Библиотека - Удобный враг. Политика борьбы с наркотиками в Скандинавии.

Эта книга обязана своим появлением нашей глубокой тревоге по поводу преобладающей в большинстве скандинавских стран точки зрения на проблему наркотиков, а также по поводу политики по борьбе с наркотиками, являющейся следствием такой точки зрения. Мы, как и многие наши коллеги, пытались предупредить о возможных последствиях существующего порядка вещей, но безуспешно. В известной степени это может объясняться тем, что в данном вопросе трудно отделить одну проблему от другой, и необходимо одновременно рассматривать целый комплекс проблем, дабы обеспечить правильное их понимание. В этой книге мы как раз и попытались провести такой комплексный анализ.

Осло/Стокгольм, октябрь 1984

Нильс Кристи, Кеттиль Бруун

Предисловие II

Прошло 11 лет со времени первого издания. Война с наркотиками по-прежнему продолжается. Все то, что мы описали и о чем пытались предупредить, стало еще более явственным. Стало еще очевиднее, что мы пошли по ложному пути. И еще важнее предупредить об этом.

Кеттиль Бруун умер в 1995 году. Хороший, умный друг. Ученый с богатой эрудицией. Его смерть усложнила задачу переработки данной книги, но я старался действовать в его духе. Он был замечательным исследователем и гуманистом в старомодном смысле слова. Общество без наркотиков – это разрушительная иллюзия, говорил он. Так не может дальше продолжаться, сказал бы он сегодня об этой войне, которую нельзя выиграть. От себя я бы добавил: стыд и позор, что мы позволяем этому так продолжаться.

Будущие поколения станут удивляться, что мы позволили этому так долго продолжаться.

Осло, январь 1996 г.

Нильс Кристи

Предисловие III

Там, где бушуют эмоции, у разума нет шансов. Блестящий тому пример – проблема наркотиков.

Возьмем, например, наркодельца. Сам он чурается заразы, но зато бесплатно раздает дозы своего смертоносного яда ничего не подозревающим подросткам. И вот они уже барахтаются в его сетях, чтобы и дальше округлялся его и без того круглый счет в швейцарском банке.

Это из-за него мы увеличиваем тюремные сроки, удваиваем количество полицейских, отрекаемся от демократических правил игры.

Но вот рассеивается дымовая завеса, созданная фанатичными противниками наркотиков и жадными до сенсаций масс-медиа, – правда, слишком поздно, – и кого мы видим на месте этого символа цинизма и мирового зла? Нищего сломленного грешника, считающего бесконечные тюремные секунды, который так же заслуживает нашей заботы и сострадания, как и любой другой несчастный и запутавшийся человек.

Читая книгу Кристи и Брууна, как бы вырываешься из кошмара, управляемого некой злой силой, и попадаешь в обыкновенную, со вкусом обставленную комнату, залитую светом. Здесь говорят негромким голосом. Голосом знания. Здесь правят здравый смысл и чувство меры.

Авторы не пытаются преуменьшить опасность, которую представляют собой наркотики, но они восстанавливают истинные пропорции, помогают увидеть проблему в связи со многими другими. Они указывают на безработицу среди молодежи, злоупотребления алкоголем, резкое увеличение потребления лекарственных препаратов как на родственные проблемы, несмотря на все имеющиеся различия. Однако есть лица, заинтересованные в том, чтобы смутить нас и запутать. И в вопросе наркотиков они пользуются свободой действий. Они оперируют инфернальными красками, преувеличивают и запугивают нас, и мы им доверяем, хотя в любом другом случае они удостоились бы лишь общественного презрения.

Я не собираюсь писать рецензию на книгу Нильса Кристи и Кеттиля Брууна. Мой долгий опыт подсказывает мне, что похвала мешает восприятию. Я также знаю, что когда эмоции берут верх, спокойные слова и их смысл теряются в суматохе.

Но я бы хотел попросить читателей, которых беспокоит сложившаяся ситуация, помнить о том, что мы живем в эпоху массовой истерии. Нигде это не проявляется так явно, как в проблеме наркотиков. Если не считать, пожалуй, холодную войну.

Триста лет назад и наша страна была охвачена охотой на ведьм и верой в нечистую силу, которая, как считалось, могла пробраться в любой дом. Эта вера принесла ужасные плоды. Среди тех, кто сумел воспрепятствовать надвигающемуся кошмару, используя свой здравый смысл и ясное понимание дела, был лекарь Урбан Ярне. И поэтому имя его сияет яркой звездой в ночи истории. Я уверен в том, что через сто лет имена Нильса Кристи и Кеттиля Брууна будут покрыты таким же блеском. А теперь – читайте.

Олоф Лагеркранц

Вступление

Недавно одна английская газета вышла с таким заголовком:

Война окончена. Наркотики победили!

Это так и не так. Это так, потому что вещества, обычно называемые наркотиками, в большинстве индустриальных стран довольно легко достать в значительных количествах. Большинство скандинавской молодежи считает, что при желании может достать легкие наркотики в течение одного-двух дней. Люди, имеющие более тесные контакты с наркосредой, могут достать и более сильные наркотики за час. Мало того, сегодня наркотики и дешевле, и эффективнее, чем десять лет назад. Появляются все новые и новые. Анаболические стероиды для увеличения мышц. Экстази, с которым лучше танцевать. Наркотики повсюду. Они победили.

Но в то же время было бы неправильно утверждать, что война окончена. Полиция и таможня прилагают все новые усилия в этой борьбе. Все шире применяются карательные меры. В первом издании книги мы приводили статистические данные за 1982 год. Тогда общий срок лишения свободы за преступления, связанные с наркотиками, составил 338 лет, количество осужденных – 400 человек. По предварительным оценкам, число осужденных за наркопреступления в 1994 году достигнет почти 800 человек при общем сроке лишения свободы в 1000 лет. Война с наркотиками продолжается и в стенах тюрем, но и там ее можно считать заранее проигранной. В целях повышения эффективности борьбы условия содержания заключенных сделали значительно более строгими, но на деле воспрепятствовать проникновению наркотиков в тюрьмы невозможно. При условии, конечно, что мы хотим сохранить элементарную человечность в обращении с заключенными. Еще более невероятным представляется нам существование страны без наркотиков, если мы хотим сохранить основополагающие черты нашего общественного устройства.

Война проиграна, но она продолжается. Ничто не указывает на возможность победы, но генералы не хотят сдаваться, удваивают усилия в применении зарекомендовавших себя неэффективными маневров.

В то же время ущерб, нанесенный войной, тоже растет. За последние 15 лет наркоманов не стало больше. Однако условия их жизни значительно ухудшились. Среди них больше больных. Они быстрее умирают. Взрослые закоренелые наркоманы уже давно ведут такую жизнь. В Осло пятидесяти из них разрешают выписывать метадон – вещество, позволяющее многим хоть как-то стабилизировать свое существование. Метадон также получают некоторые из больных ВИЧ-инфекцией или СПИДом. Однако их число невелико. За этим следит недремлющее око государства. Целью по-прежнему остается создание общества без наркотиков в изолированной от наркотиков стране. Метадон воспринимается как капитуляция. Кроме того, существование метадона – спасительного средства – может привести к тому, что люди будут меньше бояться наркотиков. Измученные наркоманы, нищие, опустившиеся, в большинстве своем сливающиеся с издавна существующей группой бомжей – вот главные жертвы этой непрекращающейся войны.

* * *

Есть много причин, чтобы не принимать наркотики. То же самое можно сказать и о других видах человеческой деятельности, наносящих вред здоровью. Эта книга написана отнюдь не с целью пропаганды наркотиков. Эта книга написана с целью выработать такое же отношение к наркотикам, какое сложилось по поводу любой опасной для здоровья деятельности. Мы должны контролировать и регулировать использование наркотиков. Однако главная опасность таится в самой войне. Мы должны положить конец этому непрекращающемуся бедствию, наладить обычные формы контроля над наркотиками и тем самым сохранить и укрепить наше цивилизованное общество.

Каким образом?

Для начала было бы неплохо учредить комиссию для рассмотрения сложившейся ситуации. Особенно важно всесторонне изучить следующие вопросы:

1. Степень тяжести наказаний. Преступления, связанные с наркотиками, могут повлечь за собой максимально строгие предусмотренные законом наказания. В ближайшем будущем до трети всех тюремных сроков составят сроки за преступления, связанные с наркотиками. Давно пора уменьшить продолжительность сроков. Максимальный срок, предусмотренный за ввоз в страну взрывоопасных веществ с целью совершения преступления, составляет шесть лет. И в нашем случае этого должно быть достаточно. Также надо подумать о том, чтобы последовать примеру ряда других европейских стран, в которых употребление наркотиков и хранение их для личного употребления не преследуется по закону.

2. Закоренелые наркоманы нуждаются в огромной социальной и медицинской помощи. Сегодня существуют программы помощи заядлым курильщикам и алкоголикам, призванные по мере возможности предотвратить среди них заболеваемость и смертность. Люди, употребляющие другие наркотики, тоже должны получать эффективную помощь для поддержания удовлетворительного физического и морального состояния. Им нужно предоставлять места для проживания. Некоторые наркоманы, скорее всего, никогда не смогут завязать. Они должны иметь возможность свободно приобретать метадон или другие наркотики, если метадон им не подходит, в течение всей жизни, как больные сахарным диабетом в течение всей жизни получают инсулин. Если поставить единственной приемлемой целью полное избавление от наркотиков, нас ждет одно разочарование за другим. Но если наша цель – дать наркоманам возможность «достойно жить», это открывает перед нами пути осуществления целого ряда обычных социальных мероприятий, которые могут привести к маленьким, но важным победам.

3. Недопустимо, чтобы нелегальный рынок «тяжелых» наркотиков и далее разрастался такими же темпами. Можно добиться определенных положительных результатов в данном направлении, если при помощи специальных мер избавить наркоманов от необходимости торговать наркотиками для поддержания собственного существования. Однако чтобы сделать нелегальный оборот наркотиков неприбыльным, следует взвесить возможность облегчить выписывание рецептов на ряд сильнодействующих наркотиков. Подобная практика может осуществляться группой из двух-трех врачей, совместно выписывающих такие рецепты.

4. Важно постараться сделать так, чтобы наркоманы, употребляющие тяжелые и легкие наркотики, как можно меньше контактировали между собой. Для этого, может быть, было бы разумным открыть торговлю марихуаной в аптеках, винных монополиях или специальных кафе.

Конечно, кто-то скажет: «Если воплотить в жизнь эти предложения, объем потребления наркотиков только возрастет». Мы не можем быть полностью уверенными в ошибочности такого утверждения, особенно в том случае, если различия между условиями жизни разных социальных слоев будут расти, и число изгоев общества увеличится. Однако вряд ли потребление наркотиков возрастет. И сейчас наркотики довольно легко достать. Полиция говорит, что их кишмя кишит. Оборот наркотиков сразу уменьшится, если закоренелые наркоманы перестанут выступать в роли покупателей и, в особенности, продавцов. Падение цен приведет к уменьшению заинтересованности оптовых торговцев. Вербовка новых членов в сообщество наркоманов замедлится вследствие того, что сильные и слабые наркотики будут распространяться по разным каналам, а не вместе. Более того, представим себе, что мы в корне неправы. Даже если наркоманов станет несколько больше, во что мы не верим, было бы только разумно прекратить войну, заранее обреченную на поражение, если мы хотим сохранить основополагающие демократические принципы нашего общественного порядка. Коренной пересмотр политики в области наркотиков будет способствовать улучшению морального климата в обществе. Такое общество не позволит увлечь себя погоней за удобными врагами, а вместо этого сумеет найти управу на настоящих.

Последнее высказывание приводит нас непосредственно к центральной проблеме книги.

1 Постановка проблемы

Одна из самых опасных форм злоупотребления наркотиками – это политическая. Вкратце нашу точку зрения можно выразить следующим образом:

Существование подрастающего поколения в условиях созданной нами формы общественного устройства отягощено серьезными проблемами. В первую очередь это проблема самоидентификации – необходимости определиться, кто ты и кем станешь в будущем. Никакого тебе руководства или образцов для подражания, как во времена веры в рай и ад. Большинство взрослых самоустранилось от общения с молодежной средой, замкнулось в себе, в своем доме. Молодежь, освобожденная от необходимости следовать традиционным культурным моделям, а также от необходимости зарабатывать себе на жизнь, поставлена перед требованием практически самостоятельно определиться со своим местом в обществе и своей жизненной философией. И это в крайне невыгодных условиях – так как становится все более ясно, что молодежь больше заинтересована в свободном времени, нежели в оплачиваемой работе, и ей неоткуда ждать совета или помощи в поисках другого рода занятий, чем оплачиваемая работа. Да и никаких указаний насчет того, как проводить свободное время интересно и с пользой, тоже нет.

В сложившейся ситуации именно проблема наркотиков стала центральной темой при обсуждении молодежных вопросов в Дании, Норвегии и Швеции и в некоторой степени в Финляндии. Таким образом, подрастающее поколение как бы смотрит на себя в кривое зеркало. Перед ним стоит проблема необычайной сложности. Вместо того, чтобы показать молодежи пригодные для использования модели взрослой жизни, ее пугают наркоманией. Делай что угодно, только не становись наркоманом! Это хороший совет в ряду других, но он способен принести только вред, если его делают главным ориентиром для поведения молодежи. Общая ситуация становится еще более запутанной, когда наркоманию используют в качестве объяснения того, что часть молодежи в нашем обществе существует в крайне невыгодных условиях. Мы считаем, что в данном случае наркомания становится козлом отпущения за явную несправедливость в устройстве позднеиндустриального общества. В результате при попытке разобраться в себе и в обществе появляются сомнения и растерянность, и, в крайнем случае, такая ситуация может привести как раз к тому, что взрослые хотят предотвратить. Совет становится сценарием.

В названии книги «Удобный враг» заключается первый намек на то, почему именно проблема наркотиков заняла центральное место в нашем обществе. Почему мы не ведем активную, агрессивную войну против безработицы, а ведь именно безработица заводит значительную часть молодежи в крайне опасную ситуацию? Почему бы не заставить государство на деле обеспечить право каждого на работу, так часто упоминаемое в Конституции? Почему мы постоянно облегчаем доступ к алкоголю – веществу, которое убивает и наносит вред в неизмеримо бoльших масштабах, нежели наркотики? Почему Северный совет способен предпринимать серьезные совместные акции против наркотиков, между тем как проект ограничения беспошлинного импорта спирта умирает, так и не родившись? Скорее всего, это объясняется тем, что враг слишком силен. Требование принять меры против безработицы бьет непосредственно по самому триумвирату власть предержащих: государству, работодателям и профсоюзам. Требование ужесточить политику торговли алкоголем неудобно большинству из нас. Удобная общественная проблема – это такая проблема, в процессе борьбы с которой за жертв агрессии никто не заступается, а агрессоры покрываются славой, и потери в войне несут по большей части слабейшие слои общества, в то время как на жизнь большинства это никак не влияет. Идеальным противником была бы такая общественная проблема, которую одновременно можно использовать в качестве объяснения других нежелательных явлений – проблемы молодежи, проблемы бедности и преступности. Это дозволяет власть предержащим и большинству населения не особенно беспокоиться по поводу более опасных и актуальных общественных проблем, чем избранная удобная мишень.

В конце книги мы предлагаем план альтернативы той войне, которая ведется в настоящее время. Важнейшие реформы в области политики по борьбе с наркотиками, естественно, никак не связаны с наркотиками как таковыми. Зато они связаны с основополагающими принципами общественной жизни. Они зависят от организации времени и работы. Они зависят от организации воспитания подрастающего поколения. Они имеют отношение к праздникам, общественным ритуалам и формам общения. Именно здесь лежит ключ ко всей проблеме. Но в связи с печальной обстановкой, сложившейся в результате изматывающей войны с наркотиками, которая идет вот уже более тридцати лет, назрела необходимость предложить некоторые альтернативные мероприятия, направленные конкретно на сам оборот наркотиков. В нашей книге мы обсуждаем целый ряд таких мероприятий – от частичной до полной декриминализации отдельных наркотических веществ. Центральной проблемой, рассматриваемой в связи с этими мероприятиями, является проблема тех последствий для общества, которые несет за собой контроль за употреблением наркотиков. Конечно, нужно и важно контролировать употребление наркотиков. Но когда в процессе такого контроля переходят определенные границы и нарушают элементарные демократические предпосылки правового государства – время остановиться и подумать об альтернативах существующим формам контроля.

2 Сотворение человека

2.1 Великая ложь

Одного из величайших лжецов мира звали Эдгар Райс Берроуз. Многим из нас пришлась по сердцу его самая знаменитая ложь – история молодой английской супружеской пары, едущей в далекую страну, чтобы занять там высокую должность. Оба красивые и знатные, и судьба им улыбается, но скоро улыбка превращается в гримасу. На борту корабля вспыхивает мятеж, и супругов высаживают на пустынный берег Африки. По ночам вокруг рычат львы, благородный англичанин строит для своей леди хижину на ветвях дерева. Туда они переносят все свои пожитки. Молодая женщина на последних месяцах беременности, она рожает ребенка, а потом ее съедают дикие звери. Та же участь постигает и ее мужа, а вот ребенка берет на воспитание горилла-мать, потерявшая своего собственного детеныша. К счастью, это мальчик. Растет он медленно, но горилла горячо его любит и достаточно сильна, чтобы защитить от всех невзгод. После долгих лет заботливого воспитания мальчик становится гориллой не хуже других.

Пока в истории нет ничего лживого. Из здорового младенца вполне возможно вырастить гориллу, точно так же канарейка начнет чирикать, живя среди воробьев. Ложь будет дальше. В один прекрасный день мальчик, прыгая с ветки на ветку, на одном из деревьев наткнулся на жилище своих родителей. Он влез туда, тут же почувствовал себя как дома, обнаружил странные предметы, которые, как он узнал позже, назывались книгами. Одной из них была азбука, предусмотрительно захваченная в дорогу его матерью. Азбука стала главным сокровищем мальчика. После долгих месяцев напряженных усилий ему открылись значения слов. Сидя один-одинешенек в хижине, с помощью книг, он постепенно овладевал искусством быть человеком. До этого он был Тарзаном, королем обезьян. А теперь он стал еще и английским джентльменом.

В этом-то и заключается великая ложь.

Возможно, что муравьи появляются на свет уже запрограммированными. Но люди становятся людьми только благодаря общению с другими людьми. Вначале был не человек. Вначале было общество. С исторической точки зрения это тоже ложь, но ложь незначительная. Миллионы и миллионы лет шел процесс сотворения человека. И все время он происходил в рамках общества, под постоянной угрозой того, что все взрослые из племени погибнут и придется начинать сначала. Что бы там ни говорил Киплинг («Книга джунглей», 1894-95), дети, воспитанные волками, становятся волками. Если такие воспитанники волков позднее попадают в человеческое общество, в высшей степени сомнительно, чтобы их можно было назвать людьми в полном смысле этого слова. Несметное количество наблюдений в области науки о животных, о детях, о взрослых, как и наш собственный жизненный опыт, указывают на то, что колыбелью человечества является общество других людей. Это совсем не означает, что человек может быть человеком только рядом с другими людьми. В начале жизни это так, но потом ситуация меняется. Благодаря контакту с обществом человек становится чем-то особенным: отдельным человеком, я, непохожим на все другие я. Но если личность в начале своего формирования находится в одиночестве, никакого я не получится. Вначале было общение, а потом возник человек.

2.2 Первоначальный источник

Чарльз Хортон Кули напоминает нам, как удивительно то, что обычно считается само собой разумеющимся. Ведь мы, люди, без особых усилий узнаем себя в героях классической литературы: нам понятны и греческие драмы, и саги, и шекспировские описания снов в летнюю ночь, вне зависимости от того, где и в какое время мы живем.

«Лучшим доказательством изначального сходства человеческой натуры является то, насколько легко и просто удается современному человеку почувствовать себя дома при чтении литературы, относящейся к самым удаленным и непохожим на его время эпохам исторического развития. Будь то поэмы Гомера, «Песнь о Нибелунгах», древнееврейские писания, легенды индейских народов, описания жизни иммигрантов, солдат, моряков, преступников или бродяг, чем глубже исследуется жизнь отдельного человека, тем явственнее проступают общие черты» (с. 29-30).

Так говорит Кули в своей книге под названием Social organization – a study of a larger mind (1922) – «Социальная организация – исследование общественного сознания». Сознание – это такое древнее понятие, что оно невольно сбивает нас с толку. Кули объясняет наше понимание других эпох тем, что основополагающие условия воспитания человека мало изменились с доисторических времен:

«Важнейшие арены, на которых проявляется близкое общение и сотрудничество, – это семья, компания товарищей по играм и общество взрослых соседей. Эти группы являются практически универсальными. Они существовали во все времена и на каждой стадии развития человечества. Они являются основной базой, определяющей общность человеческой натуры и идеалов… Подобные формы общения – это своего рода детский сад для воспитания человеческой натуры, и нет никаких оснований считать, что где-нибудь когда-нибудь это было иначе» (с. 23-24).

Кули называет такие группы первичными. Первичными они являются потому, что дают индивиду первый и наиболее полный опыт общественной жизни, а также потому, что не склонны к значительным изменениям в отличие от более сложных форм общественной жизни. Общение в рамках этих групп можно считать источником, из которого вытекают все остальные формы общения. Кули цитирует де Токвиля (с. 27), который писал: «Республики и монархии создаются людьми, в то время как коммуны (то есть первичные группы по Кули) кажутся вышедшими прямо из руци Божией» («Демократия в Америке», том 1, гл. 5).

Если это так, тогда эти первичные группы имеют первостепенное значение в деле изучения предпосылок сотворения современного человека. Изменилось ли что-нибудь по сравнению с предыдущими эпохами? Узнaют ли себя будущие поколения в галерее персонажей саг или героев Гомера? Существуют ли по-прежнему первичные группы?

В общем и целом ответом на этот вопрос будет, конечно же, да. Мало что изменилось с тех пор, как Сократ жаловался на молодежь. Основные предпосылки того, что мы вырастем людьми, сохранились. Однако не стоит поддаваться гипнозу этого громкого да и упускать из виду некоторые нюансы в современной картине общества. Нагрузка на первичные группы, участвующие в творении человеческой личности, значительно выросла по сравнению с предшествующими эпохами. Современные дети растут в таких условиях, которые в отдельных своих моментах резко отличаются от тех, что существовали еще в первой половине двадцатого столетия. Вот два ключевых слова для описания этих новых предпосылок:

– ограничение количества моделей для подражания,

– односторонняя коммуникация.

2.3 Ограничение количества моделей для подражания

Один из многих мифов относительно жизни в прошлом веке утверждает, что тогда у бабушек и дедушек было время заниматься с внуками. Внуки узнавали о жизни, сидя у деда на коленях, как это изображено Эдвардом Мунком на стене актового зала Университета Осло. Правда же заключается в другом: если дети и сидели на коленях пожилых людей, то это были их родители. Бабушки и дедушки были уже в могиле. В то время родители у большинства детей были гораздо старше, чем у современных. Детей начинали заводить примерно в том же возрасте, что и сейчас, однако продолжали рожать до тех пор, пока это было биологически возможно. В наше время с деторождением заканчивают уже лет в двадцать пять. В прошлом веке это было на двадцать лет позже. Таким образом, в то время у большинства детей родители были в более зрелом возрасте, чем у нынешних. Младшие дети младших детей почти не имели шансов застать бабушку в живых. Зато мать девушки-подростка вполне могла быть шестидесятилетнего возраста. К тому же шестидесятилетняя женщина нередко выглядела старше своих лет. Чисто физически она была более изношена. Кроме того, в то время идеал вечной молодости был не столь актуален. Жизненный опыт ценился более высоко в обществе с более медленным темпом изменений.

Родители прошлого века могут считаться более зрелыми и с другой точки зрения. К тому времени, как они становились родителями, они уже имели оконченное образование. В наше время молодые родители подчас не имеют даже среднего образования. Они еще дети в том смысле, что живут на стипендию от государства или на деньги родителей, не получают полноценную зарплату, не имеют диплома квалифицированного специалиста, не имеют (а иногда и не хотят иметь) оплачиваемой работы. Кроме того, в наше время популярна идея обучения, продолжающегося всю жизнь. Люди приходят и уходят из образовательных учреждений. Мы не можем четко определить момент окончательного расставания с ролью ученика, как не существует для нас и ритуального вступления во взрослую жизнь.

За первым ребенком появляются еще братишки и сестренки, но их гораздо меньше, чем раньше. Традиционная картина многодетной семьи прошлого века отнюдь не является мифом. Конечно, много детей умирало во младенчестве, но все равно семьи были гораздо больше, чем в наши дни. Это означало широкое возрастное разнообразие внутри семьи. Старшие уже могли считаться взрослыми, когда младшие еще не вышли из пеленок. Большие семьи означали также множество теток и дядьев, двоюродных братьев и сестер в следующем поколении.

Статистика народонаселения ясно и однозначно свидетельствует о том, что средняя продолжительность жизни в скандинавских странах все время растет. Цифры говорят нам, что количество взрослых, окружающих каждого ребенка, увеличивается. Однако понятно, что когда дело доходит до установления реального контакта между молодежью и взрослыми, ситуация является прямо противоположной. Родители чувствуют себя неуверенно в роли взрослых. Дядей и теток поубавилось, да и живут они далеко. Двоюродных братьев и сестер – раз, два и обчелся, нередко они не знакомы между собой. Родные братья и сестры, если они есть, примерно того же возраста. Если считать условием обретения собственного я общение с взрослыми, придется признать, что этот процесс изрядно затруднен. Отсюда совсем не следует, что семья потеряла свое значение. Мы по-прежнему обращаемся за помощью в первую очередь к родственникам, а не к соседям или друзьям (Вигдис Кристи, 1977). Однако из этого следует, что семья и родня заметно утратили свою значимость в качестве моделей поведения во взрослой жизни.

В итоге подобная неясность в выборе социальных моделей может пойти во вред не только детям, но и взрослым. Это связано со следующими факторами: во-первых, с техническим прогрессом, который в наше время стал настолько стремительным, что дети оказываются «взрослее», компетентнее взрослых в области новых технологий. В особенности это касается компьютерных технологий и автоматики. Не менее значимым мы полагаем и другой аспект. Условия современного общества таковы, что социальный опыт родителей не всегда актуален для детей. Не исключено, что дети трудолюбивых родителей никогда не устроятся на оплачиваемую работу. Более того, это относится и к самим трудолюбивым родителям или некоторым из их друзей, когда они постареют. Дети и маргиналы общества могут нередко выступать в роли проводников в неведомых землях. Поколение, теряющее связь со своими проводниками, ждут большие неприятности. Но и проводники тоже теряют почву под ногами, если им некого вести за собой и некому себя противопоставлять.

2.4 Односторонняя коммуникация

Естественно, и прошлое изобиловало ситуациями односторонней коммуникации. Бог вещал с небес, а священник обладал исключительной монополией на толкование божественных посланий. Попытки альтернативных толкований на протяжении долгих веков наказывались по закону. Проскрипции, т.е. запрет на организованное толкование Библии вне ведома и контроля церкви, существовали в Норвегии вплоть до 1842 года, в Дании – до 1845 года, в Швеции – до 1858 года, а в Финляндии – до 1868 года. Самодержцу тоже не требуется ни у кого спрашивать разрешения. Он приказывает, челядь исполняет его приказания, а арендаторы помалкивают. Понятно, что слово старшего в прежние времена также не подлежало обсуждению, в особенности если этот старший был мужчиной. Тем не менее, мы не можем отрицать, что развитие электроники драматическим образом повлияло на развитие общества и в корне изменило ситуацию. Новые технические условия сделали и без того процветающую одностороннюю коммуникацию практически доминирующей формой. Раньше человеку приходилось молча внимать слову Бога, властелина челяди и старшего, однако вне этих ситуаций оставалась свободная беседа с равными, инициатива в которой переходила от одного собеседника к другому. Для прошлого характерен обмен информацией. Настоящее характеризуется поглощением информации.

В некотором смысле точкой отсчета можно считать введение обязательного школьного образования. Значительная часть времени у школьника уходит на поглощение информации, получаемой от учителя или из учебников. Однако это не все время, и оно тем меньше, чем менее авторитарной является организация учебного процесса. Но до школы, помимо школы и после школы жизнь школьника подчинена поглощению информации из динамиков и с телеэкрана. За все время обязательного девятилетнего школьного обучения среднестатистический шведский ребенок проводит в классе 6900 часов. В течение этого же периода ребенок проводит перед экраном телевизора 6300 часов (Филипсон и Шюлер, 1983). А ведь есть еще компьютер, магнитофон и радио.

Центральной проблемой в условиях современного общественного развития можно назвать то, что мы лишились возможности задавать вопросы. Человек, обладающий исключительной силой воли, может выключить технические передатчики информации и жить без них. Но задать свои вопросы ему некому. Передача идет себе дальше. Создатель передачи может жить на другом конце земного шара. Но нельзя понять что-либо, не принимая участия в происходящем. Наверное, это важные и нужные вещи, если о них создаются передачи в мире взрослых. Но они остаются необъясненными. Человек либо один наедине с миром, либо окружен ровесниками. И мир проходит перед глазами в мелькании телеэкрана.

Представим себе мир, в котором царит полный хаос. Думается, картина будет следующей: большую часть дня нас окружают каскады звуков и изображений. Причем это не такие звуки, что исходят от окружающих или создаются людьми и предметами, доступными для нашего зрения и осязания. Нет, это звуки, создающиеся в совершенно другом месте, и их можно сделать настолько громкими, насколько собственные уши и соседи способны выдержать. Кроме того, это изображения, картины таких мест, в которых вы никогда не бывали, или которые вообще не существуют. Изображения людей, зверей, человеко-зверей. Изображения, которым нельзя задать вопрос. События, неподвластные вашему контролю. Конечно, бывают исключения. Картинки на телеэкране могут вызвать бурю народного возмущения, как это случилось во время войны во Вьетнаме. Однако это исключение, только подтверждающее общее правило. Годы и годы уходят на наблюдение за жизнью без участия в ней, и тем самым человек в значительной мере утрачивает возможность обрести собственное я с помощью наблюдения. Должно быть, психиатрам прошлого столетия было гораздо сложнее, чем нынешним, понять и доступно описать мир аутиста, человека, не пользующегося словами.

Проблема односторонней коммуникации не в том, что адресат не имеет возможности познать окружающий мир, а в том, что адресат не имеет возможности познать самого себя. Стен Андерсон (1980а) выявляет основной недостаток односторонней коммуникации, ни разу не упомянув ни телевидения, ни радио:

«Чтобы я мог увидеть, надо, чтобы меня видели другие. Чтобы я мог услышать, надо, чтобы меня слышали другие. Чтобы я смог говорить, надо, чтобы со мной говорили другие. Чтобы я смог полюбить, надо, чтобы меня любили другие. Чтобы я смог понять, надо, чтобы меня поняли другие» (с. 103).

Согласно Андерсону, речь идет о «втором рождении», с которым, как и с первым, ребенку не справиться без посторонней помощи. Ни один человек не способен быть своим собственным отражением, а значит, никому не под силу самостоятельно сотворить свое я, свою личность. Человек не становится человеком, просто находясь рядом с другими людьми, наблюдая их и слушая их, но только посредством общения с ними. Вера в существование личности в себе, независимой от других, является ошибкой. Или, как сформулировал это Андерсон (с. 107-108):

«Можно сказать, что шизофреник доводит до крайности один из привычных мифов нашей повседневной жизни, а именно, веру в то, что человек может являть собой нечто совершенно отличное от видимого окружающими. Это вера в то, что человек «на самом деле» такой-то и такой-то, у него «на самом деле» есть такие-то и такие-то скрытые стороны, просто он никогда их не показывал, просто ему так или иначе никогда не выпадало случая «извлечь» их на поверхность. Но человек не шкатулка, набитая готовыми застывшими масками, которые никто еще не видел. Говоря о таких скрытых сторонах человеческой натуры, надо помнить, что они не могут быть «скрытыми» от других людей, не будучи при этом «скрытыми» и от самого человека. Если человеку все-таки представится возможность проявить эти скрытые стороны своего я пред лицом окружающего мира, выяснится, что все выглядит далеко не так, как он себе это воображал. Причина подобного вопиющего противоречия между воображаемым и действительным проста – это наличие других людей. Невозможно сформироваться как личность, не попытавшись воплотить свои мысли в действия, а в этом случае мы немедленно попадаем в сферу межличностных отношений. И тогда ты теряешь единоличную власть над тем, кто ты есть, как это было в твоих фантазиях. Таким образом познать себя – значит потерять себя».

* * *

Человек – не данность, человеком становятся. Но предпосылки становления человека подвержены изменениям. Уменьшение рождаемости и изменения в структуре общества привели к тому, что считавшиеся ранее обычными модели поведения встречаются все реже. Развитие технического прогресса привело к созданию машин, умеющих говорить, но с которыми, однако, невозможно разговаривать. Все это является важными условиями, влияющими на взросление ребенка.

2.5 Дети как товар

Еще одно важное отличие нашего времени состоит в том, что уход за детьми во все возрастающей степени становится оплачиваемым занятием. Большинство родов проходит вне дома, и уже вскоре после этого большинство детей передается на попечение чужих людей, получающих за свой труд деньги. Их принимают на работу и увольняют на основе трудового договора. Нередко они имеют специальное образование, являются членами организаций, защищающих их интересы на рынке труда, работают в больших коллективах с большими группами детей. В наименьшей степени все вышеуказанное работает, если мы говорим о нянечке, в наибольшей – в условиях общеобразовательной школы. Чем старше дети, тем больше разделение труда среди тех, кто ими занимается. В самом начале воспитательного процесса уделяется много времени одному ребенку, к концу уделяется мало времени большой группе детей. Дети и подростки объединяются таким образом, чтобы получались группы одного возраста. Возможно, ровесникам действительно интереснее играть друг с другом. Однако в том, что касается источников разновозрастных моделей поведения, среда ровесников представляет собой не очень подходящий материал. Теряется возможность тянуться за старшими или заботиться о младших. В связи с этим на взрослых падает дополнительная нагрузка.

Мы отнюдь не считаем само собой разумеющимся, что родители являются лучшими воспитателями для своих детей, нежели оплачиваемые специалисты. После всего того, что Август Стриндберг, Зигмунд Фрейд и другие рассказали нам о темных закоулках человеческой души, было бы неразумно отрицать пользу дипломированных воспитателей. Но у них есть один важный недостаток: именно дети и подростки являются основой их существования в этом профессиональном качестве. Дети к тому же не могут быть включены в современный производственный цикл как рабочая сила, теперь это общепризнанный факт, их надо где-то содержать, чем-то занимать, изолировать от жизни взрослых. Это приводит к тому, что дети начинают играть очень важную роль в производственном цикле – но уже в качестве сырья. Вряд ли стоит удивляться тому, что отдельные представители этого «живого сырья» тоже это понимают. Хлопочет ли воспитатель ради меня, или я для него – это необходимое зло, позволяющее потом заняться настоящим делом?

Учителя и организации учителей больше не играют важной роли в общественной политической борьбе, как это было раньше принято в Скандинавии. Зато выросло их значение в качестве знатоков положения детей в нашем обществе, поскольку остальная часть взрослых все меньше контактирует с детьми. Однако тут есть свои проблемы. Во-первых, специализация и узкое разделение труда среди обучающего персонала приводит к тому, что они перестают воспринимать ребенка как индивидуальность. Учителя нередко стонут по поводу огромного количества учеников. Их так много, что они превращаются в безликую массу, мельтешащую перед глазами. Та же проблема стоит и перед учениками. Уже в детском саду персонал довольно часто сменяется, приходят студенты, проходящие практику. В младших классах ситуация несколько стабилизируется, а потом начинается предметная специализация, и количество учителей увеличивается. И учащиеся, и учителя с недоверием относятся к статистике, утверждающей, что в Норвегии в среднем на тринадцать учеников приходится по одному учителю (Кристи, 1981). У них складывается совершенно обратное впечатление. Разделение труда и специализация среди обучающего персонала приводит к тому, что и перед персоналом, и перед «живым сырьем» оказывается все возрастающее количество зеркал, каждое из которых дает свое отражение их личности.

2.6 Соска-пустышка

К концу прошлого столетия школа в скандинавских странах стала всеобщей. До этого были школы для благородных, школы для менее благородных, а для простых людей школ, пожалуй что, и вовсе не было. Однако вместе с идеями о равенстве возникла и идея одинаковой для всех школы. Хотя бы общей начальной школы. Тогда-то у нас и появилась народная школа, хотя школьной администрации и пришлось пойти на изоляцию определенных девиантных групп, дабы не отпугнуть самых благородных (см. Стенг Даль, 1979). Однако воплощение идеи общенародности на этом не остановилось, и позднее появилась интегрированная школа, куда должны были ходить и слепые, и хромые, и умственно отсталые, и сроки обучения для всех увеличивались. Латинская школа превратилась в гимназию, гимназия – в среднюю школу. Конечно, в средней школе ученики разбиваются на группы с различной специализацией, однако большинство выбирает теоретические предметы. Во всех скандинавских странах обязательным считается девятилетнее обучение. Однако действительность показывает, что большинство учится гораздо дольше, чем того требует закон.

Перед школой все равны. Равны в том смысле, что все в равной мере обязаны ее посещать, и посещают, потому что, во-первых, единственной альтернативой учебе в школе была бы безработица, а во-вторых, потому, что отсутствие образования сильно осложнит дальнейшую жизнь. В школе у всех равные права – как и на спортивной арене у всех равные права, и у олимпийского чемпиона, и у человека, страдающего избыточным весом и одышкой. Разница тут только в том, что недостатки, мешающие в спорте, сразу же замечают и принимают во внимание, устраивая соревнования. Самые быстрые бегуны конкурируют с другими такими же. Менее способные вращаются в своей собственной среде. Но общенародная школа всегда одна для всех. Все могут учиться. Все зависит от тебя самого.

Но это не так, и современная социологическая наука доказала это как нельзя лучше. Существует целая гора исследований (в качестве хорошего примера можно назвать хотя бы Хернеса, 1974), ясно показывающих, что лучше всего с обучением справляются наиболее подготовленные, как того и следовало ожидать. А хорошая подготовка в данном случае в значительной степени связана с социальным происхождением ребенка. Дети из высших или средних слоев общества обычно с самого начала успешно справляются со школьной программой. Критерием успешности здесь могут служить и результаты экзаменов, и оценки в аттестате, и суждение учителя, и мнение учеников о себе и друг о друге. А также то, нравится ли ученику учиться, хочет ли он продолжать образование. Школьники из высших социальных слоев лучше успевают не только в самом начале обучения. Когда в старших классах появляется возможность выбора – учиться дальше или нет, эти дети обычно решают продолжать образование, в то время как среди других социальных групп процент отсева куда выше. Это свидетельствует уже о наметившейся тенденции. У всех на слуху пример дочери рыбака, ставшей известным ученым, или сына ученого, бросившего учебу после пяти лет в школе. Именно эти исключения из общего правила помогают поддерживать миф об обществе равных возможностей, где все зависит от тебя самого.

Почему у школьников возникают проблемы с обучением, тоже постепенно становится понятным. Это может быть связано с самим содержанием школьного образования, с характером опыта, который ребенок приобретает в школьных стенах, а так же с той функцией, которую школа выполняет для общества в целом. Содержание образования вполне отвечает тем привычкам и интересам, которые доминируют в социальных слоях, поставляющих больше всего школьников, к тому же с хорошей успеваемостью. Школьная программа – и в начальной школе тоже, но в особенности программа предметов теоретической специализации в старших классах – в большой степени отражает университетские требования к образованию и интересы образованной общественности. Такая школа с полным на то правом может именовать себя хранительницей культурного наследия, однако ее критики с не меньшим правом подчеркивают, что это культурное наследие не всего общества, а только отдельной его части. Сложившаяся ситуация вполне закономерна. Для одних слоев общества письменная форма языка является более естественным способом самовыражения, чем для других. Знание сначала передается посредникам в форме написанного слова, а потом в таком же виде приходит к ученикам. Устная форма становится редкостью, мировоззрение низших слоев общества и местные культурные особенности не принимаются в расчет. Первые признаки тенденций, столь явно проявляющихся в системе школьного образования, можно заметить уже в детском саду.

Теоретически можно попробовать смягчить сложившуюся ситуацию, организовав школу, в большей степени рассчитанную на то, чтобы создать ребенку благоприятные условия, помочь ему наилучшим способом проявить свои способности. Однако для этого придется в значительной степени расширить вариативность в рамках школьных занятий. Следует уделять больше внимания устной форме выражения и местным особенностям. Однако все это противоречит тем важным функциям, которые школа выполняет в обществе. Существует потребность в некоем общем мериле, позволяющем выявить лучших. Для этого все должны пройти одинаковую систему проверок. Но если система проверок одинакова для всех, то и школьная программа должна быть скроена по одному и тому же образцу. Со стороны учителя было бы очень мужественным – или наивным – уделять большое внимание укреплению самооценки учеников, их личным интересам и предпочтениям, рассказывать об особенностях культуры родного края, зная при этом, что в скором времени всем придется сдавать экзамены, к которым ничто из вышеперечисленного не имеет никакого отношения. Ну, хорошо, учитель поможет ученикам обрести уверенность в собственных силах, а потом они провалятся на экзаменах и окажутся перед закрытой дверью, захоти они продолжать образование или найти престижную работу.

Поэт сказал, что в день победы не вспоминают о поражениях. Ну, а как насчет проигравших? Уже были попытки выяснить, во что обходятся поражения плохим ученикам, тем, кто плохо и медленно усваивает знания, предписанные им для заучивания власть предержащими. Поражения в виде недовольной гримасы учителя, смеха одноклассников, оскорблений, обидных прозвищ, стонов возмущения, плохих оценок, наконец. За один только год набираются тысячи и тысячи таких «радостей». И если человек создается путем общения, нетрудно себе представить, какой человек может получиться в результате такого общения (Эриксон и Рудберг, 1981).

В кастовом обществе человек уже рождается членом какой-либо касты. Это никак не зависит от его собственных усилий, а исключительно от судьбы. С судьбой, конечно, может не повезти, но в любом случае это не твоя вина. В открытом же обществе все зависит от твоего собственного вклада. Если вклад недостаточен, то ты сам в этом и виноват. Наше общество является изощренным сочетанием обоих вышеупомянутых типов. На первый взгляд, это открытое общество, где все достигается своим собственным трудом. Но дело в том, что самый первый и по большому счету решающий раунд проводится на той арене, где успех напрямую зависит от кастового происхождения человека. Дети и подростки из всех общественных слоев конкурируют на аренах, созданных определенными классами и для определенных классов. Проигравшие довольно легко приходят к выводу, что сами во всем виноваты. Победители чувствуют, что заслужили свою победу. Они выиграли в честной гонке. На деле же каждый занял то положение, для которого был рожден.

Дополнительную изощренность этой соревновательной арене придает тот факт, что она в буквальном смысле слова предназначена для всех. Избежать участия в соревновании невозможно. В течении двенадцати формирующих человека лет школа является практически обязательной.

В результате складывается такая ситуация, что официально власть предержащие говорят всем: «Добро пожаловать в общенародную школу», а на практике такая школа приводит к деградации многих из тех, кто в нее ходит, у кого просто нет другого выбора. На словах им говорится да, на деле это значит нет. Таково положение, в котором не по своей воле оказалась часть нашей молодежи.

3 Структура жизни

3.1 Время

Древние римляне знали счет дням. В первый день каждого месяца – то есть в день новолуния – всенародно объявлялось о наступлении нового месяца, а также о том, какие в этом месяце празднуются праздники.

С отсчетом часов было похуже. У солнечных часов не всегда были часовые деления, а в пасмурную погоду они и вовсе не работали. Водяные часы нельзя было носить с собой. Карманные часы впервые появились в семнадцатом веке, однако ясно, что не всем они были по карману. Зачастую они были, что называется, однорукими – минутные стрелки отсутствовали.

Со временем ситуация с отсчетом времени улучшилась. Характерной приметой Кристиании1 конца прошлого века был Генрик Ибсен, гуляющий по улице Карл Юхан2. Перед зданием Университета он останавливался, вынимал из кармана часы и подводил их по университетским часам. И он мог делать это совершенно спокойно. Потому что каждую неделю приходил – и сейчас приходит – часовой мастер и подводит эти часы. Здание Университета из-за своих часов получило прозвище «дом с часами». Однако сегодня мало кто сверяет свои часы по университетским. Для нас гораздо естественнее воспользоваться часами радио или телевидения.

Времена меняются. А с ними и отсчет времени. Можно выделить четыре особенности определения времени в наши дни.

Во-первых, стандартизация деления времени все больше осуществляется вне связи с расходом человеческих сил или с явлениями природы. Раньше разделение на временные отрезки было тесно увязано с временами года, солнцем и расходом собственных сил и сил вьючных животных. …В норвежском языке до сих пор употребляют слово «шkt»3. Оно означает «усилие», это мера того времени, в течение которого человек способен работать. Физик Дэвид Парк сказал, что время – это нечто, измеряемое при помощи часов (1980, с. 40). Однако он тут же поторопился добавить, что часы – это предмет, закономерности движения которого нам известны. Относительно человека мы также располагаем подобными знаниями. В этом смысле человека можно назвать часами. Хотя довольно-таки плохо стандартизованными. Чем тяжелее работа, тем короче рабочие периоды (шkt). Но в крестьянском обществе нужно было как-то измерять время, а особой альтернативы указанному способу не существовало.

Во-вторых, единицы измерения времени все больше и больше дробятся. Если раньше люди обходились просто «утром» и «вечером», теперь у каждого есть часы с секундной стрелкой.

В-третьих, время стало более навязчивым и вездесущим. Количество приборов для измерения времени резко увеличилось, особенно за последние годы. В конце семнадцатого века в большинстве английских приходов имелась деревенская часовня с часами, которые будили народ по утрам, звонили перед церковной службой и звонили вечером. Сто лет спустя у людей – в смысле, у «благородных» людей – было уже так много часов, что правительство сделало попытку обложить их владельцев налогом, во всяком случае тех, в чьем хозяйстве было больше одних часов (Томпсон, 1967). Сегодня такой налог и впрямь смог бы принести государству много денег. Мы начали с положения, при котором одни часы приходились на одну деревню, следующая ступень – одни часы на одно хозяйство, а потом и на одного человека, теперь же ситуации такова, что мы окружены всевозможными предметами со встроенными часами. Поточное производство ручек со встроенными электронными часами. Электронные игры со встроенными часами. А у этих часов в свою очередь есть встроенный звуковой сигнализатор, который напоминает, хотим мы того или нет, что прошел еще час. В трамваях, автобусах, даже в учебных аудиториях, если преподаватель по неосторожности немного задержится с занятием, раздается дружный писк, как если бы спугнули стаю птиц.

В-четвертых: изменился характер времени. Если раньше оно было циклическим, возвращающимся, то теперь стало линейным и заканчивающимся. Фрюкман и Лофгрен (1979, с. 26) пишут о том, что «если время крестьянина можно сравнить с колесом, которое медленно вертелось в соответствии с ритмом ежегодного цикла хозяйственных работ и сменой времен года, то теперь оно кажется нам линией или лентой, стремящейся в будущее».

* * *

Многое проясняет тот факт, что эти изменения в значительной мере связаны с ростом промышленности. Новый характер времени во многом отвечает потребностям промышленного производства. И само измерение времени напрямую с ним связано. Может быть, в конце концов, измерение времени перестало идти в ногу со временем?

Уже в начале восемнадцатого века встречаются примеры, подтверждающие значимость нового, стандартизованного времени. Э.П. Томпсон в своем исследовании (1967, с. 82) приводит фрагмент устава металлургического завода Кроули – да, только маленький фрагмент, потому что во всем уставе больше 100 000 слов:

«Каждое утро в пять часов бригадир должен звонить в колокольчик о начале работы. В восемь часов звонят на завтрак, полчаса спустя – о возобновлении работы. В двенадцать часов – на обед, в час – о возобновлении работы, и в восемь часов звонят об окончании работы, и всех отпускают по домам».

Но на людей полагаться было нельзя. Как-то раз выяснилось, что кто-то «подправил» часы, – они стали звонить на работу позже, а с работы – раньше. Поэтому вышел дополнительный указ о том, что часы должны храниться под замком, вне досягаемости для рук посторонних.

Рабочий продает себя – на время. Это приводит к возникновению решающего для нас различия между временем владельца фабрики и «своим собственным» временем, вследствие чего появляется общее разграничение между рабочим и свободным временем. Для наших поколений, индустриальных поколений, это разграничение воспринимается как само собой разумеющееся: рабочее время против свободного. Сюда же борьба за восьмичасовой рабочий день. За право на отпуск. За право на пенсию. Однако с точки зрения всей человеческой истории подобные требования выглядят как забавные отклонения. Что значит выражение «собственное время» для человека, который работает на себя или руководствуется часами природы? Как можно взять выходной у своей страсти? Какому деревенскому лавочнику придет в голову закрывать заведение и гнать прочь народ, в то время как все важные шишки сидят у прилавка и судят-рядят о порядках в деревне? Что значит «свободное время» для рыбака, если сельдь не пришла? А для подростка, не прошедшего в старшие классы? А для безработного?

Что до крестьянина и рыбака, то для них время вернется. На следующий год вновь заколосится пшеница. Подойдет к берегу сельдь, не в этот год, так в следующий. Время было возвращающимся, циклическим, по выражению Фрюкмана и Лофгрена (1979). Или же его можно представить в виде маятника, что качается взад-вперед, тик-так. Кстати, циферблат тоже годится для модели. Стрелки обходят полный круг и возвращаются туда, откуда пришли.

Противоположностью этого времени является время, растворяющееся в будущем. Пульсирующее беспокойство электронных часов демонстрирует это как нельзя лучше. Каждую секунду на мониторе появляется новое число, а прежнее исчезает. Более того, каждая секунда стоит денег. Надо покупать новые батарейки, а использованные выкидывать. Время – деньги в прямом смысле слова.

Если раньше времени у нас было в изобилии, оно постоянно возвращалось, то теперь оно стало дефицитным товаром. Теперь «время – деньги» относится и к свободному времени, нашему собственному времени. С самого детства нам – во всяком случае старшему поколению – вдалбливали в голову, как нужно правильно жить. Деньги тратить нельзя, но и складывать в чулок тоже не стоит. Деньги надо инвестировать. То же относится и ко времени: жить надо не настоящим, жить надо для будущего. Надо инвестировать время, чтобы создать будущее для создания будущего для создания будущего… Таким образом, получается, что время у нас отнято. Мы не можем жить в настоящем, мы живем для будущего. Мы активно инвестируем, а сами нуждаемся. Мы отказываемся от мгновения в настоящем, чтобы использовать его в другой раз. Как-нибудь потом, а может быть и никогда.

Это хорошо работает на определенных этапах исторического развития. Первым капиталистам приходилось вести упорную борьбу с дурной привычкой своих рабочих бросать работу, когда они заработают достаточно. Были введены паспорта. Для предотвращения прогулов заработная плата устанавливалась на уровне прожиточного минимума. Только по истечении времени простым людям удалось привить привычку к бережливости и вкладывать деньги.

Однако в наше время не наблюдается такого дефицита времени, во всяком случае если взглянуть на ситуацию в целом. Пенсионер, всю жизнь занимавшийся инвестированием времени, внезапно получает весь капитал на руки, но подчас уже не может ни на что его употребить. Для других ситуация складывается таким образом, что они лишены возможности выставить свое время на продажу. Для безработного время – не деньги, а постоянная угроза. Чтобы заставить людей работать, мы создали гигантскую систему внешнего и внутреннего контроля, базирующуюся на времени. Вокруг нас часы, и внутри нас часы. Наш мир вращается вокруг часов. Время вне работы приобретает ценность, когда противопоставляется рабочему времени. Но во что выливается эта организация, когда работы, регулируемой временем, нет?

В этом отношении заключенные находятся в более благоприятном положении, нежели безработные. У заключенных отбирают время. Неизвестно, сумели бы они с толком его использовать или нет. Однако сам факт того, что время отбирают, придает этому времени ценность. Что будет, когда заключенный получит обратно свое время, – вот в чем вопрос. Станет ли это время для него даром, или же, напротив, тяжким бременем? Ведь за годы пребывания в тюрьме он стал еще менее способным распоряжаться своим временем в настоящий момент, чем старомодный капиталист-инвестор в конце жизни.

3.2 Работа

Главная проблема с определением работы состоит в том, чтобы понять, что же таковой не является. По утверждению физиков, работа – это сила, которую прилагают для совершения действия. Таким образом, не-работа – это состояние покоя. В приложении к человеческой жизни примером не-работы может быть сон, или растительное существование – когда человек только валяется в постели или сидит в кресле. Но пока бьется сердце и сменяют друг друга мечты, ясно, что человек не может достигнуть идеального состояния не-работы с физической точки зрения.

При анализе общественной жизни основной вопрос заключается в том, каким действиям человека придается значение работы, т.е. какие действия один и более человек считают работой, и каких видов бывает работа. И опять мы считаем нужным заметить, что мнения в данном вопросе могут не совпадать. Взять хотя бы традиционные хлопоты домашней хозяйки, поехавшей в турпоход с мужем и четырьмя детьми – и с примусом, конечно. Для кого-то это не работа (не-работа), а для кого-то – просто квинтэссенция тяжелой работы. Как обычно бывает в общественной жизни, за каждой системой ценностей стоят определенные интересы. Это справедливо и в отношении того, чему придается и не придается статус работы.

В английском языке до сих пор сохранилось, пожалуй, самое важное из существующих различий в видах работы. Англичане различают между

labour и work.

Labour – это тяжкий, изнурительный труд. Родовые муки – тоже labour. Хорошее свидетельство того, что язык – отражение мужской точки зрения, самое прекрасное, что может быть уделом человека – сотворение новой жизни, радость от этого как бы отбирается у женщины. Само слово – латинского происхождения, изначально значило «затруднение», «изнурительный, неприятный труд». В словаре говорится, что оно используется для описания напряженных усилий тела и духа, в особенности если они связаны с болезненными ощущениями или навязаны извне. Идеальным образом под определение labour подходят разные типы исправительных работ, практиковавшиеся в прошлом. В старых книгах подробно и с энтузиазмом описывается работа на мельнице по типу беличьего колеса как идеальная форма занятости. Люди идут большой группой по огромным, сколоченным из досок ступенькам, которые уходят вниз под тяжестью человеческих тел, и если ты не двигаешься в нужном темпе, то тоже уходишь вниз. Иногда на таких мельницах и на самом деле мололи зерно. Но бульшую часть времени они работали вхолостую. Зато в исправительном учреждении царили тишь и благодать.

Значение слова work не такое мрачное и более ориентировано на результат. По своему происхождению оно, по всей видимости, родственно норвежским словам verk (работа в смысле «дело», «творение», «труд»)4 и virke (работа в смысле «деятельность», «задание»).

У древних греков вряд ли были сомнения при определении различия между «работой» и «деятельностью». Сама возможность работы (в значении labour) ими, как вообще всеми рабовладельцами, не рассматривалась. Работа была уделом рабов. А вот «труды» создавались людьми, свободными от работы. Здесь мы, возможно, напали на след, ведущий в наше время. Что имеют в виду под борьбой за право работать – любой вид работы, и labour5 раба, и труд философа? Может быть, мыслители и ораторы немного переусердствовали в своем стремлении дать всем работу – в значении labour, в то время как далеко не все горят желанием выполнять работу, под которой неизменно подразумевается labour. Надо полагать, и у этого вида работы есть свои приятные стороны, то, что человек стремится найти и боится потерять. Например, приятели по работе, чувство принадлежности к коллективу. Работа к тому же помогает заполнить время, с которым непривычный к нему человек не знает, что делать, работа дает ощущение своей нужности для создания чего-то важного – да, именно для создания некоего труда, произведения.

Незадолго до своей смерти в 1984 году Мишель Фуко высказал следующую важную мысль:

«В наше время считается, что только результат труда, только искусство способны пережить своего создателя. Для людей античности, напротив, главным искусством было искусство жить, которое применялось к тому преходящему, что мы зовем жизнью. То, что жизнь, именно в силу ее преходящести, дулжно претворить в произведение искусства, – это особая тема.

***

Меня всегда поражало, что искусство в нашем обществе стало чем-то, связываемым с вещами, а не с людьми или человеческой жизнью. Искусство стало особой областью, которая доступна исключительно экспертам – художникам. Но почему жизнь всех и каждого не может быть обращена в произведение искусства? Почему лампа или дом – это произведение искусства, а наша собственная жизнь – нет?»

Борьба за право работать в постиндустриальном обществе отнюдь не касается всех видов работы. Нет, она касается только такой работы, которая быстро вознаграждается денежной платой в заранее установленном размере. Главное тут не право на пенсию или пособия, хотя в перспективе и это важно. Главное – получить за работу деньги. В наше время работой считается такая работа, за которую платят деньги. Распределение работы такого вида стало важнейшим пунктом политической борьбы.

На практике распределение оплачиваемой работы происходит в соответствии с целым рядом довольно тесно взаимосвязанных принципов. В упрощенном виде их все можно отнести к двум основным способам. Первый способ – распределение работы согласно персональным особенностям людей. Второй – распределение работы согласно календарю. В нашем обществе активно применяются оба способа.

Распределение по персональным особенностям лучше всего объяснить на примере тех многочисленных категорий, которым таким образом отказывают в оплачиваемой работе. Устройство нашего общества таково, что существует множество критериев для отделения работоспособных от неработоспособных. Находящиеся на больничном не могут работать, в том числе и теми частями тела, которые у них не болят. Инвалидов признают нетрудоспособными даже в тех областях, где они вполне могли бы преуспеть. Живущие на пособие нередко оказываются за бортом рабочей жизни. И женщины гораздо чаще, чем мужчины. Насколько тяжело человеку жить на пособие, исчерпывающе описано в книге Като Ваделя «Now, whose fault is that?»6 . То, что зависимость женщины от мужчины и общества, – тоже плохое решение, наглядно продемонстрировал взрыв протестов норвежских женщин против предложения не выплачивать пособие на ребенка непосредственно матери. Однако наиболее показательным принцип исключения проявляет себя по отношению к категории возраста. Возраст – это своего рода лестница со множеством ступенек. Границы основных возрастных категорий могут раздвигаться или сближаться в зависимости от потребностей общества. В качестве важнейшей тенденции нашего столетия можно назвать то, что срок детства постоянно продлевается, в то время как старость начинается все раньше и раньше. Люди вступают в рабочую жизнь все позже, и, поработав в течение активного промежуточного периода, все раньше уходят на покой. В пятидесятые и шестидесятые годы такое позднее «вступление во взрослую жизнь» обосновывалось, главным образом, потребностью в образовании, однако теперь нам ясно, что существуют и другие влиятельные факторы. В особенности тут следует отметить необходимость найти молодежи какое-нибудь занятие, поскольку в сложившейся ситуации оплачиваемых рабочих мест для нее нет.

Работа распределяется согласно календарному принципу в течение года, месяца, недели или дня. Официальный ежегодный отпуск, являющийся таким же неотъемлемым правом трудящихся, как и минимальная заработная плата, сильно вырос в размере. Если на рубеже веков он составлял всего несколько дней для особенно активных и организованных групп работающих, то теперь это четыре недели, или пять – для людей старше шестидесяти. Для большинства работающих посменно или вахтовым методом на нефтяных платформах или удаленных объектах рабочий месяц сократился с четырех недель до двух. Некоторые проводят три недели на работе и две – дома, причем рабочий день составляет двенадцать часов, а рабочая неделя из шестидневной сократилась до пятидневной. Когда наконец был введен нормальный рабочий день, он был установлен в размере десяти часов при 54-часовой рабочей неделе, а сегодня это восемь часов при 40-часовой рабочей неделе, причем звучат настойчивые требования сократить рабочий день до шести часов, а неделю, соответственно, до тридцати.

3.3 Свободное время

Может быть, мы больше узнаем о природе работы, если разберемся, что же такое свободное время. И снова за исходный пункт наших рассуждений возьмем слова, употребляемые для описания нужных понятий. При мысли о «свободном» (fri) времени в голове возникают сразу два английских слова.

Holiday – норв. ferie, feiring, helligdag7 (holiday – англ., выходной день, праздник, святой день).

FRI

Vacation8 (каникулы, отпуск) – пустота.

Ferie (отпуск, каникулы) по происхождению родственно feire (праздновать)9. Понятно, что в какие-то дни люди не могли работать, потому что отмечали праздники. Многие выходные совпадают с церковными праздниками, со святыми днями. По-русски седьмой день недели – выходной – называется «воскресенье», как и религиозное понятие. В средние века в году было несколько сотен праздников. И неправы те, кто утверждает, что праздники по-настоящему появились только в наше время. Некогда праздники занимали центральное место в жизни людей. В наше время существует тенденция постепенного отвоевывания времени у работы. Но поскольку связь свободного времени с празднованием значительно ослабла, значение свободного времени сближается со вторым из рассмотренных слов – vacation (отпуск) – пустота. Работа, как и праздники, может быть частью жизни. Работа может стать и всей жизнью, не считая отпуска, который является пустотой. Трудность жизни без работы заключается в том, что все наше общество организовано на принципе наличия этой самой работы. Человек, не имеющий работы, автоматически оказывается вне организационной системы, определяющей жизнь большинства, то есть вне системы, в рамках которой его всю жизнь обучали жить. Все его воспитание, все общественное устройство говорит ему: используй свое время с толком. Не живи в своем времени, своим временем, но используй его. Это говорится всем. И тем, кто находится вне рабочей жизни – в отпуске – в пустоте. «Пустое» время было бы настоящей проблемой для людей, если бы не индустрия развлечений, призванная его заполнять. Но в то же время индустрия развлечений становится влиятельнейшим фактором, сильно заинтересованным в сохранении статуса кво по отношению к распределению работы: много работы для немногих в течение коротких интервалов.

3.4 Празднества

Когда более-менее известные члены нашего общества достигают пятидесяти-, шестидесяти- или семидесятилетнего рубежа, они нередко доводят до сведения средств массовой информации, что не желают никаких упоминаний по этому поводу. Это поставлено на поток. Чтобы избежать упоминаний о себе, надо заплатить небольшие деньги национальному телеграфному бюро, которое рассылает соответствующее сообщение всем газетам, радиостанциям и телеканалам. Многие уезжают куда-нибудь подальше, чтобы избежать празднования юбилея. В извещениях о смерти нередко прибавляют просьбу не присылать венков или к тому же сообщают, что погребение уже состоялось. Только попробуйте представить себе что-нибудь подобное во времена Кристиана IV, тело которого лежало в гробу в течение десяти месяцев, в то время как шли приготовления к погребальным торжествам, достойным такого великого правителя. Да, то были времена, когда властям приходилось издавать целый ряд специальных указов, чтобы не дать простому народу в своем желании почтить память усопшего короля перейти все границы (в том числе и границы своих финансовых возможностей). То, что произошло с отдельной человеческой жизнью, затронуло и жизнь религиозную, культурную и государственную, – пустое время съело праздники, Рождество теперь принадлежит торговым предприятиям, Пасха – бюро путешествий10.

Эта книга не ставит своей целью объяснить причины такого развития событий. Нам хватит и простой констатации исчезновения ритуалов, что, по нашему мнению, является признаком далеко зашедшего индивидуализма, или, если выразить это по-другому, отсутствием коллективно переживаемых культурных форм. Отсутствие коллективных переживаний не имело бы особого значения, воспитывайся люди в рамках этих культурных форм, которые, пусть втайне, продолжали бы определять их жизнь. Но когда люди теряют связь со своими корнями, когда основанная на конкуренции экономическая система, так сказать, пожирает устаревшие формы культуры, ее создавшей, тогда появляются новые поколения граждан без культурного багажа, что делает их очень уязвимыми. Рудольф Штайнер предупреждал о возможности такого поворота событий еще в 1919 году. В 1982 году Томас Цие и Герберт Штубенраух констатировали, что пророчество Штайнера себя оправдало. Многие явления старой культуры утратили свою актуальность. Исчезло крестьянское общество, то же можно сказать о буржуазных нормах и ценностях.

Это означает свободу, освобождение, появление возможности выбора в таких областях, где раньше все определялось обычаем. Но это одновременно и тяжкое бремя. Отныне каждому новому молодому поколению приходится создавать свою собственную культурную базу. Однако это болезненный процесс. Говоря словами Томаса Цие и Герберта Штубенрауха:

«Это совсем не значит, что мы на деле стали «свободнее»! Культурное освобождение, скорее, способствует расширению границ воображаемого, того, о чем человек мечтает, к чему стремится, чего ждет от своей жизни. Однако способов осуществить все это больше не становится.

Благодаря освобождению от власти традиций появляется много новых возможностей, что, конечно, может обогатить жизнь. Новые возможности возникают из-за того, что личность человека больше не определяется его происхождением, так сказать, не наследуется, и содержание жизни не обязательно привязано к вехам биографии. Теперь с определением личности можно экспериментировать, менять ее, копировать с других и возвращаться назад. Мало того, что работа по сотворению собственной личности нелегка, она к тому же чревата серьезными проблемами. Можно сказать, что человек работает над проектом собственной жизни, а в случае неудачи вернуться к традиционным моделям уже не может» (с. 30-31).

Это и есть центральный пункт наших рассуждений, так что попробуем для верности сформулировать его по-другому: наше материальное благосостояние в значительной степени было создано благодаря экономической конкуренции, главная цель которой – личная выгода, в случае необходимости и за счет общественных интересов. В то же время сооруженные нами дома и технические приспособления нередко способствуют нашей изоляции от окружающих. Результатом всего этого стало основанное на конкуренции обособление человеческой жизни. Как подчеркивают те же Цие и Штубенраух (1982), привычные заявления о том, что молодежь отделяется от общества, не соответствуют действительности. Как раз молодежь очень любит бывать в публичных местах – на улице, в кино, в клубе или кафе. А люди старшего поколения уходят от общества, изолируют себя в своих квартирах, подальше от толпы. Ритуальные празднества могли бы выманить их на улицу. Но, потеряв содержание, праздник не может долго существовать. Атмосфера праздника возникает только среди людей, имеющих что-то общее между собой, праздник – объединяющее начало. Какое-то время традиция живет по привычке, а потом ее силы слабеют, симптомы болезни проявляются все явственнее, близкие больной стараются избегать постороннего внимания. Френес и Стафсенг формулируют это следующим образом:

«С исторической точки зрения, молодежная группа – отнюдь не новая форма частной жизни, а скорее одна из последних живых форм жизни общественной. Дети и подростки всегда тянулись к обществу себе подобных – и находили его – на рыночной площади, во дворе, занимаясь чем-нибудь вместе или с помощью друг друга. Частично их деятельность протекала среди взрослых или во взрослом коллективе. В результате произошедшего обособления человеческой жизни взрослые изолировали себя в своих домах, что привело к распаду существующей системы общественного пространства, а с ним и к исчезновению обеспечивавшегося этой системой социального и культурного контроля. Это повышает степень риска возникновения деструктивных тенденций, и на плечи маленькой семьи11 ложится обязанность в одиночку следить за своими собственными «обособленными» детьми, в то время как молодежная группа воспринимается как неприятный и непонятный конкурент. В такой до предела обособленной культуре, как норвежская, это проявляется более наглядно. А вот, скажем, в средиземноморских странах общественная жизнь и ее функции сохранились в гораздо большей степени. И в этих условиях активная тайная жизнь молодежных групп значительно реже выливается в провокации по отношению к обычной повседневной жизни».

Публичное пространство в Скандинавии гораздо теснее, беднее и располагает меньшим количеством моделей ролевого поведения, и – что, возможно, самое важное – предоставляет своим членам меньше убежищ. Считается, что родителям следует время от времени отдыхать от своих детей. Детям и подросткам совершенно необходимо отдыхать от тех пут, которые накладываются на них в тесном, обособленном пространстве семьи, где доминируют взрослые. Детство и юность – это время экспериментов. Вот только места для таких экспериментов в Скандинавии маловато.

Общественные стандарты влияют на всех, в том числе и на тех, кто не хочет поддаваться их влиянию, поскольку эти последние выстраивают свою жизнь как противовес стандарту. Энергия расходуется на то, чтобы порвать со стандартом и установить свой, противоположный. Но если стандартов нет, или же они слишком расплывчатые, или откровенно бессодержательные, пустые, тогда на плечи каждого нового поколения ложится задача сформировать свои собственные стандарты и посредством этого понять, кто же ты на самом деле. Всплеск популярности карнавалов в Дании и Норвегии вполне можно истолковать как коллективную попытку поиска новых форм празднества. Расплывчатые формы и стандарты создают ситуацию свободы, но в то же время и несвободы, поскольку никто не может существовать без стандартов. Говоря опять словами Цие и Штубенрауха (1982, с. 31):

«Пока в обществе не будет создано новых возможностей и новых форм закрепления смыслов, указания на эти смыслы будут существовать только в рамках изолированной, обособленной частной жизни… Следствием этого прежде всего можно назвать увеличение значения субъективного».

* * *

Конечно, каждое новое поколение граждан, вступающее в общество, сталкивалось с определенными трудностями. Против них была инерция старых стандартов, так же как и люди, уже нашедшие свое место. Мы не знаем, можно ли считать наше время в сумме более конфликтным и трудным, чем прежние эпохи. Но в любом случае мы уверенно утверждаем, что в наше время стало исключительно сложной задачей понять, кем ты на самом деле являешься.

Нет никакого руководства или образцов для подражания, как во времена веры в рай и ад. Большинство взрослых самоустранилось от общения с молодежной средой, замкнулось в себе, в своем доме. Оставшиеся получают деньги за то, что общаются с молодежью. И одновременно навязчиво звучит тема, ставшая темой этой главы: наша молодежь запрограммирована на то, чтобы использовать время, а также на то, что оплачиваемая работа – единственный способ это сделать. В то же время молодежь поставлена в такую ситуацию, где форма представлений о времени претерпела серьезные изменения, и где многие никогда не смогут заполнить это время оплачиваемой работой. Мы возьмем на себя смелость сказать, что цифровое «электронное» время само является своего рода символом этих бесконечных открытых возможностей, бесконечных линий, которые безостановочно стремятся в неизведанное. Наше время способствует возникновению тревожности, в отличие от времени циклического с его успокоительными повторами и ритуалами. Молодые люди, освобожденные от необходимости следовать традиционным культурным моделям, а также во многом и от необходимости зарабатывать себе на жизнь, поставлены перед требованием выяснить, кем они на самом деле являются или кем рискуют стать.

В сложившейся ситуации именно проблема наркотиков стала центральной темой при обсуждении молодежных вопросов в Дании, Норвегии и Швеции и в некоторой степени в Финляндии. Перед молодежью, находящейся в поисках себя, ставят еще одно зеркало. Скоро и мы пройдем сквозь это зеркало. Только сделаем небольшой крюк.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

1 Прежнее название столицы Норвегии Осло. – Здесь и далее примеч. перев.

2 Главная улица Осло, что-то вроде Невского проспекта в Петербурге.

3 Период работы между приемами пищи (норв.).

4 Например, труды академика Павлова или сочинения Ф.М. Достоевского по-норвежски переводятся именно этим словом.

5 Поскольку в русском языке ситуация со значениями слов «труд» и «работа» немного другая, мы решили оставить английские слова в качестве термина. Что до норвежского verk, то оно довольно точно передается русским «труд». Ближе всего по значению к английскому labour стоит вышедшее из употребления слово «страда» – изнурительные «авральные» хозяйственные работы на поле, кстати, однокоренное со словом «страдать».

6 Ну и кто в этом виноват? (англ.)

7 Отпуск, праздник, святой день (норв.).

8 Английское слово vacation – латинского происхождения, однокоренное со словом «вакуум», которое, собственно, и обозначает «пустота». Русское «каникулы» происходит от латинского названия созвездия Малого Пса (canis – собака, canicula – маленькая собака), появлявшегося на небе в начале свободного периода у учащихся.

9 Оба восходят к одному и тому же латинскому корню *feriere– праздновать, отмечать религиозный праздник.

10 Для норвежцев пасхальные каникулы («долгие выходные») – обычно время поездок, чаще в родные горы, иногда за рубеж. Об особом наплыве религиозных чувств, как и в случае с Рождеством, говорить, конечно, не приходится.

11 Маленькая семья (она же– ядерная семья) – социологический термин, обозначающий семью из ближайших родственников, обычно имеются в виду только родители и дети. Такая семья характерна для нашего времени, в то время как большая семья – большой круг родственников вплоть до третьего-четвертого колена – понятие уже отошедшей патриархальной эпохи.

продолжение