СВИДАНИЕ В СТРАНЕ МЕНТОВ И ЗЭКОВ

Зоя Светова

Репортаж из поселка Парца, где сидят Зара Муртазалиева и Светлана Бахмина

Я еду в Потьму. Еду к Заре Муртазалиевой в колонию общего режима № 13. Я еду туда, потому что точно знаю, что Зара невиновна. И хочу ее увидеть. Мосгорсуд приговорил эту молодую чеченку к 9 годам лишения свободы, а Верховный суд в марте 2005 года "смягчил" приговор на полгода. Муртазалиеву судили за "приготовление к акту терроризма", за хранение пластида, купленного "в неустановленном месте, в неустановленное время и у неустановленных лиц", за вовлечение лиц в акты терроризма. Впрочем, суду не удалось доказать, что осужденная собиралась совершить террористический акт, ведь не считать же доказательством ее вины - фотографии, сделанные на эскалаторе в торговом центре "Охотный ряд", да разговоры об исламе, интерпретированные судьей как разговоры о шахидах. Пластид, найденный в ее сумочке после того, как она, оставив ту самую сумочку, вышла в туалет помыть руки, даже не фигурировал на суде как вещественное доказательство: его уничтожили в ходе следственного эксперимента. И, наконец, третье: якобы "вовлеченные в акт терроризма лица" на суде не подтвердили факт "вовлечения".
Вся ошибка Зары Муртазалиевой в том, что она решила приехать работать в Москву. И время приезда выбрала крайне неудачно - 2002 год. Вторая чеченская война была в полном разгаре, в городах России и в столице случались теракты. Российские спецслужбы усиленно искали шахидок и любая чеченская девушка вызывала подозрение. История умалчивает, с какого момента за Муртазалиевой начали следить, но достоверно известно, что комната в общежитии, куда знакомый сотрудник милиции бесплатно поселил ее с двумя русскими подругами-мусульманками, прослушивалась и все происходящее там снималось на фотокамеру. На следствии и на суде материалы "прослушки " и стали главными доказательствами вины Зары.
О том, почему ее арестовали, Муртазалиева замечательно написала из тюрьмы "Лефортово" в письме к своей матери: "Очень трудно писать тебе письмо. Я просто не представляю, как тебе вручают его, а на нем - штамп из тюрьмы. Но думаю, что мое молчание ты можешь расценить как нечто иное. Ты знаешь, я, так сказать, веду внутреннюю борьбу помимо внешней и пытаюсь все как-то расставить по полочкам... Я не знаю, как ты там сейчас, и совесть просто изнутри уничтожает меня и съедает. Но знаешь, что тяжелее всего во всем, что произошло? Это то, что так называемые друзья отвернулись один за другим. Но не "грязь" в газетах обо мне, не "грязь" с экрана, не предательство всех друзей, не общее мнение Чечни, которое я внутренне ощущаю, не чье-либо осуждение, не тот приговор, который вынесет судья, когда увидит, что я - чеченка и его не будет волновать, что дело сфабриковано - все это не тревожит меня. Потому что они не имеют права меня упрекать и винить. На моем месте мог бы оказаться любой.... За этой решеткой я встретила много прекрасных и интересных людей, но сожалею лишь о том, что судьба свела нас именно в тюрьме... Но нет никаких "но", "если бы", да "кабы", это должно было случиться и это случилось. Ты, родная и никто другой меня бы от этого не уберег. Поэтому ты ни в чем не виновата. Не виноваты и "менты" в том, что они такие нелюди и подставили так подло. Не виноваты ни Аня, ни Даша, что дали ложные показания, потому что испугались за свою "шкуру", ни следователи, что так жутко нас ненавидят. Это жизнь, значит, так должно было произойти... это мой путь, который мне нужно пройти".

Страна зэков и ментов

И вот уже почти год Зара Муртазалиева сидит в Потьме. Эта знаменитая мордовская станция знакома мне с детских лет. Там в конце 30-х годов отбывала срок моя бабушка - жена "врага народа. Туда в 70-е на свидания к политзэкам советского времени ездили их жены. Там отбывали сроки Андрей Синявский и Юлий Даниэль, Александр Гинзбург и другие известные диссиденты. В те времена от Потьмы до поселка Сосновка, где располагался особый лагерь для политзаключенных, добирались на "кукушке". Теперь к услугам родственников - такси и автобусы.
Водитель Алексей встречает меня у вагона. Сегодня у него удачный день - в 13 зону, что в поселке Парца, кроме меня едет еще Азиза, ее дочь сидит там уже четвертый год за распространение наркотиков. Осталось еще пять лет. "До Парцы нам ехать минут сорок", - объясняет Алексей. И мы едем. Картинка на дороге одна и та же. Серые заборы, за которыми виднеются вышки, зона за зоной, двойная колючая проволока. Рядом стандартные четырех-пятиэтажки для обслуги.
"Все здесь работают на зонах, - рассказывает Алексей. - Другой работы нет. Окончили школу и сразу туда. Даже на "вышках" девчонки стоят. Конкуренция огромная. Эта страна ментов. Все здесь - внуки ментов, дети ментов и сами менты. Вот и психология у них ментовская", - подводит он итог своим нехитрым размышлениям.
Мы приезжаем в Парцу. Здесь две женские зоны, расположенные по обе стороны дороги. Справа - 13-я зона, где сидит Муртазалиева, слева - 14-я зона. Сюда не так давно привезли юриста компании "Юкос" Светлану Бахмину. Российские правозащитники считают и ту, и другую новыми политзаключенными.
В центре поселка - небольшой базар. Туда привозят дешевые сигареты, хлеб, видеокассеты и детские книжки. Первое, что бросается в глаза, - множество женщин в камуфляже, в сапогах. "Мелодрамы у вас есть?" - спрашивает одна. Другая интересуется комедиями. Они смеются и весело переговариваются друг с другом, обмениваясь новостями: "У нас сегодня на 14-й зоне была тревога, вроде бы какой-то пожар, всех вывели, потом оказалось - ничего страшного...."
"Дадут ли нам декабрьскую зарплату, а то мне дочери пальто купить надо?" - интересуется другая...
В магазинчике тоже продаются сигареты и хлеб, но дороже, чем на базарчике. Можно купить и фрукты, и колбасу. Азиза накупает колбасы, сыра и хлеба, а я покупаю сигареты и сухие супы.
Перед зоной - маленький деревянный домик. На нем написано: "Парца. Баня для сотрудников". Дальше серое административное здание с российским флагом. Над ним - сторожевые деревянные "вышки", выкрашенные в голубой цвет. Вообще голубого цвета здесь много: наверное для того, чтобы хоть как-то заглушить эту серость: даже урна в домике для приезжих выкрашена в этот "игривый" цвет.
Мы с Азизой сидим в домике для приезжих и ждем контролершу, которая должна передать начальнику наши заявления с просьбой о свидании. Она, наконец, приходит. "Вы к Муртазалиевой? - спрашивает. - А вроде к ней мать должна была приехать. Вы-кто? Знакомая? Уж не знаю, пустит начальник или нет".
- По закону должен пустить, - настаиваю я, хотя сама совсем не уверена, что мой план удастся.
Идею навестить Зару в качестве журналиста я отбросила сразу. После осуждения Михаила Ходорковского в начале 2006 года начальник УФСИН Юрий Калинин разослал по всем местам лишения свободы телеграмму, в которой предупредил, что журналисты центральных СМИ могут посещать осужденных только по его разрешению. На разрешение Калинина я не очень- то рассчитывала. А для того, чтобы получить краткосрочное свидание со знакомым тебе осужденным, - никакой визы главы УФСИН не требуется. Такой способ свидания с заключенными прописан в Уголовно-исполнительном кодексе. Заявление с просьбой о свидании я отдала в девять утра. А разрешение получила только в 16 часов. "Подгребай, позвала меня - "вохровка", отвечающая за свидания с осужденными, когда уже почти стемнело. - Начальник подписал".

Рамзан Кадыров обещал похлопотать

Захожу в зону. Сдаю мобильный телефон, открываю массивную дверь и - вот она, комната для свиданий. Длинный стол. Обычно осужденного от посетителя отделяет стекло, но здесь стекла нет. Осталась только рама, поэтому кажется, будто бы находишься в театральных декорациях. Дежурная просит меня подождать, я отдаю ей письма от Зариной мамы. Та начинает их читать и восхищается: "Как она хорошо по-русски пишет! Потом переключается на меня: "А вы Муртазалиеву откуда знаете?"
- В Москве познакомились, - отвечаю я.
- В самой Москве живете? - с интересом спрашивает она.
И тут приводят Зару. Я хочу ее обнять, поздороваться. Но это запрещено. Мы садимся друг напротив друга. Перед нами - огромная рама с несуществующим стеклом. За соседним столом - две охранницы, которые читают письма и внимательно слушают нас.
Но у нас нет секретов. Мы просто очень рады снова видеть друг друга. Мы не виделись полтора года с того памятного заседания в Верховном суде, когда трое судей, одетых в пышные мантии, снизили Заре приговор на полгода - с девяти лет до восьми с половиной и это прозвучало, как издевательство. Она тогда ничего не сказала, но я заметила, как сверкнули ее глаза. Зара очень надеялась на оправдание. Ее младшие сестры обращались к президенту Владимиру Путину. Зал Верховного суда был заполнен журналистами и фотокорреспондентами. Все недоумевали: "Почему приговор не отменили? Дело-то липовое"...
А мне было дико обидно, что все наши попытки, попытки журналистов и правозащитников достучаться до общества, власти и суда в очередной раз оказались напрасными. Потом Зара в письмах из "Лефортово" напишет, как ей важна была поддержка, как важно было, что еще кто-то знает, что она - невиновна.
- Как дела? - спрашиваю я .
- Ничего. Все нормально. Я работаю. Много читаю. Занимаюсь йогой. Пишу. Уже исписала несколько тетрадей. Английским языком занимаюсь. В библиотеке здесь только любовные романы. А я люблю Мураками, Коэльо. У нас целая очередь желающих прочесть его романы.
-Я тебе пришлю Коэльо, - обещаю я ей. И рассказываю про свою недавнюю поездку в Чечню. О том, что в Грозном открылись парикмахерские и кафе, что в центре города восстановили дома и что кажется, несмотря на огромное количество вооруженных людей, там все-таки можно жить более спокойно, чем раньше.
- Я там не была уже четыре года, - говорит Зара.
- Я передала Рамзану Кадырову письмо от твоей матери с просьбой о помощи. Я попросила его ходатайствовать о том, чтобы тебя перевели в Чечню, чтобы ты там отбывала свой срок. Ты этого хочешь?
Охранницы перестают разговаривать и прислушиваются к нашему
разговору.
Муртазалиева улыбается: "Как было бы хорошо, если бы там и вправду
закончилась война. Я бы хотела там жить".
Я не стала говорить Заре, что не очень верю, что чеченские власти смогут использовать все свое влияние, чтобы изменить ее судьбу. Премьер министр Рамзан Кадыров не устает повторять, что так, как он, никто не любит свой народ. Чеченский уполномоченный по правам человек Нурди Нухажиев в телефонном разговоре сообщил мне, что написал письмо главе УФСИН Юрию Калинину с просьбой перевести Зару Муртазалиеву в Чеченскую республику. Чтобы она отбывала там свой срок. Ответа от Калинина пока нет. Кажется, впервые чеченские власти публично вступаются за свою землячку, осужденную в России.
Но, если Калинин ответит отказом, то как поведет себя Рамзан Кадыров? Будет ли он и далее "бороться" за Зару Муртазалиеву?
Не так давно президент Чечни Алу Алханов заявлял, что будет
добиваться пересмотра дел чеченцев, осужденных в последние годы. Где эти суды? Ни об одном таком пересмотренном деле пока не слышно.
"Я здесь ни с кем близко не схожусь, - рассказывает Зара. Лучше книгу
почитаю.
Это понятно: во-первых, еще свежа память о предательстве
московских подруг, дававших против нее показания на следствии, а во-вторых, сама атмосфера в колонии не располагает к дружбе: здесь, как в любой "красной" зоне, подчиняющейся администрации, за каждой "серьезной" осужденной следят ее соседки. Они и докладывают оперативникам, что та говорит и делает.
По некоторым сведениям, в ФСБ до сих пор интересуются
Муртазалиевой. Приезжают на зону, выспрашивают, не оставляют в покое. Почему? Не верю, что сами сотрудники ФСБ не знают, что ее дело - придумано от начала до конца. Но ведь у нас "органы" не ошибаются. Похоже, поэтому сотрудники и имитируют активность, продолжая "разрабатывать дело Муртазалиевой".
Я смотрю на Зару и вижу, что она изменилась. Нет в ней того огня,
который был на судебных заседаниях, когда она еще надеялась убедить суд в своей невиновности. Появилась мудрость, спокойствие и некое знание, которым обладают только те, кто много испытал и не сломался.
- Я могу хотя бы дотронуться до нее или пожать ей руку? - спрашиваю я у одной из охранниц, которая предупреждает нас, что свидание окончено.
- Вообще-то не положено, - отвечает та и отворачивается в другую
сторону.
Я прощаюсь с Зарой и мы договариваемся о том, что будем
продолжать переписываться.
Прошел уже месяц. От нее нет ни писем, ни звонков. Хотя по закону
она имеет право звонить своей матери по специально установленным в зоне таксофонам.

На вокзале в Потьме много народа. Через эту станцию каждый день проходит 14 поездов. Почти все пассажиры - родственники осужденных. Они охотно говорят о том, как прошло свидание. Только не спрашивайте за что сидит сын, дочь, зять или брат.
Галина рассказывает, что была у сестры на 14-й зоне. Долгосрочное свидание ей не дали, поэтому курицу и мясо везет обратно в Москву. В этой колонии ужасная голодуха, кормят плохо. Сестра учила ее, кому в суде давать взятку, чтобы освободили условно-досрочно.
"Так и сказала охраннику - заткни уши, сейчас я буду запрещенные вещи говорить", - смеется Галина. Мать была с внуком у сына в 18-й зоне на длительном свидании. Ездят уже много лет. Относятся к этим поездкам как к абсолютно будничному занятию. Все, что сын просил, привезли, покормили, пообщались. И домой.
На перроне мужики продают нарды, вырезанные из дерева заключенными. За ними наблюдают милиционеры в форме, которую сшили осужденные из 13-й колонии, где сидит Зара Муртазалиева. Она тоже шьет камуфляж для милиционеров и охранников. На работу не жалуется. Так время проходит быстрее. Сидеть ей здесь до 2011 года. Если только Рамзан Кадыров не похлопочет...