"В камерах СИЗО, расположенных в густонаселенных областях, на каждого заключенного приходится менее 1 кв. м, а кое-где - менее 0,5 кв. м. Заключенные спят по очереди. Не всем находится место, чтобы сесть. Условия жизни в камерах СИЗО исключительно тяжелы - отсутствие кислорода, влажность, зловоние. У заключенных открываются кровоточащие язвы, опухают от долгого стояния ноги; многие страдают чесоткой и другими кожными болезнями. Из-за высокой влажности промокшая от пота одежда и белье не высыхают. Через окна, забранные частой решеткой, в камеры практически не проникает дневной свет. Двух- или трехъярусные койки прикреплены к стенам. В камере, независимо от того, сколько там находится заключенных - десять или сто, предусмотрен только один умывальник и один унитаз".

Я бы не поверил в это, если бы не был там и собственными глазами (и ноздрями) не убедился бы в правдивости этого описания, умалчивающем лишь о ситуации с туберкулезом. Когда в закрытых, лишенных вентиляции помещениях содержится порой более сотни людей, среди них неизбежно окажутся бациллоносители, которые кашляют и тем самым распространяют инфекцию.

Введение в России моратория на смертную казнь, которого удалось добиться государствам Западной Европы, - слабое утешение. Если бы Россия и ее соседи не прекратили применение "высшей меры", их не допустили бы к членству в Совете Европы. В России, подчинившейся давлению, заключенных теперь больше не казнят. Они умирают сами.

В Соединенных Штатах на каждые 100 тыс. жителей приходится то же, что и в России, количество заключенных. В американских тюрьмах также имеются камеры на 60-80 человек, принужденных к постоянному и самому тесному общению друг с другом, однако наблюдается и другая крайность. В исправительных учреждениях типа "макси-макси", оборудованных электронными средствами контроля и наблюдения, осуществляется идея полнейшей изоляции узника. Он сидит в камере- одиночке, оборудованной душем и туалетом, открытой площадкой для прогулок и упражнений; он получает усиленное питание - и при этом находится в полной изоляции от себе подобных. Систему, которая предоставляет заключенному "жизненное пространство" площадью в один метр, мы склонны назвать бесчеловечной. Но с полным правом это определение может быть применено и по отношению к системам, обрекающим человека на многолетнее одиночество. Вся разница лишь в структуре этой бесчеловечности: физические страдания сокращены до минимума, тогда как нравственные доведены до максимума.

Люди погибают и в американских тюрьмах, просто не так быстро, как в России. Пожизненное заключение может и в самом деле продлиться до тех пор, пока заключенный не умрет "своей смертью". Некоторые американские тюрьмы постепенно превращаются в дома престарелых. Людей отправляют в тюрьму умирать, но умирание это идет значительно медленнее, нежели в российских тюрьмах.

Разумеется, американская система правосудия совершает и преднамеренные убийства: с 1977 года было казнено 500 человек, более 3000 приговоренных ожидают сейчас исполнения приговора. Как жаль, что США не жаждут членства в Совете Европы - в этом случае мы могли бы потребовать, чтобы они прекратили убийства с заранее обдуманными намерениями.

 

Проблема
 Надеюсь, что мне удалось вкратце охарактеризовать мой подход к проблеме. Описание опасных людей должно быть дополнено описанием опасных государств. Во внешней политике этот образ встречается часто, но там речь идет о той опасности, которая грозит другим государствам. Не это в данном случае является темой моей статьи. Она посвящена криминологии. Меня интересует опасность, которую представляет карательная система тех или иных стран для их собственных граждан. Я рассматриваю Государство вообще как потенциально опасное образование. Мы должны иметь представление, какой тип государства опасен для своих граждан, в чем именно заключаются эти опасности (если возможно - дифференцировать государства по этому признаку), а также и о том, возможно ли (и если возможно, то каким образом) контролировать, если уж не изменять, их действия.

Изучая эту проблему, я прежде всего намерен анализировать сам институт уголовного права. Оно по сути своей призвано причинять людям страдания. Страдание это, как принято считать, необходимо для противодействия другим нежелательным явлениям. Однако нам известно, что на нежелательное поведение, помимо карательных мер, можно отреагировать и иными способами. Известно также, что виды и "объемы" наказаний в современных государствах колеблются в весьма широком диапазоне, и это не может быть объяснено разнообразием видов преступлений. Намеренно сужая свой подход, я не буду затрагивать во-прос "эффективности наказания" и сосредоточу все внимание на карательной системе как на орудии, причиняющем страдания тем, кто попал в нее.

 

Основные критерии оценки государств

Для описания и оценки опасности, которую государство представляет для собственных граждан, охарактеризуем ее по пяти категориям.

 

1. Размеры карательной системы

Поскольку наказание - это намеренное причинение страдания, уместно предположить, что, чем шире государство применяет уголовное право, тем ближе подходит к той черте, за которой оно, это государство, начинает представлять исключительную опасность для своих граждан. Важным показателем здесь является уровень государственного контроля над гражданами, предполагающий уголовное наказание. Иными словами - часто ли государство применяет уголовные наказания к своим гражданам или оно действует осмотрительно в применении и исполнении наказаний. Уровень этот определяется численностью лиц, находящихся под стражей, либо суммой ежегодно накладываемых штрафов. Другим критерием служит общее количество контактов между обществом как таковым и теми, кто так или иначе работает в правоохранительной системе. Еще один критерий - сравнение численности работников пенитенциарной системы, их статуса, поставленных перед ними задач и общей суммы затрат на их деятельность, с аналогичными показателями в таких сферах, как здравоохранение, образование, социальное обеспечение. У одних государств приоритетными окажутся именно эти направления, у других - развитие карательных органов. Со временем эти критерии могут меняться, благодаря чему образ "опасного государства" вырисовывается в динамике.

Крупные пенитенциарные системы причиняют людям большие страдания, нежели системы мелкие, и объясняется это тем простым обстоятельством, что в них "задействовано" больше людей. Следовательно, угроза населению страны, исходящая от крупной правоохранительной системы, сильнее, чем от мелкой. И Россия, где один миллион человек находится за решеткой, и США, где число заключенных равно 1,7 млн., вплотную приблизились к положению, когда количество людей, лишенных свободы, составляет один процент всего взрослого населения. Большая часть заключенных - это молодые люди мужского пола. В Соединенных Штатах тюремное заключение отбывают 20 процентов чернокожих и испаноязычных мужчин страны, и эта цифра практически не меняется. В таких городах, как Вашингтон и Балтимор, больше половины чернокожих граждан мужского пола в возрасте от 18 до 30 лет находится за решеткой либо выпущено из тюрьмы на поруки или с испытательным сроком. Иными словами - если вы принадлежите к этим категориям граждан США, то подвергаетесь серьезной опасности со стороны государства. Сходным образом обстоит дело и в России: для выходца из какой-либо восточной республики бывшего СССР риск оказаться в тюрьме возрастает многократно.

Карательная система не ограничивается лишь тюремным заключением. Во многих странах мира широко практикуется условное освобождение под залог или "на поруки", и в США в настоящее время подобным образом контролируется четыре миллиона человек. Если прибавить их к тем, кто отбывает наказание в виде лишения свободы, то, по моим оценкам, окажется, что 10 процентов взрослых мужчин в возрасте от 18 до 30 лет находится сейчас под контролем правоохранительной системы.

Численность заключенных оказывает на общество значительное, хотя и опосредованное воздействие. Близкие заключенных разделяют с ними стыд и боль, а кроме того, уже не косвенно, а прямо страдают в разлуке со своими супругами или сожителями. Для молодых чернокожих жительниц Вашингтона и Балтимора сложившаяся ситуация напоминает годы войны - они живут в обществе, испытывающем дефицит мужчин. Положение усугубляется затруднением в выборе возможного партнера, поскольку подходящие по возрасту и социальному статусу мужчины кажутся менее привлекательными из-за того, что тюрьма, где в свое время они отбывали срок, оказала на них пагубное воздействие - навязала им определенную систему ценностей, внедрила определенные привычки, лишила возможности полноправно котироваться на рынке труда, подорвала здоровье. Последнее обстоятельство особенно характерно для большого числа российских мужчин, которые, освободясь из тюрем, возвращаются домой - если, конечно, возвращаются - с мультирезистентным туберкулезом в открытой форме.

Есть и еще один немаловажный фактор. Чем крупнее карательная система, тем значительней трудности в установлении личностных взаимоотношений. В небольшой тюрьме ("небольшой" по меркам Норвегии, где обычная тюрьма рассчитана на 50-100 заключенных, а самая крупная в стране - не более, чем на 350) есть возможности для сохранения хотя бы минимума нормальных условий для взаимодействия. В таких условиях трудно (хотя и возможно) относиться к человеку только как к заключенному или надзирателю. В больших тюрьмах создается почти идеальная среда для расчеловечивания. В больших тюрьмах, где заключенные содержатся в унизительных условиях, где их так много, что для персонала и, в известной степени, даже друг для друга они становятся безликими номерами или, напротив, где их с помощью разнообразнейших электронных средств контроля и наблюдения полностью лишают общения с надзирателями, создаются условия, весьма приближающиеся к тем, которые когда-то сделали возможным существование концентрационных лагерей.

 

2. Контролирование роста

Однако тюрьмы или вся пенитенциарная система могут быть отделены от общества и иным способом. Система исполнения наказаний способна стать государством в государстве. Она приобретает такие размеры или такое значение, что выходит из-под контроля общества. Например, в Калифорнии вклад исправительных учреждений в экономику штата столь важен как для республиканцев, так и для демократов, что это влияет на размеры самой тюремной системы. И Калифорния не является исключением. Я писал об этом в своей книге "Борьба с преступностью как индустрия", а Шлоссер в статье "Тюремный промышленный комплекс", характеризуя северную часть Нью-Йорка, указывает:

"Помимо полутора с лишним миллиардов долларов, инвестированных в строительство исправительных учреждений, тюрьмы ныне ежегодно приносят "северу" около 425 млн., складывающихся из зарплат и текущих расходов на обслуживание. Таким образом, ежегодная субсидия составляет более 1000 на каждого жителя региона. Однако экономическая эффективность тюрем заключается не только в том, что они платят жалованье и оплачивают услуги местных компаний. Тюрьмы - это предприятия интенсивного труда, которые круглый год нуждаются в новых и новых работниках, предприятия, которым не страшен спад и которые в "тяжелые времена" обычно расширяются. Кроме того, они не загрязняют окружающую среду, и это очень важный положительный фактор для сельской местности, где другие формы производства блокируются защитниками экологии. Тюрьмы дают стабильный устойчивый доход региону, издавна привыкшему к непредсказуемым перепадам "сезонной" экономики".

Безудержное разрастание системы тюрем происходит в том случае, если политическая система сама всячески этому содействует. Вполне очевидно, что судьи, <как и прокуроры>, переизбираемые каждые четыре года, подвержены различного рода влияниям гораздо сильней, чем те, которые занимают свой пост пожизненно. Более того, в обществе должно сформироваться понимание и приятие этой независимости. Политические системы, сумевшие создать альтернативу пребыванию под стражей - некие независимые и наделенные властными полномочиями органы, решающие вопрос об условном освобождении, - также имеют возможность сдерживать рост тюремной системы. Существующая в России система амнистий - также один из немногих способов контролировать рост числа заключенных. Но разгул преступности стал основной темой российских СМИ. Амнистию мог объявить царь. А Государственная Дума, на протяжении нескольких месяцев обсуждавшая предполагаемое освобождение по амнистии около 100 000 человек, даже сознавая, что над за- ключенными нависает угроза голодной смерти, оказалась не в состоянии принять решение, ибо электорат воспринял бы его неодобрительно.

 

3. Качество жизни в учреждениях карательной системы

В основе всего лежит вопрос физической безопасности. Представляет ли пребывание под стражей опасность для жизни? Касается ли это тюремной системы как таковой или только отдельных исправительных учреждений? Заключается ли эта опасность в ухудшении здоровья, вызванном дурными условиями содержания, или - с чем мы также неоднократно сталкиваемся - в насилии со стороны тюремного персонала или сокамерников заключенного? И вновь возникает во- прос: является ли это насилие непреднамеренным следствием самой жизни за решеткой, нежелательным результатом, проистекающим от самой организации тюремного учреждения, или же оно создается намеренно и сознательно и направлено на усиление страданий заключенного или на получение от него информации? Какова ежегодная смертность в тюрьме, и как соотносится она с данными об уровне смертности в аналогичных популяциях, находящихся на свободе?

Огромное значение для качества жизни в тюрьме имеют следующие вопросы: кто управляет тюрьмой - персонал или сами заключенные? В последнем случае следует осведомиться, установлен ли в тюрьме режим террора, действует ли там кастовая система или заключенные в минимальной степени зависят друг от друга. Возможно ли при установившейся системе сохранение самоуважения или же заключенный выходит на свободу - если вообще выходит - тяжко травмированным как личность? Размещена ли охрана за пределами тюремного здания или надзиратели, заступая через день на дежурство, входят в контакт с заключенными, что дает и тем, и другим возможность видеть друг в друге обыкновенных людей? Состоит ли персонал на военной службе или находится в ведении Министерства внутренних дел или Министерства юстиции? Логично предположить, что система приобретет тем больше качеств, присущих гражданскому обществу, чем ближе она будет к Министерству юстиции. В России исправительная система не так давно была переведена из Министерства внутренних дел в систему Министерства юстиции, и это вселяет известную надежду. В некоторых странах внешнюю охрану тюрем несут военнослужащие, а внутренний контроль и надзор осуществляют сотрудники Министерства внутренних дел или юстиции. Как влияют на жизнь и состояние здоровья разные варианты организации службы?

 

4. Проницаемость системы

Изучение случаев "семейного насилия" свидетельствует о том, что преступник пытается изолировать свою семью. Преступник - почти всегда это мужчина - старается удержать свою жену дома, пресечь ее контакты с друзьями и родственниками, ввести ее жизнь в узкие рамки, внутри которых он будет определять, какие стандарты поведения являются приемлемыми. "Не реви, соседи услышат!"

Нередко пенитенциарная система хочет того же. Ее учреждения - закрыты, так что находящиеся внутри не могут ни выйти наружу, ни сообщить о себе устно или письменно. Но закрыты они по большей части и для тех, кто находится снаружи. Посетители тщательно фильтруются, и тех, кто способен оставить записи (а часто это бывают близкие заключенного), могут не допустить в тюрьму вообще. Это относится и к журналистам, сотрудникам правозащитных организаций, диссидентам разного толка. Тюрьмы, находящиеся в отдаленных местах, хорошо защищены также и от удивленного взгляда "обыкновенного гражданина". Тюрьмы, где содержатся особо опасные преступники, также недоступны для посторонних: "извините, из соображений вашей же безопасности мы не можем допустить вас в эту тюрьму или в этот тюремный корпус". Отдельную проблему создают частные тюрьмы, которые способны объявить все происходящее за их стенами "коммерческой тайной".

Чтобы оценить степень проницаемости тюрьмы, нужно ответить на следующие вопросы. Есть ли у заключенных возможность подать жалобу, и если есть, то кому? Просматривается ли их корреспонденция? Существует ли в конкретной тюрьме или во всей тюремной системе должность "омбудсмана"? Какого рода контакты осуществляются между заключенным и внешним миром? Знают ли заключенные имена тех, кто их охраняет; предусмотрены ли для надзирателей бирки с фамилиями?

Чем более замкнутым становится пространство тюрьмы, тем большую опасность представляет она для своих обитателей. Тюрьмы по определению - такое место, где разница в правомочии между охранниками и заключенными огромна, и чем изолированней тюремная система от общества, тем неограниченней становится власть надзирателей. Потому особую важность приобретает открытость тюрем для инспекций, проводить которые должны "омбудсманы", журналисты, представители правозащитных организаций, преподаватели и студенты университетов - и обычнейшие из обычных граждан. Как и в случаях "семейного насилия", чем труднее для потенциального преступника скрыть свои действия и чем, следовательно, уязвимей для внешнего контроля он делается, тем лучше защищены прочие члены семьи.

 

5. Степени "цивилизованности"

Многое из того, о чем шла речь выше, охватывается понятием "цивилизованность". Однако употребление таких многозначных терминов следует принимать с известными поправками. Из двадцати значений этого слова, которые дает Оксфордский словарь (1973), ближе всего с подразумеваемым мной соотносится ╧12 - "учтивое, вежливое поведение" и ╧13 - "свойственный обычному гражданину, в отличие от тех, кто входит в определенные объединения и корпорации, часто противопоставляющийся последним: гражданский (не уголовный), гражданский (штатский); гражданский (нецерковный, светский)". <...>

Тюремная система - яркий пример структуры, где элементы цивилизованности никак нельзя счесть преобладающими, хотя, конечно, встречаются случаи цивилизованного поведения, возникновения дружеских или, по крайней мере, уважительных отношений между лицом, облеченным властными полномочиями, и лицом, подозреваемым в совершении преступления или осужденным за него. Но чаще всего эти лица находятся друг от друга слишком далеко, чтобы подобные отношения возникли, а если все же такой контакт происходит, то он не вписывается в понятие "цивилизованности". Во многих странах - хотя бы потому, что система исполнения наказаний находится в ведении военных. В других - потому что условия содержания заключенных не соответствуют самым элементарным стандартам, и человек, лишенный свободы, страдает от голода, болезней и полной невозможности сохранить свое человеческое достоинство. На пространстве в один квадратный метр - замечу, что как раз такой минимум площади принят в качестве санитарной нормы на норвежских зверофермах для лисиц  - невозможно вести себя как подобает "обычному" человеку.

Другой критерий цивилизованности, тесно связанный с проблемой "проницаемости" тюремного учреждения, формулируется на основе той суммы прав, которыми наделен заключенный. В частности - лишается ли он (она) гражданских прав? Имеет ли право голоса? Во многих и столь непохожих друг на друга странах, как Чехия, Дания, Франция, Израиль, Польша, Зимбабве, заключенные допущены к участию в выборах. В других странах некоторые категории заключенных пожизненно лишаются избирательных прав. Так, например, в США лишены права голоса 3,9 млн. граждан, и в том числе - 1 млн. тех, кто полностью отбыл свой срок.

В современных промышленно развитых государствах не наблюдается тенденций к какой бы то ни было милитаризации или к возрождению физической жестокости по отношению к заключенным. С большими основаниями можно говорить о стремлении внедрить в систему контроля над преступностью элементы, апробированные в бизнесе, о совершенствовании менеджмента в этой сфере. Но и это нельзя счесть чертой гражданского, цивилизованного общества. "Менеджерский" подход основан на рациональности и ответственности, создаваемые на этих принципах системы отличаются жестким планированием, строгой иерархичностью. Это - механизм, в котором мелкие шестеренки, рассматриваемые лишь как объекты воздействия, приводятся в движение более крупными. Подобная система также почти не оставляет места для обычных человеческих - "цивилизованных" - взаимоотношений и самое яркое свое выражение находит в организации тюрем типа "макси-макси", где при том, что над лишенной свободы, изолированной от всех других людей личностью осуществляется самый тотальный контроль, даже контакты заключенного с надзирателем сведены к минимуму.

Вопрос "цивилизованности" приобретает важное значение и в других подразделениях карательной системы. На каких началах строится деятельность полиции - гражданских или военных? Показателем здесь является внешняя, символическая сторона этой деятельности - униформа, экипировка, оснащение и т.п. Ходят ли полицейские пешком, ездят ли на велосипедах или используют автомобили, в том числе и бронированные? Носят ли они оружие, и если носят, то всегда ли, время от времени или в исключительных случаях? Насколько сложно получить разрешение носить и особенно - применять оружие и возможно ли это в принципе? Велик ли объем "бумажной работы" - всякого рода рапортов и объяснительных, - который следует выполнить в доказательство правомерности применения оружия? Какого рода дознание производится в том случае, если полицейский убивает человека? Как можно охарактеризовать моральный климат, в котором действует полиция, - война с преступностью, "нулевой уровень" терпимости к правонарушениям, поддержание порядка? Как происходит набор сотрудников полиции - из всех слоев населения или исключительно из числа военнослужащих? Насколько репрезентативной является полиция, то есть насколько полно представлена в ней вся масса населения,? Каков процент женщин, ежегодно принимаемых на службу в полицию? Как близко к обычным гражданам живут полицейские? В какой мере они "уязвимы" для контроля со стороны рядовых членов общества?

Аналогичные вопросы могут возникать и по отношению к суду. Откуда приходят судьи, близки ли они обществу в целом или только отдельным его сегментам? Набираются ли они из всей массы людей, получивших юридическое образование, или из отдельных субгрупп; велико ли значение таких факторов, как политические убеждения, классовая и этническая принадлежность, регион происхождения? Насколько они независимы по отношению к власти, избираются ли они в результате всеобщего голосования, волеизъявления ведущих политиков или членов некой "верхней палаты"? Занимают ли они свою должность пожизненно или спустя определенный срок подлежат переизбранию? Одинаковой ли властью наделены судья и прокурор? Насколько широк и разнообразен диапазон наказаний, которые может назначать судья, или верхние и нижние границы наказания жестко предопределены парламентом, что особенно ярко проявляется в т.н. "приговорных таблицах", превращающих судью в исполнителя секретарских обязанностей при законодателях.

Немало вопросов вызывает и положение обвиняемого. В какой степени он является участником судебного разбирательства, можно ли счесть обвиняемого его объектом или субъектом? Как долго приходится обвиняемому ждать рассмотрения своего дела, насколько хорошо он подготовлен к судебному заседанию - то есть досконально ли он изучил свое дело, было ли ему предоставлено для этого необходимое время и условия для сна, приведения себя в порядок - все то, что требуется обычному человеку, - чтобы именно в этом качестве он мог предстать перед судом для обычного выяснения тех или иных обстоятельств?

В отношении защиты. Как соотносится позиции адвоката и прокурора с точки зрения профессиональной подготовленности, престижа, материального положения? Возможно ли участие защитника на любой стадии следствия? Насколько свободно может заключенный взаимодействовать со своим защитником?

 

Контроль над опасным государством

Еще раз обратимся к нашему опыту изучения "опасных людей". В криминологических и пенологических дискуссиях на эту тему доминируют три основные проблемы.

Во-первых, это само понятие опасности. В уголовном законодательстве некоторых государств опасность рассматривается как опасность совершения преступления, причем характер этого преступления роли не играет. В других странах понятие опасности сведено к рецидиву преступления - безразлично, какого именно. Все шире распространяется другая крайность: понятие опасности применимо лишь к самым тяжким правонарушениям, как правило, сопряженным с сексуальным и иным насилием. Опасным в этом контексте считается человек, угрожающий жизни и/или здоровью других людей.

Во-вторых, это вопрос прогнозирования и предотвращения преступлений. Если всего лишь принимать преступления как данность, возможно ли будет идентифицировать преступника до того, как он совершил злодеяние, и предвидеть, кто склонен к рецидиву? По общему мнению исследователей в этой области, "из ряда вон выходящие" преступления трудно предсказать, а число тех лиц, в отношении которых прогнозировалось преступное деяние, но которые не совершили бы его, не будучи спровоцированными, очень высоко. Таким образом, при попытке вынести приговор на основе прогноза особое значение приобретает этический аспект.

В-третьих, это вопрос меры наказания. Что является целью - навсегда или на определенный срок "изъять из обращения" лицо, сочтенное опасным для общества, или заняться его перевоспитанием и на основании достигнутых результатов решить, можно ли его освободить?

Но вернемся к государствам.

На основании того, как было сформулировано понятие опасного деяния, можно сказать, что опасное государство - это такое государство, которое применяет понятие опасного индивида ко всем своим гражданам. Такое государство озабочено преступностью вообще, а не опасностью, исходящей от определенных индивидуумов, совершивших особо опасные преступления. В опасных государствах заключение под стражу практикуется по таким малозначительным поводам, как кража семи бутылок молока, хранение двух граммов наркотического вещества, пьяная драка. В этих государствах чрезвычайную опасность усматривают в повторном совершении подобных деяний. Подобная трактовка опасных преступлений неимоверно увеличивает объем государственного вмешательства. Государства начинают представлять опасность для своих граждан тем, что приравнивают преступления (в их понимании) к опасности, а лиц, совершающих их, - к лицам, представляющим опасность.

Сформулировав это, мы получаем возможность исправить положение. Чтобы уменьшить степень опасности в опасном государстве, необходимо просто навязать ему серьезную дискуссию о границах самого понятия "преступление". Если государства, широко применяющие лишение свободы, рассматриваются как потенциально опасные, прежде всего нужно ослабить эту тенденцию. Разумеется, подобные государства, криминализируя такие деяния, как мелкая кража или хранение незначительного количества наркотиков, руководствуются не только стремлением защитить собственность (в виде этой бутылки молока) или воспрепятствовать распространению наркотиков, но и иными, неафишируемыми соображениями. Однако выявить, вывести на поверхность эти скрытые мотивы поможет дискуссия об опасности, которую представляет собой разрастающаяся карательная система. Вместо недифференцированного стремления бороться с преступностью мы - если, конечно, повезет - сможем обсудить альтернативные варианты того, как можно контролировать низшие слои общества.

Второй фактор - прогнозирование - в применении его к государству порождает целый ряд вопросов. Прежде всего, возможно ли предвидеть опасность, исходящую от государства, предсказать, какие именно государства будут представлять наибольшую опасность для своих граждан? Как мы видели, и на индивидуальном уровне тут много якобы позитивного, как и негативного. Проблемы на уровне государства еще сложнее. Если Россия прекратит свои теперешние попытки адаптироваться к рыночной экономике, что тогда случится с обитателями ее тюрем и колоний? Едва ли их численность останется на прежнем уровне. Экономическая ситуация может ухудшиться, однако гордость за то, что ты - русский, способна приобрести особое значение и сделать факт преступления не столь значимым: "В прошлую субботу ты напился и наделал глупостей, но, тем не менее, ты - русский, ты - один из нас. И это - важнее, чем твой проступок". Этническая принадлежность станет столь важным фактором, что ярлык преступления будут клеить более разборчиво. Гордость от сознания своей принадлежности к русскому народу может усилиться до такой степени, что она сотрет различие между понятиями "русский" и "преступник". Количество заключенных снизится до того уровня, каким оно было в царской России, то есть сравняется со среднеевропейским: 80-90 заключенных на 100 000 населения. Это вероятно. Но не исключен и другой сценарий: в России проживает значительное число национальных меньшинств. По мере усиления националистических тенденций может возникнуть стойкое убеждение, что этим маргиналам самое место - за решеткой.

Развитие этого процесса в США прогнозировать проще. Как и Россия, Америка представляет сейчас опасность для крупных сегментов своего населения. Но разве мог кто-нибудь предвидеть 15 лет назад, что Соединенные Штаты превратятся в общество, в котором огромные надежды будут возлагаться на тюремное заключение, в связи с чем количество заключенных за это время возрастет втрое, и что этот феноменальный рост будет продолжаться? Пойдет ли так и дальше, или процесс остановится хотя бы в отдаленной перспективе, но можем ли мы рассчитывать на значительное уменьшение числа заключенных? Ответ на этот вопрос могут дать самые характерные черты американского общества. С учетом того, что оно почти монолитно в своем культивировании таких ценностей, как бизнес и деньги, трудно ожидать значительных изменений, и особенно - возникновения альтернативных "мест действия" для тех, кто не преуспел в ныне существующей системе. При отсутствии альтернативных вариантов число этих неудачников будет весьма велико, а "победителей" будет страшить перспектива лишиться плодов своей победы. И все же - как знать? Интерес к деньгам способен породить интерес и к тому, каких затрат требует постоянное увеличение числа заключенных. "Нулевой уровень терпимости" к правонарушениям 3 уже увеличил это количество с 6000-7000 в 1980 году до 18 000-20 000 в 1997-м, а расходы на их содержание выросли с 150 млн. до 800 млн. В то же время из-за огромного количества арестов, произведенных в городе по делам о наркотиках, "в школьных классах учатся по девяносто человек". Другая возможность сократить число заключенных кроется в ускорении социальных сдвигов среди наиболее угнетенных слоев населения. Чернокожие американцы уже выступали с протестами против политики борьбы с незаконным оборотом наркотиков, справедливо считая, что ее острие направлено на жителей черных гетто, а не белых пригородов. Оба фактора - и рост числа заключенных, и протесты - могут оказаться результативными. Но вероятно и появление неожиданных факторов. Кто бы мог предсказать, что Уинстон Черчилль окажется тем самым человеком, который уже в начале ХХ века примет решительные меры к радикальному сокращению числа заключенных в британских тюрьмах? Этот консерватор, занявший пост министра внутренних дел, заявил тогда, что неверно было бы наказывать бедность тюрьмой.

И наконец последний вопрос: можно ли воздействовать на государства, и если возможно, то каким образом?

Ответ зависит от степени нашего доверия к возможностям культуры, интеллектуального осмысления всех этих проблем. Если анализ, новые концепции, попытки прояснить ситуацию, стремление сделать так, чтобы общество увидело себя в неожиданном ракурсе, а не вглядывалось без конца в опасных преступников, представляют для нас ценность, то тогда мы и в самом деле способны будем слегка изменить траекторию развития, придав ему направление, которое лучше согласуется с нашими знаниями и ценностями. По крайней мере, для интеллектуалов иного пути не существует.

 

Перевод с английского Александра Богдановского
Напечатано в журнале Индекс/Досье на цензуру № 13 (2001)