Онлайн-интервью с Валерием Абрамкиным
(Фрагменты интервью «Эксперт Online». 2 ноября 2007)

Начнется ли у нас в стране борьба с коррупцией?
В нашем языке есть два разных понятия — мздоимство и лихоимство, — которые искусственно объединяют в мало кому понятную «коррупцию». Лихоимство — это принуждение, вымогательство взятки, например, пытки, которые сегодня повсеместно используются при оформлении «явки с повинной» или «чистосердечного признания».
Мздоимство — это тот случай, когда, как в песне Булата Окуджавы, «каждый сам ему приносит и спасибо говорит». В уголовном законе Царской России составы этих правонарушений были разведены: лихоимство предусматривало более жесткое наказание, чем мздоимство. Сегодняшние присяжные заседатели, кстати, тоже хорошо понимают, что это разные составы преступлений; видимо, это разделение существует и в коллективных представлениях россиян.
Это пример, хорошо проясняющий, к чему приводят попытки «калькирования» заемного, иноземного слова. Конечно же, правоохранительным органам термин коррупция — подарок, им удобнее отчитываться, создавать видимость успешности «в борьбе с коррупцией». Им проще провести очередную шумную кампанию и выловить тысячу гаишников. А вот  схватить за руку одного высокопоставленного лихоимца — опаснее. К тому же, в случае с безопасным лихоимцем им светят «нормальные бабки».
В результате правоохранительные органы занимаются не решением реальной социальной проблемы, а сражаются с культурным феноменом.
По опросам, большинство россиян предпочитает «дать на лапу», скажем, гаишнику на месте, чем таскаться по милицейским участкам, по судам и банкам. Мздоимство – один из системных элементов нашей традиционной культуры — «кормление», он остался в традиции и понятен: «мент» на зарплату семью не прокормит.
Люди нормально воспринимают мздоимство, уже сформировалось представление (и у дающего, и у берущего) — сколько и за что положено «дать на лапу». Мы сами как бы уже пришли к согласию с теми же гаишниками (и некоторыми другими казенными людьми) о стоимости их услуг; это не переходит границу, за которой начинается лихоимство. Я думаю, что процедуру определения разумных цен за казенные услуги лучше бы легализовать.

Если Запад прекратит финансирование вашего Центра, то как вы будете помогать зекам?
Я занимался общественной деятельностью еще в годы советской власти. В частности, участвовал в издании «Свободного московского журнала Поиски», за который меня и посадили. Это был легальный журнал: реальные имена членов редколлегии приводились на первой странице, в некоторых случаях — с нашими телефонами и адресами. До моего ареста по этим адресам, а также по адресам сотрудников, авторов и читателей Поисков, ставших известными КГБ в результате «оперативных мероприятий», было проведено более пятидесяти обысков (после моего ареста обысков было вдвое больше), в ходе которых изымались: самиздат (к нему относилась, например, Библия, изданная официально Московской Патриархией) и тамиздат (почему-то с особенным усердием КГБ-шники изымали Библию и Евагелие, изданные на Западе), пишущие машинки (восемь штук), фотооборудование, пачки чистой бумаги и копирки и т.п. То, что было изъято до ареста (это я тщательно тогда подсчитывал) по минимуму стоило 12 тысяч рублей (в ценах 1979 года). Помимо протокола у нас изымали трусы, майки, носки, ночные сорочки, теплое мужское белье, полотенца, конверты, марки, шариковые ручки, конфеты и т.п. Дело в том, что большинство редакторов и сотрудников Поисков  были волонтерами «Русского общественного фонда помощи заключенным и их семьям», созданного Солженицыным. Изымалось все, что могло быть отправлено в «зону». Не потертые «кальсоны», скажем, а имеющие «товарный вид». У меня была рабочая гипотеза, что эти «кальсоны» поступали в «фонд помощи бедствующим сотрудникам КГБ». Руководство нынешнего преемника КГБ (ФСБ) имеет возможность эту гипотезу опровергнуть: в их архивах наверняка есть документы, в которых эти «кальсоны» и их дальнейшее  движение фиксировалось. Если моя гипотеза ошибочна, ФСБ хотя бы сейчас может отыскать и вернуть все изъятое (не только у «поисковцев», но и у других волонтеров фонда помощи), скажем, в солженицынский фонд — он сейчас официально зарегистрирован.
В ходе обысков по делу Поисков было также изъято 30 тысяч 700 рублей наличными, из них поисковских денег было 19 тысяч 200 рублей. За точность цифр (по деньгам) я отвечаю. Разбуди меня среди ночи — назову точную сумму (в отличие от сегодняшних трат Центра). Дело в том, что тогда мы отчитывались не перед «налоговыми органами», а по чести и совести. Сообщалось каждому жертвователю (естественно, не по факсу-почте-телефону) сразу же, как только деньги были истрачены: на что они пошли. Об «обыскных» потерях мы также сразу сообщали.
Пользуясь случаем, скажу о некоторых жертвователях нашего журнала (надеюсь, сейчас им это не повредит; всех жертвователей я, естественно, не знал): каждый сотрудник и редактор Поисков имел своих «спонсоров», и о них не принято было расспрашивать. Были деньги, которые мы называли «академическими» — это от членов Академии наук СССР, довольно значительный поток, их собирала Раиса Борисовна Лерт. Были деньги читательские — те, что передавались читателями журнала. Главным же моим жертвователем был Олег Чумаченко — лидер тогдашнего КСП. Олег собирал деньги на Поиски не только наличными, а самыми разными способами. Выводилась, скажем, группа КСП-шников на разгрузку вагонов. Участникам такого «субботника» сообщалось, что заработанные деньги пойдут на «благое дело», на «общее дело» и т.п. Я точно знаю, что при таких акциях поддержки Поисков ни одного возражения от участвующих в разгрузке вагонов не было.
Центр начинал свою деятельность на исключительно русские деньги. Нашими спонсорами стали бывшие узники совести, которые занялись бизнесом (их тогда называли кооператорами). В 1988-1991 гг. основными нашими жертвователями были Алексей Кузнецов и Глеб Павловский, у них  после закона о кооперативах появились большие для того времени деньги.  Примерно 20 тысяч рублей достались мне по довольно странному стечению обстоятельств. В 1988 году мне впервые разрешили выехать за кордон — во Францию. Там в течение двух месяцев разные организации занимались моим здоровьем. Эксперты организации «Врачи против пыток», совершенно, кстати, неожиданно для вашего слуги покорного, признали меня жертвой пыток. По этому случаю сразу несколько международных организаций («Врачи против пыток», «Международное общество прав человека», «Фонд помощи верующим СССР» и др.)  выплатили мне компенсацию — в согласии с их уставом — наличными. Тогда никаких официальных процедур оформления таких компенсаций в СССР не было, и мне пришлось провозить компенсационные деньги нелегально. Эти деньги было бы странным не вложить в только что появившуюся «Тюрьму и Волю» (так вначале назывался наш Центр). 10 тысяч рублей вложил в «Тюрьму и Волю» академик Сахаров. Андрей Дмитриевич просил их истратить на «тюремных детей», т.е. на несовершеннолетних заключенных, на детей, родившихся в неволе, на их мам и т.п. С тех пор эти группы тюремного населения стали главными объектами нашего внимания.
Сейчас отечественные пожертвования довольно сложно подсчитать. Скажем, деньги на акции «Рождество за решеткой», «Пасха за решеткой» собираются по чисто диссидентским технологиям. Мы объявляем через «Облака» адреса организаций, частных лиц, которые участвуют в этих акциях, или адреса конкретных заключенных. По этим адресам и высылаются посылки, бандероли, денежные переводы. По самой скромной оценке, средства, поступающие от слушателей «Облаков» на одну акцию (они проводятся два раза в год с 1993 года), составляют сумму около 20 тысяч долларов.
Примерно с 1995 года главным источником финансирования деятельности Центра стали западные и международные фонды (фонд Сороса, Европейская Комиссия по правам человека, фонд Форда, детский Фонд ООН и др.). Было и несколько отечественных фондов: «Общественный Вердикт», «РОСБАНК», Свердловский фонд «Каждый ребенок»…
На нашем сайте (www.prison.org) есть подробный финансовый отчёт за 2001 год, примерно такими же были доходы и расходы Центра в около лежащие годы.
Сейчас сбор средств у отечественных жертвователей (особенно после показа по ТВ «сюжета с камнем») на деятельность неправительственных организаций (НПО) стал делом более трудным, чем при коммунистах. Об этом вы можете подробнее узнать по результатам исследований, проведенных Пермским региональным центром по правам человека (ПРПЦ), они опубликованы на сайте http://www/prpc.ru. На Западе бизнесмен, пожертвовавший деньги на деятельность НПО, освобождается от уплаты налогов  на сумму пожертвования. У нас тот же бизнесмен никаких поблажек не имеет. Более того, если он дает деньги на деятельность НПО, которая чем-то не угодила властям, его ждут большие неприятности. Самое малое — частые проверки (налоговые, пожарные и т.п.). В худшем случае — тюрьма (за примерами далеко ходить не надо). Ну, а что это за НПО (тем более правозащитная), если она приятна властям?
Далее, любого жертвователя ожидают сложности с законным оформлением своего пожертвования. Представьте себе, вам предлагают сходить в банк заполнить кучу бумажек и т.п., при этом и ваше имя указать — это почти единственный законный способ оформления пожертвования. А если вы христианин и хотите, чтобы ваше имя («рука дающего») осталось неизвестным? Тогда попрощайтесь со своими принципами… Бухгалтер нашего Центра столкнулась c большими сложностями, когда мы захотели, чтобы нам разрешили во время демонстрации выставки «Человек и тюрьма» поставить ящик, опечатанный «семью печатями», в который посетители выставки могли бы бросать «деньги на арестантов» — «от сердца».  
Я, однако, подозреваю, что данный вопрос посетителя сайта связан с версией, которая идет от «сюжета с камнем»: правозащитники финансируются западными спецслужбами. Подразумевается, что мы наживаемся через эти службы от правозащитной деятельности, выполняем некий политический заказ, типа: «продаем родину». Если это так, предлагаю этому посетителю приехать ко мне, например. Я готов пригласить этого посетителя к себе и даже оплатить дорожные расходы (в пределах территории европейской части России), связанные с этим визитом. Пусть посмотрит «в натуре», как я «жирую». Должен предупредить, однако, что болен такой формой туберкулеза («лагерная чахотка»), которая не поддается лечению обычными препаратами. За других правозащитников, в чьих домах бываю, не обещаю, должен прежде спросить. Но мне, правда, неловко становится, когда к ним захожу. Первое впечатление, что ты попал в «пещеру». Западного корра здесь не будут принимать — неловко как-то, зато для «человека из тюрьмы» (как и для любого другого бедствующего) двери, как правило, всегда открыты, и он-то в «пещере» чувствует себя как дома.
Сейчас высшее руководство страны объявило о поддержке «институтов гражданского общества». Загляните на сайт, где размещены требования к оформлению заявок на получение грантов (например на http://www.znaniesvet.nm.ru/). Ни один уважающий себя западный фонд столько сведений (и, соответственно, бумаг) не требует. По моей оценке, количество страниц, которые необходимо подать на получение государственного гранта, в десять раз (минимальная оценка) превышает объём того, что требует «средний» западный фонд. Представляете, сколько же казенных людей надо держать на зарплате, чтобы внимательно прочитать этот «вагон с маленькой тележкой». Причем речь идет о первом этапе конкурса. Вот и спрашивали бы с тех, кто прошел этот этап, про всякие подробности... Среди бумаг, которые надо было обязательно приложить, есть «справка из налогового органа о наличии задолженности по платежам в федеральный, региональный и местный бюджеты по состоянию на последнюю отчетную дату». Получить эту справку из «налогового органа» практически невозможно. Я провел небольшой опрос среди сотрудников нескольких НПО, которые попали в список уже зарегистрированных заявок. Цена за «справку из налогового органа…» не выходила за пределы мздоимства — от 300 до 600 долларов.
Сейчас, если для НПО все западные каналы перекроют, они вполне могут воспользоваться диссидентским опытом. Центр точно не пропадет: среди богатых людей бывших арестантов довольно много…

Продолжение следует

Источник: http://www.expert.ru/interview/2007/11/02/abramkin_v/