В.Ф. АБРАМКИН – Я представляю организацию, в названии которой есть такие слова: «содействие реформе уголовного правосудия». Существуем мы уже 17 лет. Ну и помимо этого я наверное в течение 30 лет занимаюсь мониторингом прав заключенных. В том числе шесть лет на включенном наблюдении, как говорят социологи. Не только мониторинг прав человека, но и мониторинг исполнения законодательных инноваций. Результаты опубликованы на нашем сайте, я не буду о них долго рассказывать.

Есть такая странная зависимость, такой парадокс. В периоды, когда законы не меняются, положение заключенных улучшается. В периоды, ну, казалось бы самых радикальных изменений, самых прогрессивных – положение резко ухудшается. Я могу напомнить, что самые значительные перемены к лучшему в жизни заключенных происходили с 1987 по 1990 год, когда законодательство практически не менялось. Вы, наверно, знаете, что в два раза сократилось количество заключенных. Камеры следственных изоляторов были полупустыми. Резко сократилось применение смертной казни. Была отменена пониженная норма питания в ШИЗО и ПКТ. И стали пускать в исправительные учреждения и даже в следственные изоляторы и журналистов, и правозащитников. Причем я могу честно вам сказать, что в 1989 году мне в тюрьму было попасть легче, чем сейчас. Гораздо легче. Хотя никаких тогда законов не было, не было общественного контроля, ничего такого.

И вот, начали изменяться законы, самые радикальные поправки были внесены в исправительно-трудовой кодекс в 1992 году. И можно смело сказать, что они значительно приблизили наше законодательство к международным стандартам, как говорят. Более того, когда сравниваешь соответствующее законодательство на западе – пенитенциарное, так мы стали гораздо прогрессивнее. Но хуже, чем в 1992 году не было заключенным, это правда.

В 1995 году принимается закон о содержании под стражей. Норма жилой площади увеличивается с двух до четырех квадратных метров. Ничего более страшного, чем в те годы, я не видел. На одного человека в крупных изоляторах, в изоляторах крупных городов приходилось 0,2 квадратных метра площади. Работа пунктов передач была по существу дезорганизована, потому что из-за того, что увеличили вес передачи с 5 до 30 килограммов. Ну, по существу, передачи могли передавать только люди, у которых есть большие деньги и они могут платить взятки. Остальные стояли в очереди по 3-4 дня. А если родственник живет где-то далеко, то он ничего сделать не может.

Вы можете воспринять это как шутку, я вообще-то всегда с большим ужасом ожидаю таких радикальных преобразований. Очень есть хорошее первое предложение. Преобразования, проводимые исключительно государством, ну и ведомствами, – оказываются неэффективными. Я напомню, что Президент 10 декабря 2003 года на встрече с правозащитниками сказал, что государство само себя не исправит. Мы можем только сожалеть о том, что эта четкая формула не получила своего практического развития. Реформы, которые проводились в 2004 году опять носили чисто ведомственный характер. И результат вам известен.

Довольно часто под реформой понимают изменения законодательства и контроль за исполнением законов. А участие гражданского общества в обсуждении законопроектов, в независимой экспертизе тех текстов, которые были подготовлены ведомствами и концепция которых была подготовлена ведомством под себя? Что происходит – понятно. Если вы дадите возможность пожарному ведомству писать закон под себя, они запретят спички, жизнь нашу запретят вообще, потому что им легче будет работать.

Довольно часто представители ведомств охотно соглашаются включать в текст проектов самые радикальные поправки, которые мы вносим. Но, как показывает жизнь, работающими оказываются лишь те инновации, которые не входят в противоречие с интересами ведомств и традиционны по технологиям управления для функционеров этих ведомств. Остальные нововведения либо не применяются на практике, либо используются в целях прямо противоположных тем, которые имелись в виду их авторами.

Я могу привести только один пример. В 1992 году в действующий тогда ИТК была внесена норма, разрешившая заключенным мужчинам иметь короткую прическу, бороду и усы. С введением этой нормы появился иной унизительный вид латентного наказания – стрижка наголо при выдворении в ШИЗО или ПКТ. И нарушитель теперь оказывался на фоне основной не стриженной наголо массы заключенных надолго заклейменным. Сотрудникам учреждения стало легко определить, кто с их точки зрения является склонным к нарушениям.

Вывод, который был сделан нами еще в 1995 году, – процессы функционирования и реформирования должны быть разведены, потому что качественно это совершенно разные вещи.

И, пожалуй, единственный положительный пример, который я могу припомнить за всю деятельность нашего Центра – это начало судебной реформы в 1991-1995 годах, когда в президентском Правовом Управлении был создан отдел по судебной реформе. Его возглавил Сергей Анатольевич Пашин и Нина Михайловна Карнозова там работала. В самом деле, тогда реформы шли реально, потому что не только писались законы, но и готовились новые кадры, судьи обучались. Да потому что, как Сергей Анатольевич Пашин пишет в одной из книг, – «Реформа – это не новая модель, это прежде всего люди, которые готовы работать по-новому». И был еще создан Совет по судебной реформе, я туда входил по инициативе Пашина. И, может быть, самым главным предложением, которое можно сделать сейчас, это просто восстановить такое дело, если это возможно. Все остальные красивости и прекрасности ни к чему доброму не приведут. Я не знаю, согласится ли Сергей Анатольевич заново проходить этот путь, потому что отдел был ликвидирован, я знаю, как это было сделано. После того, как члены Совета по судебной реформе встретились с Борисом Николаевичем и предложили сделать этот отдел отдельной структурой, вывести его из ГПУ, отдел тут же был ликвидирован, хотя Ельцин обещал это сделать. И прекратил свою деятельность Совет по судебной реформе. Ну и прекратилась реформа, если можно так сказать.

И еще я хотел бы напомнить о Комиссии по правам человека Приставкина...

Э.А. ПАМФИЛОВА – По помилованию, Валерий Федорович...

В.Ф. АБРАМКИН – Да, по помилованию. Комиссия Приставкина – мы так называли просто. Вы, наверное, знаете, что количество чиновников, которые занимаются проблемой помилования увеличилось в 1000 раз, а количество помилованных сократилось еще больше. В каждом регионе есть комиссия по помилованию. Ну, может быть, оставить эти комиссии, ничего страшного нет, если в регионах они будут. Комиссия Приставкина была просто способом исправления очевидных судебных ошибок. Причем, очень эффективным органом. А что такое судебные ошибки по уголовным делам, вы понимаете.

Я больше всего читаю приговоры относительно детей. Это просто смертный ужас, правда. Я могу привести такую цифру. Средний срок наказания за кражу, это реальное лишение свободы для ребенка – 2 года и 3 месяца. Если вы посмотрите международную статистику, там средний срок наказания за кражу колеблется от 2-х до 8-ми месяцев, и только в Испании – 13 месяцев. По всем группам заключенных, не только по детям. У нас, до недавнего времени, минимальный срок наказания был 6 месяцев. Сейчас 2 месяца. В статистике поражает такая цифра – 20-40 несовершеннолетних за кражу приговариваются к лишению свободы от 8 до 10 лет. В таком пределе. За кражу!

Я с ужасом смотрю на этих детей. Ему 16 лет. Он получает 8 лет за три кражи по совокупности приговора. Когда смотришь, что крадут, то понятно, что это дети просто голодные. Сваренную гречневую кашу, выкопали 37 кустов картошки. 8 лет. И средний срок наказания детей, которые сидят в исправительных колониях – 4,1 года. Это по переписи. Самые точные измерения. У взрослых в колонии общего режима, которые поближе и по возрасту и по другим криминологическим параметрам к этой группе – 4 года 8 месяцев. Такого нет ни в одной стране мира, потому что обычно все-таки средний срок наказания ребенку по крайней мере в несколько раз меньше, чем средний срок наказания взрослого. Мы занимаем одно из первых место в мире по относительному количеству несовершеннолетних заключенных.

Э.А. ПАМФИЛОВА – Поэтому мы, наверно, так и бьемся за ювенальную юстицию.

В.Ф. АБРАМКИН – У меня есть два предложения. Давайте все-таки подумаем о том органе, который может эту реформу проводить, он должен быть независимым, при Президенте, или о восстановлении Комиссии, потому что ничего хорошего из этих законодательных инноваций не выходит. Судьи не видят детей. Это видно из приговоров. Просто серое пятно какое-то, как написал один из следователей. Они даже возраста не замечают. Вы, наверно, читали о девочках, которых посадили. Ни одна девочка не заметила, что не достигла возраста уголовной ответственности. Еще одна сидит и в понедельник будет дело рассматриваться в Саратове… Большое спасибо.