Инкери Анттила

Статья любезно предоставлена Искэндэром Ясавеевым, преподавателем Казанского университета, переводившем эту статью и получившем от автора право на ее распространение

Об авторе: Инкери Анттила (род. в 1916 г.) – одна из самых известных финских криминологов, занимала должности преподавателя, а позднее директора Центра подготовки тюремного персонала (1949–1961), профессора уголовного права Хельсинкского университета (1961–1979), директора Национального исследовательского института правовой политики (1963–1979), директора Хельсинкского института предупреждения и контроля над преступностью под эгидой ООН (1982–1986), министра юстиции Финляндии (1975); внесла значительный вклад в разработку и осуществление реформы системы уголовного правосудия, в результате которой в Финляндии существенно сократилось количество заключенных.

КОНТРОЛЬ БЕЗ РЕПРЕССИВНОСТИ?

Может показаться, что название моей статьи – «Контроль без репрессивности» – содержит указание на будущее системы уголовного правосудия. Однако на этой стадии я бы предпочла добавить вопросительный знак. Таким образом, я задаюсь вопросом, можем ли мы иметь “контроль без репрессивности”?

Этот вопрос очень широк и может быть рассмотрен на нескольких различных уровнях. Точно так же понятие “будущее” может относиться к самым разным отрезкам времени от нескольких лет до столетий. Таким образом, предметом нашего анализа может быть целый ряд различных средств и способов действия:

– Если мы рассматриваем “контроль без репрессивности” только с точки зрения организации тюрем, то это означает развитие новых типов тюремных институтов.

– Если мы изучаем систему уголовного правосудия в целом, то мы можем рассмотреть возможность применения санкций, которые были бы менее репрессивными, чем сегодняшнее тюремное заключение.

– Конечно, мы можем пойти еще дальше. Можно представить себе общество, в котором преступность контролируется полностью или почти полностью новыми способами. Например, общество, в котором вместо формального контроля используется неформальный или применяется система позитивных санкций, вознаграждающая законопослушных граждан, вследствие чего нет необходимости угрожать правонарушителям наказанием.

Я начну рассмотрение этих альтернатив с более узкого аспекта, а затем перейду к более широким.

1. Возможны ли тюрьмы, лишенные репрессивности?

Возможно ли иметь тюрьмы, в работе которых отсутствовала бы репрессивность? Можем ли мы представить себе общество, в котором правонарушители отправлялись бы на лечение (treatment) от криминальности или в котором все правонарушители добровольно стремились бы к такому “лечению”?

Идея замены тюрем организациями, где правонарушители подвергались бы не наказанию, а лечению, интересовала экспертов на протяжении десятилетий, и временами предпринимались попытки осуществить ее на практике. Мне не хотелось бы навязывать читателю долгое и подробное описание принципов “философии лечения”. В конце концов мы все осведомлены о том, какого рода “рост и упадок философии терапевтической тюрьмы” имел место в двадцатом столетии. Было время, когда небольшая группа экспертов-пенологов полагала, что обычный заключенный может быть исправлен (rehabilitated) посредством научно спланированных мер и занять свое место в обществе в качестве законопослушного гражданина. Несмотря на мощную критику, приверженцам этой философии постепенно удалось значительно увеличить число своих сторонников. Например, в скандинавских странах пик популярности этой философии пришелся на 1940-е и 1950-е гг. Однако, основываясь на результатах тщательно проведенных эмпирических исследований, ученые снова и снова сообщали о том, что не удается получить данные, подтверждающие эту фундаментальную гипотезу, вследствие чего в настоящее время она считается ошибочной. Теперь мы знаем, что обычный заключенный не станет лучше в результате такого рода лечения в тюрьме независимо от характера или масштаба предпринимаемых мер. Существуют убедительные доказательства, что тюрьмы не имеют – и не могут иметь – никакого значительного исправительного эффекта за исключением отдельных очень редких случаев. При этом неважно, как мы называем эти организации – и “институт для психопатов” (“institution for psychopaths”), и “исправительное заведение” (“reform school”) так же неэффективны, как и обычная тюрьма.

Сказанное только что относится к тюрьмам или недобровольному лечению. Конечно, можно предположить, что некоторые правонарушители будут добровольно стремиться к лечению в такого рода институтах, например, к психотерапии или к терапии отвращения или даже, почему бы и нет, к электротерапии.

Можно ли использовать этот подход для того, чтобы создать новую систему контроля, контроля без репрессивности? На мой взгляд, в некоторых исключительных случаях это возможно. Обязательным условием при этом должно быть следующее: а) лечение действительно является добровольным; б) результаты достаточно хороши и оправдывают, таким образом, использование необходимых ресурсов. Этим условиям отвечает наша нынешняя система действий по отношению к правонарушителям, которые не могут быть признаны ответственными за свое преступное поведение и хотели бы попасть в психиатрическую лечебницу для получения лечения. Общий уровень терпимости в обществе определяет тот предел, до которого мы можем заменять наказание лечением. Если правонарушение и правонарушитель представляются достаточно исключительным случаем, то мы готовы согласиться с таким переходом от роли правонарушителя к роли пациента. И даже в этом случае лечение должно быть по-настоящему добровольным.[1]

Я уже отметила, что замена в исключительных случаях наказания на добровольное лечение в институтах, подобных клиникам, может рассматриваться в качестве альтернативы только тогда, когда очевидно, что лечение является эффективным. Существуют, конечно, случаи, когда лечение должно обеспечиваться по другим причинам, независимо от правонарушения. Правонарушитель может быть душевнобольным или настолько умственно неполноценным, что является очевидным, что ему или ей необходимо лечение, и это лицо, таким образом, единодушно признается пациентом, который, так случилось, совершил правонарушение. С другой стороны, наказание правонарушителей лишь с незначительными психическими отклонениями вполне может быть оправданным. Тип правонарушения никоим образом не указывает автоматически на то, находится правонарушитель в здравом уме или нет, здоров он или нет. Не каждый виновный в убийстве является маньяком-убийцей, не все насильники страдают сексуальной психопатией, не все воры – клептоманией, и не все пьяные водители – алкоголики. Подавляющее большинство тех, кто виновен в таких правонарушениях, не должны находиться в лечебнице.

Какую же позицию нам следует занять по отношению к этому большинству? Мы знаем, что тюремное заключение применяется во всем мире, включая все те страны, в которых идеология лечения потерпела провал. В результате эти страны вынуждены были признать, что необходима переоценка ситуации. По-прежнему предполагается, что тюрьмы выполняют важные социальные функции в нашем обществе. Какими могут быть в таком случае тенденции дальнейшего развития?

Следует начать с переопределения проблемы. Мы должны признать тот факт, что для поддержания фундаментальных социальных норм нам нужны наказания или, по крайней мере, публичное осуждение морально неприемлемого поведения. Публично осуждая определенное поведение как неправильное в моральном отношении, мы поддерживаем стандарты морали независимо от того, относятся эти стандарты к “традиционным” преступлениям, таким, как хищение, или к “новым” преступлениям, таким, как загрязнение окружающей среды. Еще раз повторю: нам нужны наказания, определяемые как публичное и авторитетное осуждение государственными органами конкретных случаев преднамеренного поведения, наносящего вред (wilful harmful behaviour). Даже нестрогого выговора может быть достаточно для выражения этого осуждения. Большинство наказаний является и должно быть более мягким, нежели тюремное заключение.

Помещая правонарушителя в тюрьму, общество драматизирует суровость осуждения. Нет сомнений в том, что тюремная система оказывает, главным образом, общее превентивное воздействие, за исключением случаев с некоторыми действительно опасными преступниками, которые должны находиться в постоянной изоляции. Будущее обязательно принесет с собой новые альтернативы тюрьмам, но если ограничить себя временным отрезком в десять или двадцать ближайших лет, то мы должны признать, что нам действительно нужны тюрьмы. Главная функция тюрьмы заключается в общей превенции.

С этой точки зрения, обществу необходимы тюремное заключение и заключенные потому, что это подкрепляет и усиливает определенные нормы поведения. Наличие тюрем гарантирует, что наказания будут осуществляться в соответствии с общими ожиданиями тех, кто поддерживает систему социального контроля.

Таким образом, я считаю, что в обозримом будущем тюрьмы будут оставаться частью нашей системы. Однако только что сказанное может быть неправильно истолковано.

Прежде всего, когда я говорю об общей превенции, я не имею в виду суровые наказания. Механизмы общей превенции включают в себя множество компонентов; суровость наказания – только один из них. Другим важным компонентом является субъективно оцениваемая неотвратимость наказания. Если потенциальный правонарушитель считает, что существует высокий риск быть пойманным, в этом случае даже легкого наказания может быть достаточно. Нам следует стремиться к тому, чтобы достигать общей превенции посредством других санкций, отличных от тюрьмы. А когда тюремное заключение необходимо, нам следует использовать, главным образом, короткие сроки лишения свободы. Такая система наказания уже является правилом, например, в скандинавских странах, где подавляющее большинство тюремных сроков исчисляется лишь несколькими месяцами[2].

Непонимание может возникнуть и в отношении тюремного режима. Мнение о том, что тюрьмы являются, главным образом, институтами, поддерживающими общую превенцию, часто необоснованно связывается с идеей, согласно которой строгая дисциплина, жестокое обращение и плохие условия медицинского и другого обслуживания должны быть неотъемлемыми атрибутами тюремного заключения. Поэтому следует еще раз подчеркнуть: даже несмотря на то, что роль тюрем в системе уголовного правосудия может быть оправдана исходя из соображений общей превенции, тюрьмы не должны быть институтами, в которых отсутствуют надлежащие уход и обращение. Нам следует помнить, что заключенные – это козлы отпущения существующей системы. Во-первых, они страдают за всех тех правонарушителей, которые никогда не будут задержаны и преданы суду. Во-вторых, они отправлены в тюрьму за всех тех членов общества, которые не стали правонарушителями благодаря тому, что получили более хорошее образование или находятся в более благоприятных социальных условиях.

Поскольку заключенные служат примером, предупреждающим всех остальных, бремя, возложенное на их плечи, должно быть ослаблено. Средняя продолжительность сроков тюремного заключения должна быть сокращена. Заключенным должны быть обеспечены хорошие условия в тюрьмах, они должны иметь возможность получать психологическую и психиатрическую помощь, если они хотят этого, им следует помогать, когда они освобождаются, а некоторые из них могут даже обеспечиваться пенсией после очень долгих сроков заключения, которые привели к социальной недееспособности. Нам следует также направлять усилия на минимизацию негативных последствий пребывания в тюрьме, “призонизации” (“prisonization”, ресоциализация в тюремных условиях – прим. переводчика). Чем длиннее тюремные сроки, тем важнее обеспечить нормальные условия тюремного заключения.

Улучшение условий содержания в тюрьме должно иметь место только с целью облегчения положения заключенных. Не следует полагать, что мы отправляем кого-то в тюрьму “ради его или ее же блага”, например, для того, чтобы обеспечить его или ее жильем и питанием на зиму. Должные уход и лечение должны быть обеспечены только потому, что заключенный в любом случае оказался бы в тюрьме.

Точно так же предполагаемая потребность в лечении не может давать властям права удлинять срок тюремного заключения или помещать правонарушителя в специальный институт, в котором срок наказания будет определяться соображениями о том, “излечился” он или она от своей криминальности или нет. Подобным образом даже рецидивизм не должен сам по себе вести к замене тюремного заключения на интернирование на неопределенный период или к наклеиванию на правонарушителя ярлыка “психопата”, которого нужно поместить в специальное заведение.

2. Следует ли пытаться найти наказания, менее репрессивные, чем тюрьма?

Итак, я считаю, что тюрьмы не могут быть изменены таким образом, чтобы стать институтами, излечивающими от криминальности. Следующим шагом является вопрос о том, каким образом следует изменять систему наказаний в целом. Следует ли нам пытаться найти наказания, менее репрессивные по сравнению с сегодняшним тюремным заключением?

Это очень серьезный вопрос, и он совершенно не противоречит тому, что было сказано ранее. Стоит повторить, что тюрьмы нужны только до тех пор, пока (и постольку, поскольку) нет других соответствующих альтернатив. Даже хотя тюрьмы не могут быть исключены из системы наказаний, нам следует думать о том, можно ли сократить их применение.

Общество обязано постоянно искать новые альтернативы тюремному заключению, а использование тюрьмы должно быть сведено к минимуму. Те, кто настаивают, что все санкции, не связанные с лишением свободы, являются слишком мягкими с точки зрения общей превенции, вряд ли принимают во внимание тот факт, что реальная суровость санкций постоянно изменяется. Пенологические ценности подвергаются волнам “инфляции” и “дефляции”, поэтому санкции, которые вчера считались мягкими, завтра могут переживаться как гораздо более суровые.

Какого рода наказания в таком случае нам следует обдумывать? Комитет уголовного законодательства Финляндии в своем докладе перечислил несколько принципов, которые будут применяться ко всем наказаниям. Некоторые из них заключаются в следующем:

– наказания не должны быть жестокими (cruel);

– они должны отражать принципы пропорциональности (между правонарушением и наказанием) и равенства;

– наказание должно касаться только самого правонарушителя;

– наказание не должно причинять ненужные страдания;

– санкции не должны влечь за собой их неконтролируемое накопление;

– система наказаний должна быть экономичной с точки зрения общества.

Данные принципы, разумеется, могут служить лишь целями и не могут быть реализованы в одночасье. Если проанализировать тюремное заключение в его нынешнем виде, то мы увидим, что оно далеко не во всем отвечает этим требованиям. Долгие сроки заключения с полным правом могут быть названы “жестокими”, а многие наказания в виде лишения свободы ощутимым образом влияют не только на правонарушителя, но и на других людей. Существует много негативных черт, связанных с организацией тюремной системы. Нам определенно необходимо пытаться разработать систему наказаний, при которой тюремное заключение использовалось бы реже, чем в настоящее время.

В последние годы состоялся целый ряд встреч, посвященных теме альтернатив тюремному заключению, в ходе которых было сделано множество предложений. Согласно многим из них, следует в гораздо большей степени использовать “старые” типы наказаний, не связанные с лишением свободы, например, условные сроки и пробацию. Несомненно, они менее репрессивны, чем тюремное заключение, и, таким образом, являются шагом в правильном направлении.

Несколько лет назад в скандинавских странах велась оживленная дискуссия об устройстве системы пробации и условно-досрочного освобождения (parole). Вывод, который был сделан в ходе обсуждения, заключается в том, что в данном случае принуждение и обслуживание должны быть отделены друг от друга. Принуждение, другими словами репрессивный контроль, очевидно, присутствует в случае условно-досрочного освобождения, поскольку освобожденный обязан находиться в контакте с соответствующим инспектором; невыполнение этого требования может привести к возвращению в тюрьму. Тот факт, что инспектор обычно пытается помочь условно освобожденному заключенному и оказывает ему психологическую и материальную поддержку, не устраняет репрессивного характера данной санкции. Следовательно, обязательный надзор необходимо рассматривать в правильном свете: это после-наказание (after-punishment) независимо от того, какого рода забота и помощь оказываются. Нам следует обдумать даже возможность размещения элементов принуждения и обслуживания таким образом, чтобы этим занимались разные должностные лица, и, возможно, выдвинуть требование о том, что любой запрос о помощи должен всегда исходить от самого бывшего заключенного.

Попытки разделить элементы принуждения и обслуживания привели некоторых аналитиков к рассмотрению новых типов наказаний, не связанных с лишением свободы. Одна из возможностей – это возврат к символическим и предостерегающим наказаниям. Авторитетного и официального предупреждения, вынесенного прокурором или судом, может быть достаточно в случае незначительного правонарушения, особенно для тех, кто совершил его в первый раз. Другой санкцией, которая могла бы применяться в качестве альтернативы тюремному заключению в случае самых разных правонарушений, является так называемый штрафной надзор, предполагающий периодический отчет перед полицией в течение нескольких месяцев. Обе эти санкции очевидно имеют репрессивный характер и не связаны ни с каким лечением. Однако они, разумеется, менее репрессивны, чем тюремное заключение.

Санкцией, которая по характеру своему репрессивна, но вместе с тем значительно менее сурова, чем лишение свободы, являются, конечно, штрафы. Применение штрафов переживает в настоящее время определенный ренессанс в скандинавских странах. В Швеции и Финляндии штрафы применяются в соответствии с так называемой системой штрафодней, лучше отвечающей требованиям обеспечения равенства, нежели штрафы, установленные в определенных суммах и, таким образом, ставящие более состоятельных людей в более выигрышное положение[3]. Несмотря на очевидно репрессивный характер штрафов они, несомненно, не вызывают отторжения с точки зрения общего чувства справедливости, особенно если выплата штрафа может быть отсрочена, когда это необходимо, или осуществляться по частям (и то, и другое возможно, по крайней мере, в скандинавских странах).

Некоторые предложения, касающиеся альтернатив тюремному заключению, направлены в другую сторону. Одно из таких предложений заключается в замене лишения свободы на административные меры, например, повышение налога или отзыв (аннулирование) водительской лицензии. Применение такого рода мер можно поддержать в качестве способа рационализации процесса уголовного правосудия; в конце концов эта система используется во многих странах в форме, например, парковочных штрафов (билетов). Однако рассматривая систему в целом, нам следует остерегаться страусиного закапывания головы в песок – представления о том, что использование нового названия позволит нам избавиться от репрессивных черт системы. Стоит отметить, например, что, согласно некоторым исследованиям, водители, лишенные прав за езду в пьяном виде, считают это более суровой санкцией по сравнению с краткосрочным тюремным заключением. Присвоение санкции приятного имени не делает ее приятнее. Напротив, это может скрыть ее истинный характер, и ситуация может стать более сложной с точки зрения как правонарушителя, так и общественности. Изменение системы таким путем не позволит нам продвинуться в том направлении, в каком мы хотели бы идти.

3. Возможна ли замена формального контроля другими формами?

Выше я рассматривала возможность замены тюремного заключения менее репрессивными санкциями, либо новыми, либо по-новому адаптированными. Однако в наших планах на будущее должны ли мы ограничивать себя столь узкими рамками? Почему бы не подумать о возможности замены формального контроля другими видами контроля?

Идея, согласно которой следует обратиться к неформальному контролю вместо формального или в дополнение к нему, довольно часто присутствовала в рамках недавних дискуссий, неважно, что было при этом их предметом – первобытные племена, воспитание детей, дисциплина на работе или контроль по отношению к членам религиозного движения. Отчасти ситуация рассматривалась только как пережиток прошлого, и отмечалось, что не может быть возврата к старому деревенскому обществу.

Некоторые авторы, тем не менее, формулировали конкретные предложения, касающиеся перехода от уровня формального контроля к уровню неформального. В частности, утверждалось, что правонарушитель и жертва должны иметь возможность непосредственного контакта друг с другом и властям не следует вмешиваться в рассматриваемый случай. Идея заключалась в том, чтобы ослабить бюрократию и вернуть конфликт на индивидуальный уровень, где он и возник. Можно было бы также изменить существующую систему контроля, увеличив число правонарушений, за которые может быть предъявлено обвинение только в том случае, если таково желание жертвы, и усилив роль компенсации за нанесенный вред и желания выплачивать такую компенсацию. Функцией суда в таком случае было бы в большей степени не наказание, а посредничество. Однако это возможно только в отношении определенных категорий правонарушений. Например, непосредственный контакт между правонарушителем и жертвой возможен только тогда, когда у преступления есть определяемая конкретная жертва; в конечном счете нет никого, кто мог бы встретиться с правонарушителем в качестве жертвы в случае, скажем, неосторожной езды, преступлений, связанных с обращением валюты или наркотиками! В любом случае большинство криминализаций, входящих в состав современных уголовных кодексов, осталось бы за пределами данной системы.

Некоторые планы по реформированию существующей системы наказаний основываются на взглядах, согласно которым контроль должен быть децентрализован. В этих планах правонарушение, очевидно, не рассматривается как дело исключительно самого правонарушителя и жертвы. Некоторые центрально- и восточноевропейские страны экспериментировали с большим числом “товарищеских судов” (“peer courts”), например, на предприятиях. Незначительные правонарушения, совершенные в этих кругах, рассматриваются за рамками общей системы уголовного правосудия, хотя и “официальным” образом. Страны, применяющие эту практику, сообщают о позитивных результатах. Случаи правонарушений рассматриваются в контексте повседневного окружения, в котором они и произошли, и скорость процедуры, а также суровость санкций наглядны для окружающих. Эффективность данного процесса повышается наделением соседей или товарищей по работе обязанностью наблюдения за правонарушителем в будущем. Однако очевидно, что “товарищеские суды” требуют, как минимум, существования сильной идеологической системы, а также общих ценностей. Форма контроля, вполне успешная в одной стране, не может быть как таковая перенесена в другую; для введения новой системы необходимы соответствующие изменения в культуре. Эти меры более уместны, например, в Китае, где – по крайней мере по мнению представителей других стран – система уголовного контроля в очень большой степени основывается на неформальном и полуформальном контроле со стороны непосредственного окружения.

Говоря о контроле без репрессивности, не следует забывать о значении общего уровня терпимости. Репрессивность не нужна, если действие уже не считается заслуживающим наказания. Оживленная дискуссия последних нескольких лет, посвященная возможности декриминализации, основывалась, в частности, на представлении о том, что уголовные кодексы содержат излишнее число наказуемых деяний. К сожалению, даже осуществляя декриминализацию, мы вскоре “упираемся в стену”. Главной темой дискуссий о декриминализации были так называемые моральные правонарушения, которые, согласно статистике многих стран, уже достаточно редки. Стоит отметить также, что иногда декриминализация приводила к ситуациям, когда репрессивный характер системы не устранялся. Вместо этого возможность применения репрессивных мер передавалась от системы уголовного правосудия в руки органов социального обеспечения, что в свою очередь вело к меньшей правовой защищенности.

Представляется также, что будущее сулит больше новых случаев криминализации, а не декриминализации наряду с усилением формального контроля во многих странах и ростом сложности различных видов деятельности и связанных с ними норм. Таким образом, очевидно, что необходимо продолжать предпринимать попытки декриминализации для того, чтобы обеспечивать соответствующий баланс. Однако этого недостаточно для решения тех проблем, которые мы сейчас обсуждаем.

Возможно, наиболее захватывающей является идея замены репрессивных санкций позитивными. Другими словами, люди могли бы жить, ожидая вознаграждения за то, что являются законопослушными гражданами, вместо того, чтобы испытывать страх наказания, ожидающего правонарушителей, как это имеет место сейчас. Можно ли представить себе ситуацию, когда наказания уже не нужны? В такой радикальной формулировке это, на мой взгляд, по-прежнему утопия. Однако это не означает, что нам не следует думать об изменении нынешнего баланса между позитивными и негативными санкциями. Необходимо признать, что мы с пеленок привыкаем мыслить почти исключительно в терминах негативных, а не позитивных санкций. Вознаграждения законопослушным гражданам никоим образом не являются чем-то распространенным, за исключением только случаев поощрения честного человека за возвращение потерянной собственности и уменьшения страхового взноса острожного водителя за безаварийную езду. Система вознаграждений будет, несомненно, “контролем без репрессивности” – до тех пор, пока эти выгоды не станут столь ощутимыми, что те, кто останутся без них, сочтут, что они подвергаются репрессиям!

4. Заключение

Я постаралась исследовать заявленную тему с широкой точки зрения, но даже в этом случае я была вынуждена ограничиться рассмотрением системы контроля и ее возможных эффектов. По этой причине я бы хотела закончить свою статью замечанием о том, что данная система является лишь частью реальности, и эти ограничения в известном смысле искусственны. Наша цель, естественно, состоит в уменьшении или в регулировании преступности. Рассматривая цели и средства, мы должны осознавать пределы наших возможностей. Не следует ожидать, что наша уголовная система породит чудо в сфере контроля над преступностью. Необходимо понимать, что никакая система уголовного контроля, которая сосредоточивается на индивидуальном правонарушителе, не оказывает заметного воздействия на общую ситуацию с преступностью в данной стране. Другие социальные силы определяют размеры и структуру преступности. Система уголовного контроля играет лишь скромную роль.