Общественный Центр Содействия Реформе Уголовного Правосудия

Центр содействия реформе уголовного правосудия

 

На главную

 

О Центре :: Новости :: Проекты :: Пишите! :: Вопрос - Ответ

Карта сайта :: На главную

 
 

>>> Радиопередача "Облака"

 
 

Передача N 579

08.08.03

  • Марш детей Варшавского Дома сирот Януша Корчака к «эшелону смерти» (5 августа 1942 года).

 

В эфире программа "Облака"...

Это передача о заключенных, для заключенных и для всех тех, кому не безразлична их судьба.

Здравствуйте. У микрофона Ирина Новожилова.

 

В августе 1942 года в концентрационном лагере Треблинка погиб один из подвижников и героев ХХ века Януш Корчак. Вместе с ним в газовых камерах Треблинки были уничтожены 200 детей из Варшавского Дома сирот, основателем и бессменным директором которого был Януш Корчак.

Сохранились воспоминания о марше детей из Дома сирот по площади у Гданьского вокзала: отсюда уходили эшелоны с людьми, которых нацисты отправляли в лагерь уничтожения Треблинку.

Очевидцы рассказывают, что, в отличие от других обитателей Варшавского гетто, обреченно сбившихся в безмолвную толпу, дети из Дома сирот вышли на привокзальную площадь стройной колонной, по три человека в ряд, над строем развевалось зеленое знамя с золотистым клевером. Впереди шел Януш Корчак с больной девочкой на руках.

- Что это такое? - удивленно спросил комендант вокзала у своих подчиненных.

Ему сказали: это Дом сирот Януша Корчака. Комендант задумался, он попытался вспомнить, откуда ему известно это имя. Когда дети были уже в поезде, комендант вспомнил. Он подошел к вагону и спросил у Януша Корчака: «Это Вы написали книгу «Банкротство маленького Джека»?

- Да, - ответил Корчак, - а это имеет какое-нибудь отношение к эшелону?
- Нет, - сказал комендант, - просто читал в детстве, хорошая книга…
Вы можете остаться, Доктор, - добавил комендант…
- А дети? - спросил Корчак.
- Детям придется поехать…
- Тогда и я поеду, - сказал старый доктор и захлопнул дверь вагона изнутри.

 

По дороге в Треблинку одному из воспитанников Дома сирот удалось выбраться на волю: Корчак поднял его на руки, и мальчик пролез в узкое окошко товарного вагона. Но и этот мальчик потом, во время восстания в Варшавском гетто, погиб.

На стенах одного из бараков концлагеря Треблинка остались детские рисунки. «Больше ничего не сохранилось», - так пишут иногда в книгах историки.

Это не совсем так, и Януш Корчак, и марш детей из Дома сирот к эшелону смерти остались в истории, в памяти людей. Организация Объединенных Наций объявила 1978 год, год столетнего юбилея великого педагога - годом Януша Корчака.

А еще после войны на чердаке четырехэтажного дома на Хлодной улице (сюда переселили Дом сирот с улицы Крохмольной) при разборке стены нашли тетрадки с записями, которые вел Януш Корчака в 1941-42-м годах. Ученик и секретарь Корчака Игорь Неверли, готовивший эти тексты к публикации, дал им название - «Последние странички дневника». Дневник Януша Корчака - книга, написанная человеком, знающим, что ему предстоит. Человеком, который принял решение, давно принял. Решение очень простое: быть с детьми. Изменить его была неспособна никакая сила в мире, ни нацисты, распоряжавшиеся жизнями людей в гетто, ни часовой, стоящий напротив Дома сирот, ни комендант Гданьского вокзала, когда-то в детстве прочитавший одну из книг Януша Корчака.

На одной из первых страниц дневника - запись: «Я никому не желаю зла, не умею, не знаю, как это делается…»

За два дня до отправки Дома сирот в Треблинку Януш Корчак записывает: «Я поливаю цветы. Моя лысина в окне - такая хорошая цель. У охранника - карабин. Почему он стоит и смотрит спокойно? Нет приказа. А может быть, до военной службы он был сельским учителем или нотариусом, дворником? Что бы он сделал, если бы я кивнул ему головой? Дружески помахал рукой? Может быть, он не знает даже, как все на самом деле? Он мог приехать только вчера, издалека…»

Это последняя строчка из дневника Януша Корчака.

Януш Корчак - литературный псевдоним. Настоящее имя писателя - Генрик Гольдшмит. Корчак родился в Варшаве в 1878 году в еврейской семье. Его отец был известным адвокатом. А сын начал учиться на врача. Став студентом, он работал в бесплатной читальне для бедных, учил их детей в школе, помогал матери содержать семью после смерти отца.

Уже к 30-ти годам Януш Корчак становится известным врачом, газеты и журналы охотно публиковали его рассказы и очерки о детях. Он получает высокие гонорары от богатых пациентов и тратит почти все заработанное на помощь бедствующим детям.

Довольно скоро Корчак понимает, что просто деньгами можно помочь детям, у которых все-таки есть дом, семья, детям без родителей и крова деньгами не поможешь. Януш Корчак бросает медицину, на время оставляет писательский труд и посвящает себя детям, оставшимся без родителей. В 1911 году он создает в Варшаве Дом сирот, который до конца жизни стал его единственным, родным домом.

«Преобразовать мир, - писал Корчак, - это значит преобразовать воспитание, изменить отношения между детьми и взрослыми… детство - это абсолютная ценность. Те, у кого не было безмятежного, настоящего детства, страдают всю жизнь».

Но можно ли сделать безмятежным и настоящим детство тех, кто остался без родителей? Корчак и его сотрудники это делали.

«Если бы не этот Дом, - сказал один мальчик, прощаясь с воспитателями, - я бы не знал, что на свете существуют честные люди, которые не крадут. Не знал бы, что можно говорить правду. Не знал бы, что на свете есть любовь».

Кроме Дома сирот Януш Корчак основал Новый дом - приют для польских детей-сирот. И Дом сирот, и Новый дом стали Детскими Республиками, которые управлялись самими детьми. Это были островки справедливости, милосердия, согласия, братства и любви.

После оккупации Польши в Варшаве появилось еврейское гетто. Гетто создавались нацистами во всех странах, которые были оккупированы Германией. Сюда свозили представителей «неполноценных» наций, которые подлежали уничтожению.

В 1940 году в гетто перевели и Дом сирот. Вместе с детьми в гетто были Корчак и восемь воспитателей, они тоже остались с детьми до конца. До осени 1941 года вместе с детьми был и дворник Дома сирот Петр Залевский.

Из поэмы Александра Аркадьевича Галича, посвященной Янушу Корчаку, «Цикл молитв КАДИШ».

Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1941 года.

Он убирал наш бедный двор,
Когда они пришли,
И странен был их разговор,
Как на краю земли,
Как разговор у той черты,
Где только "нет" и "да" -
Они ему сказали: "Ты,
А ну, иди сюда!"
Они спросили: "Ты поляк?"
И он сказал: "Поляк".
Они спросили: "Как же так?"
И он сказал: "Вот так".
"Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
Зачем же, черт возьми,
Ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему - сказали - трам-там-там,
К чему такая спесь?!
Пойми - сказали - Польша там!"
А он ответил: "Здесь!
И здесь она и там она,
Она везде одна -
Моя несчастная страна.
Прекрасная страна".
И вновь спросили: "Ты поляк?"
И он сказал: "Поляк".
"Ну, что ж, - сказали. - Значит так?"
И он ответил: "Так".
"Ну, что ж, - сказали. - Кончен бал!"
Скомандовали: "Пли!"
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли,
И прежде, чем пришли покой,
И сон, и тишина,
Он помахать успел рукой
Глядевшим из окна.
...О дай мне, Бог, конец такой,
Всю боль, испив до дна,
В свой смертный миг махнуть рукой
Глядящим из окна!

В гетто на попечении Корчака оказалось двести детей, забота о них была бы непосильным бременем и для человека менее почтенного возраста (Корчаку было за шестьдесят) и в более спокойные времена. Теперь же надо было думать, - чем накормить детей. Ввозить продовольствие за каменный забор пятачка, куда было согнано 370 тысяч евреев, было запрещено. Днем Корчак ходил по гетто, правдами и неправдами доставая еду для детей. Он возвращался поздно вечером, иногда с мешком гнилой картошки за спиной, а иногда с пустыми руками, пробирался по улице между мертвыми и умирающими.

Каждую неделю, по субботам, как и положено, Корчак взвешивал детей, дети катастрофически худели. “Час субботнего взвешивания - час сильных ощущений”, - записывает Корчак в дневнике.

Но в Доме сирот продолжались занятия. Жизнь детей шла по обычному расписанию, заведенному с 1911 года. Сотрудники Дома сирот с прежней тщательностью заботились о чистых руках и одежде своих воспитанников, старшие дети заботились о младших. Младших стало больше: на попечении Корчака оказался и Дом подкидышей. В помещении, рассчитанном на две-три сотни человек, находилось несколько тысяч детей.

В одну из февральских ночей ударил мороз. Всю ночь Старый Доктор, его сотрудники и старшие дети готовились к «экспедиции» в Дом подкидышей: собирали теплую одежду и просто тряпки, грели воду, готовили еду.

Как только закончился комендантский час, доктор Корчак и его помощники отправились в Дом подкидышей.

«С порога в нос ударил запах кала и мочи. Младенцы лежали в грязи, пеленок не было, моча замерзла, закоченевшие трупы лежали, скованные льдом.

Прежде всего бросились отогревать еще живых. Их протирали тряпками, смоченными в теплой воде, укутывали как могли. Часть сотрудников Дома сирот выносила заледеневшие трупы младенцев на улицу и складывала на покрывала, чтобы потом похоронить в братской могиле.

Выжившие дети сидели на полу или на скамеечках, монотонно качаясь, и, как зверушки, ждали кормежки. Детей накормили еще не остывшей кашей, дали по кусочку хлеба и кружке кипятка».

Мог ли Старый Доктор не думать: для чего, для какого будущего он воспитывает своих детей? Прививать им хорошие манеры, учить доброте - зачем? Для газовой камеры в Треблинке, для крематория в Освенциме?

Из дневника Януша Корчака:

«У тротуара лежит подросток, не то живой, не то мертвый. И тут же рядом, у трех мальчишек, игравших в лошадку, перепутались веревочки (вожжи). Мальчишки переговариваются, пробуют и так, и эдак, злятся, задевают ногами лежащего. Наконец один из них говорит: «Отойдем немножко, а то он мешает». Они отошли на несколько шагов и продолжали распутывать вожжи».

«Какие невыносимые сны! - записывает Корчак в своем дневнике. - Мертвые тела маленьких детей. Один ребенок в лохани. Другой, с содранной кожей, на нарах, в мертвецкой, явно дышит…

В самом страшном месте просыпаюсь. Не является ли смерть таким пробуждением в момент, когда, казалось бы, уже нет выхода?»

Дети и смерть. Само сочетание этих слов способно привести любого человека в отчаяние. Всю свою жизнь Януш Корчак готовил детей к жизни. После перевода Дома сирот в гетто надо ответить на вопрос, которого нет и не может быть ни в одном учебнике педагогики: как готовить детей к смерти? Говорить им правду, или обманывать их?

Летом 1941-го в Доме сирот затеяли свой театр. Для репетиций Корчак выбрал пьесу Тагора. В пьесе каждое слово, каждый предмет, помимо своего простого, понятного всем смысла и предназначения, имел и предназначение тайное, глубокое, уводившее в мир буддистских представлений о непрерывности жизни, о колесе превращений. Окно, в которое на протяжении всей пьесы глядит больной мальчик Амаль, было окном на улицу и одновременно окном в другой мир, находившийся по другую сторону от обычного. В этом другом мире смерти нет, а есть только переход в другую жизнь.

Дети учили роли, придумывали костюмы, репетировали. Обитатели гетто, еще способные передвигаться, получили приглашение, в котором было сказано: «Вас ждет нечто большее, чем актеры-дети».

5 августа 1942 года Дому сирот, детям и воспитателям было приказано явиться с вещами на Умшлягплац. Так при немцах называлась площадь у Гданьского вокзала.

Александр Галич, тщательно изучавший воспоминания и свидетельства очевидцев событий того времени, в поэме, посвященной Янушу Корчаку, так описывает марш Дома сирот по привокзальной площади:

Эшелон уходит ровно в полночь,
Паровоз-балбес пыхтит - Шалом! -
Вдоль перрона строем стала сволочь,
Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь,
Эшелон уходит прямо в рай,
Как мечтает поскорее сволочь
Донести, что Польша "юдэнфрай".
"Юдэнфрай" Варшава, Познань, Краков,
Весь протекторат из края в край
В черной чертовне паучьих знаков,
Ныне и вовеки - "юдэнфрай"!

А на Умшлягплаце у вокзала
Гетто ждет устало - чей черед,
И гремит последняя осанна
Лаем полицая - "Дом сирот"!
Шевелит губами переводчик,
Глотка пересохла, грудь в тисках,
Но уже поднялся старый Корчак
С девочкою Натей на руках.
Знаменосец, козырек заломом,
Чубчик вьется, словно завитой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.

Два горниста поднимают трубы,
Знаменосец выпрямил древко, козырек с заломом,
Детские обветренные губы
Запевают гордо и легко:

Наш славный поход начинается просто,
От Старого Мяста до Гданьского моста,
И дальше, и с песней, построясь по росту,
К варшавским предместьям, по Гданьскому мосту!
По Гданьскому мосту!

По улицам Гданьска, по улицам Гданьска
Шагают девчонки, Марыся и Баська,
А маленький Боля, а рыженький Боля
Застыл, потрясенный, у края прибоя, у края прибоя..."

Пахнет морем, теплым и соленым,
Вечным морем и людской тщетой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой!

Мы проходим по трое, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон...
альше начинается преданье,
Дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, -
"Вам разрешено остаться, Корчак", -
Если верить сказке, я молчу,
К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперек.

Рваными ботинками бряцая,
Мы идем не вдоль, а поперек,
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном,
И над всей прощальной маятой -
Пламенем на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врет,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит "Дом сирот":

"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи,
Шагают ужасно почтенные гости,
Шагают мальчишки, шагают девчонки,
И дуют в дуделки, и крутят трещотки...
И крутят трещотки!

Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты,
В снега Закопане, где синие Татры,
На белой вершине - зеленое знамя,
И вся наша медная Польша под нами,
Вся Польша...

И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава-Треблинка задолго до назначенного часа, случай совершенно невероятный, тронулся в путь...

Вот и кончена песня.
Вот и смолкли трещотки,
Вот и скорчено небо
В переплете решетки.
И державе своей
Под вагонную тряску
Сочиняет король
Угомонную сказку...

Итак, начнем, благословясь...
Лет сто тому назад
В своем дворце неряха-князь
Развел везде такую грязь,
Что был и сам не рад.
И, как-то, очень рассердясь,
Призвал он маляра.
"А не пора ли, - молвил князь, -
Закрасить краской эту грязь?"
Маляр сказал: "Пора,
Давно пора, вельможный князь,
Давным-давно пора".
И стала грязно-белой грязь,
И стала грязно-синей грязь,
И стала грязно-желтой грязь
Под кистью маляра.
А потому что грязь есть грязь,
В какой ты цвет ее ни крась.

Нет, некстати была эта сказка, некстати,
И молчит моя милая чудо-держава,
А потом неожиданно голосом Нати
Невпопад говорит: "До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой о шпалу,
Застучали сердца колотушкой о шпалу,
Загудели сердца: " Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару,
Из вагона в вагон, от состава к составу,
Как присяга гремит: "Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!
Пусть мы дымом растаем над адовым пеклом,
Пусть тела превратятся в горючую лаву,
Но водой, но травою, но ветром, но пеплом,
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"

Оккупационные власти делали все возможное для морального подавления своих будущих жертв. В обреченном на уничтожение Варшавском гетто работали рестораны и устраивались конкурсы красоты, была своя мафия, которая наживалась на торговле с жителями прилегавших к гетто польских кварталов. Освобождение из гетто можно было купить.

За порядком в гетто следила внутренняя полиция, набранная тоже из обитателей гетто. Руками полицаев варшавского гетто отбирались и люди для отправки в концлагерь уничтожения Треблинка. Колонны в несколько тысяч обреченных на смерть людей спокойно конвоировали несколько эсэсовцев.

Население гетто умирало. Умирало от голода, от болезней, от чувства безысходности и страха, от человеческой подлости.

Летом 1943-го года в Варшавском гетто вспыхнуло восстание. В течение нескольких месяцев практически безоружные люди противостояли танкам, артиллерии, регулярным частям вермахта и СС. Восстание в Варшавском гетто - одна из самых трагических и, одновременно, героических страниц истории сопротивления нацизму.

Что же дало людям силы для того, чтобы очнуться, чтобы начать подготовку восстания? Историки говорят разное, но одно обстоятельство не упускает из виду никто. Душой сопротивления были дети. Дети первыми перестали бояться. Первыми стали воровать и нападать на магазины соплеменников-кровопийц. Стали кормить себя и умиравших от голода родителей. Дети стали вести себя так, что родителям стало стыдно. Дети начали Сопротивление.

После отправки Дома сирот в Треблинку в Польше долго не верили в смерть детей и Корчака. «Они живы, - говорили люди, - и Старый Доктор, и дети. Живы! Их не взял огонь - отступился…

Дети живы. И пан Доктор жив. Ходят по селам. Где добрый человек живет - они в дверь постучат. А если злой живет - пройдут мимо …»

И еще один отрывок из поэмы Александра Галича. «Песенка девочки Нати. Про кораблик». Это Натю нес на руках Януш Корчак в последнем марше Дома сирот по перрону Гданьского вокзала. После тяжелой болезни девочка не могла ходить. Натя хорошо рисовала, сочиняла песни. Песенка про кораблик - одна из них.

Я кораблик клеила
Из цветной бумаги,
Из коры и клевера,
С клевером на флаге.
Он зеленый, розовый,
Он в смолистых каплях,
Клеверный, березовый,
Славный мой кораблик, славный мой кораблик.
А когда забулькают ручейки весенние,
Дальнею дорогою, синевой морской,
Поплывет кораблик мой к острову Спасения,
Где ни войн, ни выстрелов, - солнце и покой.
Я кораблик ладила,
Пела, словно зяблик,
Зря я время тратила
Сгинул мой кораблик.
Не в грозовом отблеске,
В буре, урагане -
Попросту при обыске
Смяли сапогами...
Смяли сапогами...
Но когда забулькают ручейки весенние,
В облаках приветственно протрубит журавлик,
К солнечному берегу, к острову Спасения
Чей-то обязательно доплывет кораблик!

 

1. Кадиш - еврейская поминальная молитва, которую произносит сын в память о покойном отце

 

Вы слушали программу "Облака"

Всем привет.

Copyright © Центр содействия реформе уголовного правосудия. All rights reserved.
Использование материалов сайта без согласования с нами запрещено.
Комментарии и предложения по оформлению и содержанию сайта: sodeistvie08@gmail.com

  Rambler's Top100      

  Яндекс цитирования