Библиотека

 
 

Стихотворения
Виктор Некипелов

 

В ПРОГУЛОЧНОМ ДВОРИКЕ

Помнят ли там о печальном затворнике
Или пора забывать?
Вот я опять в этом каменном дворике,
Созданном, чтоб тосковать.

Скорчены в тесном и гулком скворечнике
Наша гордыня и боль.
Три с половиной шага в поперечнике,
Восемь с осьмушкою вдоль.

Только и видно охраннице заспанной,
Стражнице нашей судьбы -
Гордые руки заложены за спину,
Сбиты лихие чубы.

Будто бы в этом бесцельном кружении
Наш неизбывный оброк:
Восемь с осьмушкой в одном направлении,
Три с половиною - вбок.

Солнце блеснуло бы огненной лавою,
Ангел бы вдруг заглянул!
Даже и небо решеткою ржавою
Красный паук затянул!

Будто бы жалкие, вечные грешники,
Проклята наша юдоль -
Три с половиной шага в поперечнике,
Восемь с осьмушкою вдоль.

Только напрасно двуногие хищники
Пробуют нас на излом!
Есть у меня золотые наличники,
Лодка с волшебным веслом.

Только в мечтании, только в видении -
Веры зеленый росток.
Восемь с осьмушкой - в одном направлении,
Три с половиною - вбок.

Ветки черемухи, мокрые, росные,
Старый с кувшинками пруд...
Милые, верные, добрые, вздорные -
Губы, которые ждут!

Дудочка веры - с валторною вечности
Слиты в единый прибой.
Три с половиной шага в поперечнике,
Восемь с осьмушкою вдоль.

И расступаются стены постылые,
Рушится камень оград!
Чье там лицо над вселенской пустынею?
Чей там блистающий град?

Только в висках - в забытьи - в отдалении -
Шепот привязчивых строк:
Восемь с осьмушкой - в одном направлении,
Три с половиною - вбок.

Пусть же лютуют лихие опричники,
Черная, злобная рать.
Есть у меня золотые наличники,
Этого им не понять.

Есть у меня золотые наличники,
Этого им не отнять!

сентябрь 1973
Владимирская тюрьма № 2

 

МАЙЕРЛИНГ* /1/

От навязших словес, от истлевших идей,
От обманных, безмускульных книг,
Из жестокого царства усталых людей -
Я хочу в голубой Майерлинг.

Ты готова к побегу? Идем, я готов,
Чтобы прямо из зала кино, -
Пробежать, взявшись за руки, между рядов
И нырнуть с головой в полотно!

Услыхать за спиною испуганный крик,
И свистки, и соленую брань,
Но уйти от погони - насквозь, напрямик,
В зазеркалье, в хрустальную грань.

Там не знают жестоких и мстительных слов,
Не штурмуют высот под "ура!".
Там не верят в кумиры, но верят в любовь
И в негромкое "брат" и "сестра".

И в каком-нибудь горном селенье, где снег
Оборвал до весны провода,
Зазеркальные люди дадут нам ночлег,
Не проверив у нас паспорта.

Кто-то доброй рукою постель нам взобьет.
Боль-удавка отпусти виски,
И друг друга, впервые, всю ночь напролет
Мы сумеем любить без тоски.

И поверив, что жизнь дорога и чиста,
Мы навечно останемся там,
А весною - не станем чинить провода,
Чтоб никто нам не слал телеграмм.

Понемногу залечим рубцы от оков
И разгладим морщины у глаз,
Будем верить, отринувши голых богов,
Лишь молитве, которая в нас.

Будем хворост вязать и по долам бродить,
Поклоняться горе и воде,
Будем сеять свой хлеб, будем в церковь ходить
И учить сыновей доброте.

Но реальность жестока. Ты разве не знал,
Что свобода - великий обман?
И обратно в хохочущий зрительный зал
Нас с размаха швыряет экран.

Снова в царство неправедных, злобных богов,
В непролазную тину и ложь.
И какие-то хари лисиц и хорьков.
Ухмыляются мерзко из лож…

1971

 

МОЛИТВА ЦВЕТОВ

Коса прошла
по пойме луговой,
Коса прошла,
пока мы мирно спали.
Коса прошла
лавиной роковой,
И головы горячие упали.

Мы маленькие, робкие цветы,
Мы маленькие призрачные звуки,
Мы маленькие слуги Красоты,
Хоть красота не лечит наши муки.

Хоть красота цветет и на крови,
Хоть красота любые крепит своды,
Хоть красота, как дети без любви -
Была не раз зачата без свободы.

О дай нам Бог
однажды не стерпеть,
О дай нам Бог
постичь азы науки,
О дай нам Бог
сплести в тугую плеть
Безвольные, утонченные руки!

август 1972

 

ПЕРЕДАЧА

День сновидений и удачи,
День отворения разлук,
Благословенье передачи,
Прикосновенье милых рук.

Сквозь толщу стен твоей молитвы
И темноту моих ночей,
Сквозь все недавние ловитвы
И злую похоть палачей -

Сквозь их кирпичные затылки,
Сквозь груды грязи и дерьма -
Дошло ко мне -
письмо в бутылке,
Нет вдохновеннее письма.

Пусть перерыли, прошмонали,
Переломали сухари -
Ведь не сумели, не отняли.
Так говори же, говори!

Сквозь все запоры и решетки,
Все невода и жернова -
Дошли ко мне, теплы и кротки,
Твои негромкие слова.

Так говори, так прикасайся
Движеньем губ, тоской очей,
Родными пальцами домашних,
Еще не отнятых, вчерашних,
Не позабывших, не предавших
И не отрекшихся вещей!

20 июля 1973
Владимирская тюрьма № 3

 

ДЮНЫ

Мы поедем с тобой,
Мы ведь снова свободны и юны,
На балтийский прибой,
На певучие, белые дюны.

Мы, как прежде, горды,
Мы вернулись к потерянной вере.
Дюны спят у воды,
Как усталые, сытые звери.

Погляди поскорей:
Вот медведь, вот жираф, вот волчица!
Хорошо средь зверей
Добротой их звериной лечиться.

Да прославится Бог,
Примиривший песца и акулу.
Шелковистый клубок -
Выбирай поцветистее шкуру.

Мы не тронем их сон,
Пробежим по околице пляжа.
Это наш бастион,
Это наша нагорная стража.

Как ты странно поёшь!
Это песня какого народа?
Будто нервная дрожь...
Это нас опьяняет свобода.

Темной песне твоей
Вторят сосен эоловы струны.
Четче контур ветвей -
За спиной просыпаются дюны.

Выгибая хребты,
Разевая горячие пасти, -
Звери строят ряды,
Подчиняясь неведомой власти.

Слышен крик лебедей,
Он звучит в вышине троекратно.
Мы ушли от людей
И не ищем дороги обратно.

Как завидна вина,
Как легка и ничтожна утрата.
Наше солнце - луна,
Наше утро - горнило заката.

Мы нашли свой ковчег
И примкнули к прекрасному стану.
Начинается бег,
Магнетический бег к океану.

август 1973
Владимирская тюрьма № 2

 

МАРТ

Какой он синий, этот март!
Как он томит своей капелью.
Уже проталины дымят,
И воздух пахнет тихой прелью.

Еще морозцы поутру,
Но льется в ноздри запах винный,
Уже любовную игру
Завел народец воробьиный.

Уже кружится голова,
И сердце бьется в лад капели,
Уже оттаяли слова
И затомились, зазвенели.

Как ярко блещут купола,
Как сладко плавится сердечко.
Уже ты варежку сняла
И подышала на колечко.

Знать, до сих пор не победишь
В себе той девочки-простушки:
В кольцо, как в зеркальце, глядеть
На озорные конопушки.

А по карнизам - птичий гвалт,
А на березах - взбухли почки.
Какой он синий, этот март...
...Через решетку одиночки.

16 марта 1974
Бутырская тюрьма

 

 

МОРСКАЯ ПРОГУЛКА

Какие у нас ветровые,
Косматые, дикие кони!
По сердцу - толчками - впервые,
Надежда уйти от погони.
От давней, навязчивой боли,
От вкрадчивой, ласковой скуки,
По ветру - две лилии воли -
Твои обнаженные руки!
Я знаю: мы близки, мы близки.
В каскадах сверкающей пыли -
Всё прочее напрочь забыто.
Мы тени? Мы души? Мы блики?
Сквозь толщу подводную чьи-то
Бегущие, зыбкие лики.
И соль оседает, как иней,
На гривы, на губы, на сети.
Мы двое - на первой, на синей,
Еще не остывшей планете.
Как чисто, как ладно, как гордо!
По сердцу - толчками - свобода!
И схвачено спазмою горло
От запаха ветра и йода.
А там, где сливаются тверди, -
Мощеная солнцем дорога
К чертогу ликующей смерти,
Известной под именем Бога.

март 1974
Институт им. Сербского

 

 

ОТПЛЫТИЕ

Дождик, дождик, перестань -
Мы поедем в Аристань!..

Вот опять у щеки твоя варежка влажная.
Ну зачем ты, любимая? Ну, перестань!
Что-то должен сказать... Что-то важное-важное,
Пароход отплывает в страну Аристань.

Есть такая земля - непонятная, дальняя.
Помнишь детскую песенку? Вот, позвала!
Мне во сне рисовались ее очертания
И нездешних ее городов купола.

Разве можно уйти от судьбы и пророчества?
Вот и взял я дорожный, бывалый альбом,
Чтоб суровость ее и свое одиночество
Слить в один силуэт на листе голубом.

Видно, тот, кто глядит из глубин мироздания,
Тот, кто рядом всегда и всегда далеко, -
Пожелал, чтоб я взял свою долю страдания
Из безмерной и благостной ноши его.

Ветер бросил гудок, как прощальную жалобу,
Черномазый буксир запыхтел-застучал.
Отъезжающих просят подняться на палубу,
Провожающих просят покинуть причал.

Всё какие-то юноши с пыльными ранцами,
И оркестрик на пристани, как в старину...
Пароход до отказа набит новобранцами,
Я один - добровольцем на эту войну.

Дорогая, прости за тоску и метания.
Не кляни. Не грусти. Не остынь. Не устань.
И зачем же "прощай"?
Я кричу - до свидания!.
Пароход отплывает в страну Аристань.

ноябрь 1973
Владимирская тюрьма № 2

3 ЯНВАРЯ 1974 г.

Хоть полгода ломают, но пытки такой
Не приснится и в смертном бреду!
В коридоре свели на мгновенье с тобой,
Чтобы тут же назад, в темноту.

Ни прижаться к щеке, ни коснуться волос -
Ничего, ничего не смогли.
Только милые руки к губам я поднес,
Как жандармы уже развели.

Растолкали по клеткам, захлопнули дверь…
Все равно, как при вспышке грозы, -
Я успел зарядиться для новых потерь
От твоей неупавшей слезы.

От твоих горделивых, несдавшихся рук,
От слепящего света в глазах.
Был вокруг головы твоей радужный круг
И улыбка на чистых губах.

3 января 1974
Владимирская тюрьма № 2

 

 

ТЮРЬМА - ЛЮБОВЬ - РОССИЯ

Татьяне Великановой*/ 2/

Листаю желтые страницы,
Стучусь в забитое окно.
Былых стихов о синей птице
Я не пишу давным-давно.

Слова надежды и бессилья!
Три главных темы, три пути.
Лишь три: Тюрьма, Любовь, Россия
Живут теперь в моей груди.

Когда на улицах нарядных
Я видел праздную толпу,
Я вспоминал о тех несчастных,
Что стынут в каменном гробу.

На их отечных, бледных лицах
Видна отчаянья печать.
Как о погосте иль больнице,
О ней стыдятся вспоминать.

Хоть входят в схему мирозданья
Ее кривые этажи,
Тюрьма - не просто дом страданья,
А состояние души.

Ведь не назначена отроду
Она никем и никому,
Но кто убил в себе свободу,
Тот сам вложил кирпич в тюрьму.

И вот уж нет отвратней плена,
И подступают времена:
Зловещей тенью, как гангрена,
На Мир надвинулась она.

На разобщенный и несильный,
Не помнящий о судном дне.
На мир, увязший, как в трясине,
В неотклонимой болтовне.

И снова звук, глухой и странный,
Туманный промельк подо льдом.
Россия - идол деревянный
С кровавым и несытым ртом.

С ним рядом - сломанные сани
И обомшелый, давний сруб.
И чей-то черный мерзлый труп
С лицом, изгрызанным песцами.

Уж сколько лет тяжелых кряду
Вершится сей круговорот!
Тюрьма - Россия? Чей черед
Решать зловещую шараду?

И свет лампады пригасает,
Сусальный рушится кумир.
Да, лишь одна Любовь спасает
Усталый и
бессильный мир.

................................................................

Тюрьма = Россия! Наш черед
Решать теперь эту шараду

1980

 

 

ОН УШЕЛ ПОКУРИТЬ ЗА БАРАК

Памяти Григория Подъяпольского* /3/,
моего друга, духовного брата.
К пятилетней годовщине его смерти

Разбежалось по зоне их войско,
Бьют тревогу: не сходится счет.
"Подъяпольского нет! Подъяпольского!"
Вертухаи бегут взад-вперед.

Лезут всюду, шмонают, как водится,
Волокут караульных собак.
Ну чего вы, кащеево воинство?
Ну чего, ну чего беспокоиться?
Он ушел покурить за барак!

Только что ведь сидел за тетрадкою,
Вот вернется и сядет опять.
Вы же видите: книжка с закладкою.
И не надо напрасно искать.

Ну куда вы - такою оравою?
Все равно он уже за чертой!
И смеется над вашей облавою
И над вашею злобой пустой.

Хоть удвоите гон, хоть утроите,
Но закон Паркинсона суров.
Он уже на своем астероиде
Недоступен, как бог Саваоф.

Так живем и пока не печалимся,
Не жалеем о прожитом дне.
Хоть редеют ряды, - не отчаимся -
Вдвое меньше, но крепче вдвойне.
Мы когда-нибудь все повстречаемся,
Соберемся на той стороне.

Постепенно, без виз и без допусков,
Все сойдемся в той жизни иной,
Где не будет допросов и обысков,
И филерской возни за спиной.

Ни солдат, ни этапов с овчарками,
Ни решеток в окне, ни штыков...
Соберемся однажды за чаркою,
Как всегда, напечем пирогов.

За столом мы не будем про тяжкое,
И не станем считать их грехи.
С мелодичной обычной протяжкою,
Улыбаясь за чайною чашкою,
Будет снова читать он стихи!

"Уже давно последний пролетарий,
Забыв завод, играет на гитаре...

Уже давно у Кащенко скончался
Последний Маркса, кажется, читавший...

Уже давно ни Штатов, ни Китая -
Но до сих пор агентами считают...

Но я терпеть не стану больше это,
Я украду фотонную ракету...

Быть может, где-то, на краю Галактики,
В каком-нибудь созвездье Птеродактиля
Еще кружит забытый астероид,
Где коммунизма все же не построят!"

Так и живем, и пока не печалимся,
Хоть лютует их злобная рать,
Мы - смеемся, мечтаем, не старимся,
Ну, а если однажды опять

Вновь собьются со счета и - с поиском
Налетят, - отвечаем им так:
"Ну чего вы, кащеево воинство?
Ну чего, ну чего беспокоиться?
Он ушел покурить за барак!"

1981, 8 марта

 

 

БАЛЛАДА О ТРЕТЬЕМ ОБЫСКЕ*/4/
"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и
Слово было Бог".
(Иоанн 1.1)
Такого шмона, право,
Еще не видел мир.
Нагрянула орава
Изысканных громил.

Не прежних белоручек, -
Отменных мастеров.
Промяли каждый рубчик
Вспороли каждый шов.

Какой-то хитрый лазер
Таращил мутный глаз.
А самый главный - слазил
Руками в унитаз...

А я, как будто дачник,
Смотрел на тот погром.
Что ищут? Передатчик?
Иль провод в Белый Дом?

Но было всё не ново,
Я знал: и в этот раз,
Они искали Слово,
Которое - вне нас.

Которое взмывало
Голубкою с руки,
Которое взрывало
Их троны и замки.

Грозило, как комета,
Томило, как гроза,
Наполнив душу светом
И радугой глаза.

Пылало, как горнило,
Облив зарей восток.
Хранило и казнило,
И называлось Бог.

ноябрь 1973
Владимирская тюрьма № 2

 

 

В ОДИНОЧКЕ

Тоска бутырской одиночки.
Кому кричать, кого молить?
В слепом оконце дня от ночи
Не отличить, не отделить.

Напрасно слабыми руками,
Безумец с тусклою свечой,
Я тычусь в скользкий, липкий камень,
Пропахший кровью и мочой.

По жилам - струйки вязкой лени,
И шепот вкрадчивый в ушах,
Но я не рухну на колени,
Я одолею мерзкий страх.

Покуда в сердце, нарастая,
Стучатся жарко, вновь и вновь,
К державе - ненависть глухая,
К отчизне - горькая любовь.

январь 1974
Бутырская тюрьма

 

 

ТЮРЬМА

Говорили: Тюрьма - это стон озлобления!
Утверждали: она - цитадель безнадежности!
Но тюрьма - это символ любви и смирения,
Это - высшая школа надежды и нежности.

Как теплы наши чувства и чисты желания,
Как мы любим отсюда далекого ближнего,
Как мы шепчем молитвы в часы покаяния
И склоняем колени пред ликом Всевышнего.

И уже не страшит нас решетка железная.
Ведь однажды ударит слепящая молния,
И к чертогу Свободы, далекому, звездному
Растворится дорога! Бескрайняя, горняя!

1980

 

 

Я УШЕЛ ЗА КИТОМ ГОЛУБЫМ

Моей жене Нине

Кто-то будет судить и судачить злорадно,
Кто-то станет болтать, что я призрак и дым.
Ты ответишь им: нет, он вернется обратно,
Он ушел за китом голубым.

Еще нет расслоенья на тело и душу,
Еще мир не расколот на тысячу стран,
Есть на свете одна нераздельная суша
И один молодой океан.

Еще люди не знают проклятых вопросов,
Еще нету у них ни греха, ни суда,
Еще можно поэту наняться матросом
И однажды уплыть в Никуда.

Бороздить день и ночь зоревые просторы,
Слышать пенье сирен, открывать острова,
Видеть новых созвездий цветные узоры,
В сердце нежность копить, экономить слова.

Пусть несут паруса, как могучие кони,
И затянется путь наш на несколько лет.
Этот кит-великан не уйдет от погони,
Мы отыщем его фосфорический след.

Проживи свою жизнь без стенаний и боли,
Жди меня, - как всегда, вспоминай молодым.
Клетки нет. Смерти нет. Есть бескрайняя воля,
Я ушел за китом голубым.

 

 

Примечания

/1/ Майерлинг. - Местечко в альпийской части Нижней Австрии. В замке Майерлинг оборвалась жизнь принца Рудольфа, единственного сына императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа I. Наследник престола, женатый на бельгийской принцессе Стефании, застрелил свою возлюбленную, 18-летнюю баронессу Марию Вечеру, а потом застрелился сам. В предсмертных записках возлюбленные писали: "В смерти я буду счастливее, чем была в жизни" (Мария), "Я спокойно иду навстречу смерти, ибо лишь так могу сохранить свое имя" (Рудольф). Эта романтическая история легла в основу ряда литературных произведений, а также двух фильмов, снятых в 1936 (США) и 1968 годах (Великобритания, Франция). В советском кинопрокате в начале 70-х годов шел второй фильм, снятый режиссером Теренсом Янгом, известным по фильмам о Джеймсе Бонде. В роли возлюбленных снималась Катрин Денев (Мария) и Омар Шариф (принц Рудольф).
Стихотворение В. Некипелова "Майерлинг" было популярным в литературном и песенном Самиздате. В песенном варианте (музыка Петра Старчика) есть еще одно, заключительное четверостишье:
Но когда мы покинем неправый наш свет,
пусть те скажут, кто знал наш тайник:
"Нет, они не исчезли, не умерли, нет -
наконец-то ушли в Майерлинг!"

 

/2/ Татьяне Великановой - Великанова Татьяна Михайловна (1932-2002) - один из лидеров Демократического движения. Ее личность и судьба оказали большое влияние на формирование духовных и нравственных принципов правозащитного сообщества. Входила в Инициативную группу по защите прав человека в СССР (ИГ), созданную в 1969 году. По существу, эта была первая правозащитная организация в нашей стране. Пытаясь уничтожить Демократическое движение, КГБ с 1972 г. начал использовать практику заложничества. Например, членам ИГ предлагали поручиться за конкретного арестованного, и тогда его обещали освободить. Смысл этого предложения был следующим: и заключенный, и поручитель должны впредь молчать.
"Мы знаем, - писали в одном из заявлений члены ИГ, - что нельзя осудить никого, кто пошел бы на эту сделку, - такой шаг диктуется жалостью и любовью. Но пожертвовать своим духом - это самоубийство, чужим - убийство. Духовное… Тем, кто ставит нас в такое положение, мы можем сказать одно: Нет. Ваши дела, ваша совесть, ваш грех - ваш ответ. Хотите использовать заложничество? Мы вам не помощники".
Собрав через своих агентов примерный список тех, кто участвовал в выпуске "Хроники текущих событий" (первые выпуски "Хроники" выходили без указания имен ее издателей и редакторов), КГБ пообещал: за каждый вышедший номер бюллетеня будут арестовывать несколько человек из этого списка. Более года (ноябрь 1972 - май 1974) "Хроника" не издавалась. Потом вышел ее очередной номер, ответственными за издание бюллетеня объявили себя три члена Инициативной группы. Среди тех, кто бросил вызов советскому режиму, была и Татьяна Великанова.
По-существу, Татьяна Михайловна была главным редактором "Хроники" с 1970 до ареста в ноябре 1979 года. Ее приговорили к 4 годам лагерей и 5 годам ссылки, освободили в 1987 г. После освобождения работала учительницей в начальных классах одной из московских школ.

 

/3/ Памяти Григория Подъяпольского … - Подъяпольский Григорий Сергеевич (1926-1976), геофизик, поэт, публицист, один из активных и авторитетных участников Демократического движения. Как и Татьяна Великанова, сыграл большую роль в становлении правозащитного сообщества. Входил в Инициативную группу по защите прав человека в СССР, Комитет по правам человека, созданный в 1970 г. Многие из правозащитников (как и Виктор Некипелов) называли Григория Сергеевича своим духовным братом. "Он был удивительным человеком, - писал Андрей Дмитриевич Сахаров, - обладающим безупречной внутренней честностью, добротой, терпимостью к людям, к их разнообразным мнениям, позициям и ошибкам, и в то же время человеком научного, бескомпромиссного и творческого мышления, человеком, умеющим проявить твердость, мужество и принципиальность в самых трудных ситуациях".

 

/4/ БАЛЛАДА О ТРЕТЬЕМ ОБЫСКЕ. - С июля 1972 по июль 1973 года у В. Некипелова было произведено шесть обысков дома и на работе.