| "Мы странно встретились"
Алексея Симонова
Пару недель назад Комиссия
по правам человека при Президенте России, в которую
я имею честь входить, впервые встречалась с Дмитрием
Медведевым. Никаких разговоров о предстоящем общении
правозащитников с президентом на этой встрече не было.
Более того, настроение у нас после Медведева было достаточно
скверным: глава администрации произвел странное впечатление
отсутствием сколько-нибудь выраженной индивидуальности
и попыткой превращать каждый вопрос в вереницу плотно
упакованных силлогизмов.
И вот восьмого декабря нам звонят: "Готовьтесь,
десятого - в День прав человека - встреча с Путиным".
Формат - тематический, как и на аналогичной встрече
год назад: проблема неконтактности правоохранительных
органов и их полная неподконтрольность обществу. Но
поговорили тогда - и ничего не изменилось. Значит, надо
снова разговаривать.
В шесть вечера мы - у президента. Зашли и замерли: такой
синклит силовиков, собранный в одном месте, лично я
живьем не видел никогда. Только министра обороны не
было, а так - и Патрушев, и Грызлов, и Устинов, и главы
судебной власти... Президент оказался довольно прилично
подготовлен к разговору - в отличие от министров и судей.
Обсуждение конкретных случаев для них - мелко, а для
разговора о более общих предложениях они были явно не
готовы. Директор ФСБ вообще не произнес ни одного слова,
равно как и глава МВД.
Те, кто все же решил говорить, видимо, не знали, чего
от этой встречи хочет Путин, поэтому периодически допускали
ошибки в интонации. Для нас же было совершенно ясно,
что правозащитники использованы как резонансное устройство.
Президенту надо было обнародовать несколько позиций.
Первая: демократия сохранена. Вторая: он не слишком
доволен итогами выборов, ему не нужна столь управляемая
Дума. Отсюда - третья позиция: Путин не собирается менять
Конституцию. Про это сказано было очень четко. Президент
даже добавил: "Министры, может, через 5 - 6 лет
еще будут работать, а я уже точно буду в это время выращивать
розы". Хотя то, что будет думать Путин на этот
счет через два или три года, лично я предсказать не
берусь.
В остальном Путин довольно легко шел на разговор, даже
самый неприятный. Например, когда Светлана Ганнушкина
указала на недостатки его поправок к Закону о гражданстве
- там, несмотря на общую либеральность, все вновь привязано
к прописке, - он не обиделся, как это делает обычно.
Очень хорошо он отнесся к тому, что излагала Тамара
Морщакова, некогда работавшая в Конституционном суде,
- про способы процессуального ограничения самовольства
правоохранителей. А в вопросе о малых зарплатах в МВД,
которые провоцируют коррупцию, мы с президентом друг
друга не поняли: он считает, что всю страну надо вытягивать
одновременно и по чуть-чуть, не создавая никаких приоритетных
направлений. "Как тогда быть с медсестрами?"
- спросил он нас. Я сказал, что можно увеличить зарплату
за счет ликвидации пиар-агентств, в которые превратились
пресс-службы силовиков. Президент ничего ободряющего
на этот счет не ответил.
Однако теперь приходится вдохновляться даже малыми знаками
того, что власть прислушивается к голосу правозащитного
движения. Мы все еще берем на себя ответственность за
такое малоприятное дело, как наблюдение за властью,
и снимать ее с себя не собираемся. У нас были хорошие
союзники в Думе - депутаты СПС и "Яблока".
Теперь их нет. Раньше мы могли рассчитывать на ежегодную
встречу с президентом и на то, что раз в квартал он
примет Эллу Памфилову. Судя по развитию событий, даже
такой, весьма зыбкий контакт с властью скоро может стать
чем-то совсем эфемерным.
В любом случае наш диалог будет очень трудным - однако
он худо-бедно, но идет. Да, Путин считает нас излишне
субъективными и предпочитает слышать наши слова весьма
избирательно. Но и мы в долгу не остаемся: считаем его
таким же и слушаем, видимо, соответственно. По крайней
мере, хоть в этом уже нашли общий язык.
Московские новости, № 47, с. 5
|
