Борьба с преступностью как индустрия
Кристи Нильс. Борьба с преступностью
как индустрия. Вперед, к Гулагу западного образца /
Пер. с англ. А.Петрова, В.Пророковой. Предисл. Я.Гилинского.
2-е изд. – М.: РОО “Центр содействия реформе уголовного
правосудия”, 2001. – 216 с.
Автор – всемирно известный криминолог Нильс Кристи
– рассматривает проблему уголовного наказания в контексте
глобального социально-экологического кризиса, переживаемого
сегодня человечеством. Опасаться надо не столько преступности,
сколько последствий борьбы с ней. В этой книге рассказывается
о том, как возросло за последние годы количество заключенных,
особенно в США и России. Данная работа Н.Кристи представляет
интерес для самой широкой читательской аудитории. Книга
адресована прежде всего лицам, принимающим ответственные
решения в области уголовной политики, а также в других
сферах контроля над отклоняющимся поведением.
Полный текст книги в формате pdf
Предисловие к третьему английскому изданию
В книгу были внесены существенные изменения и дополнения.
Из графика, приведенного ниже, ясно, почему это было
необходимо. В нем показано, сколько было заключенных
в США (на 100 000 жителей) с 1945 по 1999 годы. Жирная
линия обозначает данные по федеральным тюрьмам и тюрьмам
штатов, пунктирная – с учетом содержащихся в местных
тюрьмах.
Вот три основные даты написания и переработки этой
книги.
- В 1991 году, когда готовилось первое издание,
количество заключенных в США достигло 1 219 014 человек,
или 482 на 100 000 жителей.
- В 1993 году, во время работы над вторым
изданием, заключенных было 1 369 185 или 537 человек
на 100 000 жителей. В подзаголовке книги стоял вопрос:
“Вперед, ГУЛАГу западного образца?” Во втором издании
вопросительный знак я убрал.
- В конце 1999 года в США было предположительно
1 934 532 заключенных, то есть 709 на 100 000 жителей.
В феврале 2000 года, когда готовилось в печать третье
издание книги, количество заключенных в США перевалило
за два миллиона. (Los Angeles Times Service, 16 февраля
2000 г. – по данным Института правовой политики, Вашингтон)
В России ситуация схожая, о чем написано в главах 3
и 6. То, что в 1991 году внушало тревогу, на рубеже
веков обернулось катастрофой.
Чтобы отследить все эти изменения, я переработал и
переписал значительную часть книги. Появились две новые
главы – в “Географии наказаний” и в “Русском вопросе”.
Главы 4, 5, 7, 8 и 9 значительно переработаны, старую
главу 10 я убрал, а остальные главы оставил без изменений.
Объем книги я не увеличивал. Исландские саги писали,
пока рассказывали, и заканчивали тогда, когда (воображаемые)
слушатели засыпали. Очень полезная традиция.
Осло, февраль 2000,
Н. К.
Предисловие к первому русскому изданию
Автор предлагаемой российскому читателю книги – профессор
криминологии Университета Осло (Норвегия) Нильс Кристи
хорошо известен мировому научному сообществу, а благодаря
переведенной в 1985 г. на русский язык книге “Пределы
наказания” – и отечественным читателям.
Н.Кристи многие годы был директором норвежского Института
криминологии и уголовного права, президентом Скандинавского
Совета по криминологии. Он член Академий наук Норвегии
и Швеции, автор множества статей и более чем десяти
книг, из которых наиболее, пожалуй, известная и постоянно
цитируемая книга – “Борьба с преступностью как индустрия.
Вперед, к ГУЛАГу западного образца?” (1993).
Все труды Н.Кристи и его устные выступления, в том
числе в Москве и в Санкт-Петербурге, служат образцом
научной корректности и гуманизма. Профессор Кристи всегда
на стороне “униженных и оскорбленных”. Он последовательный
противник смертной казни, роста “тюремного населения”,
сторонник гуманизации наказания (при непременной защите
интересов потерпевших). Кристи прекрасно понимает, что
наказание, особенно в его наиболее репрессивных формах,
– само есть зло, и пользоваться им следует с особой
осторожностью и в минимальных размерах. Поэтому он всегда
участвует в движениях, практической деятельности, направленных
на минимизацию негативных последствий наказания. Нильс
Кристи – один из основателей движения аболиционизма
(за отмену смертной казни и применение мер, альтернативных
лишению свободы), один из иностранных экспертов Национальной
комиссии по уголовной юстиции США, которая в итоговом
докладе (1996) приходит к выводу: от войны с преступностью,
от войны с наркотиками пора переходить к стратегии “сокращения
вреда”.
В научных трудах и в практической деятельности Кристи
выступает за равноправные, партнерские отношения с заключенными
и наркоманами, людьми с психическими отклонениями. Еще
одна книга на эту тему – “По ту сторону одиночества.
Сообщества необычных людей” – также переведена на русский
язык и издана в 1993 г.
Идеи, которые последовательно развивает и отстаивает
Нильс Кристи, особенно необходимы в современном мире,
когда насилие и преступность все чаще напоминают о себе.
Отказ от насилия, терпимость к инакомыслию и инакодействию,
мирное разрешение неизбежных в обществе конфликтов –
вот единственно возможный путь, не влекущий человечество
в бездну кровавой бойни.
Думается, излишне пересказывать содержание предлагаемой
книги Н.Кристи. Вдумчивый читатель сам найдет в ней
пищу для размышлений, а может быть, и для дискуссий.
Мне остается лишь порадоваться, что еще одна книга известного
ученого и прекрасного человека становится доступной
русскоязычному читателю.
Доктор юридических наук, профессор Яков
Гилинский
Посвящается Ивану Илличу
Глава 1
Эффективность и мораль
Эта книга – предостережение о позднейших неблагополучных
тенденциях в области борьбы с преступностью. Постановка
вопроса проста. Общество на Западе повсеместно сталкивается
с двумя главными проблемами: неравномерное распределение
богатства и неравный доступ к оплачиваемой работе. Обе
они несут в себе потенциал возникновения беспорядков.
Индустрия борьбы с преступностью способна справиться
с обеими проблемами. С одной стороны, она является источником
работы и прибыли, с другой – обеспечивает контроль над
теми, кто мог бы стать источником социальных потрясений.
По сравнению с другими отраслями, индустрия борьбы
с преступностью занимает одну из самых привилегированных
позиций. Здесь нет недостатка сырья, поскольку конца
преступности не видно. Не видно также конца спросу на
соответствующие услуги, равно как и готовности платить
за то, что понимается как безопасность. При этом обычные
вопросы загрязнения окружающей среды, присущие другим
отраслям, не возникают вообще. Напротив, эта отрасль
индустрии предназначена для очистки, удаления нежелательных
элементов из социальной системы.
От людей, занятых в какой-либо индустриальной отрасли
или связанных с ней, не часто можно услышать заявления
о том, что в данный момент размер системы оптимален:
“мол, мы сейчас достаточно развиты, твердо стоим на
ногах и не нуждаемся в дальнейшем росте”. Стремление
к экспансии заложено в индустриальном образе мышления,
хотя бы как результат стремления избежать поглощения
конкурентами.
Не является исключением и индустрия борьбы с преступностью.
Но эта отрасль обладает специфическими преимуществами
в интересующем нас смысле, поскольку она обеспечивает
средства для ведения, как часто говорится, перманентной
войны с преступностью. Индустрия борьбы с преступностью,
как в случае с кроликами в Австралии или с дикими норками
в Норвегии, имеет очень мало естественных врагов.
Вера в то, что война, не замечаемая другими отраслями
индустрии, идет, является мощной движущей силой развития
отрасли. Другой силой является общая тенденция перехода
на индустриальный способ мышления, организации и поведения.
Институт законности находится в процессе изменения.
Прежним его символом была богиня правосудия с завязанными
глазами и весами в руке. Перед ней стояла задача сбалансировать
множество противоположных ценностей. Эта задача более
не актуальна. Внутри института законности произошла
тихая революция, обеспечившая все возрастающие возможности
роста индустрии борьбы с преступностью.
Благодаря этим изменениям сложилась ситуация, от которой
следует ожидать значительного роста количества заключенных.
Однако здесь действуют и противоположные силы. Как
будет ниже документально показано, существуют огромные
расхождения между показателями количества заключенных
в странах, разница между которыми в других отношениях
относительно невелика. Перед нами также стоят “необъяснимые”
вариации этих показателей внутри одной страны. Количество
заключенных может падать в те периоды, когда оно, если
судить по показателям уголовной статистики, экономики
и материальным условиям жизни, должно расти, и наоборот,
количество заключенных может расти в то время, как,
по тем же самым показателям, оно должно падать. За этим
“неправильным статистическим поведением” стоят представления
о том, что должно считаться правильным и справедливым
по отношению к человеческим существам – представления,
которые противодействуют “рациональным” индустриально-экономическим
подходам. В первых главах книги документально зафиксировано
влияние этих противодействующих сил.
Из всего этого я делаю следующий вывод. В нашей нынешней
ситуации, исключительно выгодной для роста количества
заключенных, особенно важно осознавать, что вопрос о
количестве заключенных является нормативным. Мы свободны
в своих решениях. И в то же время именно мы обязаны
принимать эти решения. Мы сами должны устанавливать
пределы роста тюремной индустрии.
Ситуация, в которой мы находимся, настоятельно требует
серьезного обсуждения того, до каких пределов можно
допустить рост нынешней системы внешнего контроля. Размышления,
анализ ценностей, этические соображения – но не индустриальный
подход – должны определять пределы контроля, давать
ответ на вопрос о его достаточности. Количество заключенных
является результатом принимаемых нами решений. Мы свободны
в своем выборе. Экономические и материальные факторы
становятся главными только тогда, когда мы не осознаем
этой свободы. Борьба с преступностью стала индустрией.
Однако индустрия должна быть сбалансирована. Эта книга
– о резком подъеме тюремной индустрии и, в то же время,
о противодействующих моральных факторах.
Сказанное вовсе не означает, что современное общество
безразлично к защите жизни, здоровья или собственности.
Напротив, жизнь в высокоразвитом обществе во многих
случаях предполагает такое окружение, в котором правоохранительные
институты считаются существенной гарантией безопасности.
Ничего хорошего не получится, если не принимать эту
проблему всерьез. Каждое современное общество должно
уделять внимание тому, что в целом воспринимается как
проблема преступности. Государство должно держать под
контролем эту проблему, расходуя деньги, привлекая людей,
создавая условия. Написанное ниже не должно рассматриваться
как призыв к возврату на низшую ступень социальной организации,
свободную от внешнего контроля. Это призыв к размышлению
о границах такого контроля.
За моими предостережениями по поводу этих тенденций
лежит тень нашей новейшей истории. Недавние исследования,
посвященные концентрационным лагерям и Гулагу, привели
нас к новым важным идеям. Проблема не в том, как это
могло случиться. Проблема скорее в том, почему это не
случалось чаще, а также когда, где и как это произойдет
в следующий раз1.
Книга Зигмунта Баумана “Современность и Холокост” (Zygmunt
Bauman, Modernity and the Holocaust, 1989) является
вехой в развитии этого подхода.
Современные институты борьбы с преступностью содержат
определенные потенции их перерастания в Гулаг западного
образца. С окончанием холодной войны, в состоянии глубокого
экономического спада и в ситуации, когда у ведущих промышленных
стран больше нет внешних врагов, против которых они
могли бы мобилизовать свой потенциал, вовсе не кажется
невероятным, что наивысший приоритет будет отдан войне
против внутренних врагов, что подтверждается твердо
установленными историческими прецедентами.
Гулаги западного образца не будут предназначены для
уничтожения. Однако они позволят устранять из повседневного
общественного быта значительную часть потенциальных
нарушителей порядка на срок, охватывающий большую часть
их жизни. Потенциально такие институты могут трансформировать
жизнь этих людей, в ее наиболее активной стадии, в такое
существование, определение которого очень близко к немецкому
выражению о жизни, которую не стоит проживать. “Не существует
такого типа национального государства, которое было
бы полностью невосприимчиво к возможности попасть под
власть тоталитарного режима”, говорит Энтони Гидденс
(Anthony Giddens, 1985, p. 309). Я хотел бы добавить
следующее. В современном обществе главная опасность
преступности состоит не в преступлениях, а в том, что
борьба с преступностью может столкнуть общество на тоталитарный
путь развития.
Анализ, который я здесь предлагаю, глубоко пессимистичен
и, как таковой, противоположен тому, что, как я полагаю,
является основой моего отношения ко многому в жизни.
Следует также отметить, что мои размышления относятся
прежде всего к США – то есть стране, к которой я, по
многим причинам, чувствую свою близость. Отдельные части
этой работы я довел до сведения моих американских коллег
в ходе семинаров и лекций как в США, так и за пределами
этой страны. И, как мне известно, они были обескуражены.
Они не обязательно высказывали несогласие. Наоборот,
мои коллеги скорее были озабочены тем, что их рассматривают
как представителей (которыми они, разумеется, являются)
страны с особой склонностью к тем тенденциям, которые
я обрисовал. В такой ситуации немного удовольствия в
утверждениях о том, что Европа имеет большие шансы в
какой-то момент последовать примеру своего старшего
брата на Западе.
Однако предостережение также может быть актом, несущим
оптимистическое начало. Предостережение предполагает
веру в возможность изменений.
* * *
Эта книга посвящена Ивану Илличу. На его идеях основано
многое, изложенное здесь, и, кроме того, он очень много
значил для меня лично. Иллич не пишет о борьбе с преступностью
как таковой, однако он видел корни того, что мы видим
сейчас: средства решения проблем, приводящие к зависимости
от этих средств, знания, ставшие вотчиной экспертов,
уязвимость человека, вынужденного верить в то, что решения
его проблем находятся в руках и умах других людей. То,
что происходит при индустриальном подходе к проблеме
борьбы с преступностью, представляет собой экстремальное
проявление тех тенденций, о которых постоянно предостерегал
Иван Иллич. Я включил в библиографию названия некоторых
из его основных работ, хотя на них и нет прямых ссылок
в тексте. Его работы присутствуют в книге несмотря ни
на что.
Несколько заключительных замечаний, касающихся моих
притязаний, формы изложения и языка.
Данная работа представляет собой попытку создать целостное
представление об обширной группе явлений, которые очень
часто рассматриваются изолированно друг от друга. Из
некоторых глав могли бы получиться отдельные книги,
однако для меня было интересно представить их вместе,
то есть в форме, открытой для исследования взаимных
связей между ними. Я пытаюсь помочь читателю самому
определить эти взаимосвязи, не особенно склоняя его
к своему собственному их пониманию. Представленный мной
материал можно интерпретировать способами, которые совершенно
отличаются от того, что я имел в виду. Это можно только
приветствовать. У меня не было желания создать нечто
замкнутое, закрытое, напротив, я стремился открыть новые
перспективы в бесконечном поиске смысла.
О языке и форме изложения. Текст на социологическом
жаргоне обычно заполнен понятиями, заимствованными из
латыни, он перегружен сложной структурой предложений.
Это выглядит так, как если бы использование простых
слов и предложений подрывало доверие к доводам и объяснениям.
Я ненавижу эту традицию. Я пишу, держа в голове образ
“любимой тетушки”, то есть обобщенную фигуру простого
человека, достаточно благосклонного ко мне, чтобы сделать
попытку понять текст, но благосклонного не до такой
степени, чтобы разбираться в смысле терминов и предложений,
специально усложненных для того, чтобы выглядеть научными.
Глава 12
Современность и контроль поведения
12.1. Дети современности
Я долго подбирал название для этой главы. Мне хотелось
показать, что ее тема тесно связана с темой книги Зигмунта
Баумана “Современность и проблемы Холокоста” (Zygmunt
Bauman, Modernity and the Holocaust, 1989).
Бауман – представитель третьей волны ученых, занимающихся
проблемой концентрационных лагерей времен Второй мировой
войны.
Первая волна считала, что концентрационные лагеря были
созданы людьми, страдавшими тяжелыми психическими расстройствами.
Все, принимавшие в этом участие, от Гитлера до надсмотрщиков,
считались людьми с отклонениями, сумасшедшими, злыми
или же патологически авторитарными (Adorno et al. 1950),
либо, по крайней мере, находившимися под началом у людей
подобного рода. Как иначе можно было объяснить весь
этот ужас, случившийся в стране Шиллера и Гете?
Вторая волна обвиняла в случившемся не людей с отклонениями,
а порочную социальную систему.
Считалось, что зверства были связаны с отклонениями
внутри немецкой нации, возможно – с особенностями расстановки
политических сил, при которой командные посты заняли
люди того типа, который подробно описали ученые первой
волны – люди дурные, сумасшедшие или чрезмерно авторитарные.
Нормальные люди совершают ненормальные поступки в ненормальной
ситуации. Я сам в том же духе писал об охранниках в
концентрационных лагерях (Christie, 1951).
Третья волна заняла совершенно иную позицию. Массовое
уничтожение людей рассматривается не как исключительное
событие, а как проявление, свойственное подобному типу
общественного строя. С такой точки зрения Холокост видится
как нечто, характерное для такого общества. Уничтожение
людей – это не шаг назад, к варварству, а порождение
современности. Холокост произошел именно вследствие
тех условий, которые были причиной возникновения индустриального
общества: разделение труда, бюрократизация, рациональный
дух, научно-ориентированный образ мышления, и, в особенности,
то, что система ценностей была изъята из некоторых частей
общества. Таким образом, Холокост видится как только
один из примеров того, что может случиться, если обширные
сферы деятельности исключены из сферы оценок по общепринятой
шкале, в которую входит обычное представление о порядочности.
Начальник лагеря Освенцим вряд ли пригласил бы туда
свою любимую тетушку. Один из докторов пригласил свою
жену, о чем впоследствии весьма сожалел (Lifton, 1986).
Концентрационные лагеря стали приметой рационализированного
общества. Бауман пишет (с.11-12):
…Ни одно из условий существования общества, приведших
к появлению Освенцима, не искоренено полностью, не
были предприняты действенные меры по предотвращению
появлений новых Освенцимов.
…
Я предлагаю рассматривать опыт Холокоста, в настоящее
время уже полностью изученный историками, как некую
социологическую “лабораторию”. Холокост выявил такие
качества нашего общества, которые в нелабораторных
условиях просто не проявляются, а посему не могут
быть оценены эмпирически. Другими словами, я предлагаю
рассматривать Холокост как редчайший, однако важный
и достоверный эксперимент, продемонстрировавший возможности
современного общества.
Оптимисты, верящие в непрерывный прогресс человечества,
найдут в книге Баумана мало для себя утешительного.
Существует скрытый альянс между верящими в прогресс
и верящими в современное “государство-сад”, которые
рассматривают общество как объект, который можно планировать,
культивировать, избавлять от сорняков. Бауман резко
с этим не согласен. Он придерживается точки зрения Ивана
Иллича и его единомышленников, которая сформулирована
в недавно вышедшем “Словаре прогресса” (Sachs, 1992).
Согласно Бауману, Холокост – это нечто большее, чем
ужасы и зверства. Это предупреждение. По сей день это
самое четкое указание на то, что индустриализация не
подразумевает прогресс, что мы идем по ложному пути,
и что лечение не станет действеннее от увеличения дозы.
Бауман предостерегает от стремления “монополизировать”
Холокост, представить его как исключительно еврейский
феномен. Иван Иллич придерживается того же мнения и
заявляет (в устных беседах), что слишком много внимания
уделялось именно антисемитизму, а не глубинным корням
происшедшего. Из-за этого мы не обращаем внимания на
судьбу множества других групп – цыган, гомосексуалистов,
коммунистов, также погибших в концентрационных лагерях,
уничтоженных в Гулаге.
Основное объяснение Холокоста Бауман видит в нравственной
индифферентности, распространенной в современном обществе.
Эта индифферентность явилась следствием идеологических
определений и доктрин, приведших к тому, что жертвы
воспринимались не как человеческие личности, а как материал
для экспериментов.
Главную роль в этом процессе сыграла бюрократизация.
Гилберг в своем фундаментальном исследовании “Уничтожение
европейских евреев” (Hilberg, 1985, vol. III, p. 10-11)
пишет:
Западная бюрократия никогда ранее не сталкивалась
с такой пропастью между нравственными установками
и административными действиями; бюрократическая машина
впервые вынуждена была обратиться к столь радикальным
средствам. В некотором смысле задача по уничтожению
евреев стала серьезнейшей проверкой немецкой бюрократической
системы.
В людях этой системы не было ничего особенного, они
были самыми обыкновенными. Гилберг продолжает развивать
свою мысль:
Любой полицейский мог стать охранником в гетто. Каждый
юрист, служивший в гестапо, считался пригодным возглавить
карательный отряд; каждый экономист, работавший в
Экономико-административном управлении, был отличной
кандидатурой для службы в концентрационном лагере.
Другими словами, наличествовавший персонал должен
был выполнять все необходимые функции.
К идее массового уничтожения пришли не сразу. Поначалу
была цель освободить Германию от евреев. Потом была
присоединена Австрия, которую тоже надо было освободить
от евреев. Их можно было согнать на восточные территории,
но этому противились местные власти. Как один из вариантов
рассматривался Мадагаскар; Эйхман целый год пропагандировал
эту идею, но морями правила Британия, и Эйхману велено
было перейти к плану физического уничтожения:
Остальное было делом различных департаментов. Нужно
было все спланировать, выработать нужную технологию,
подобрать соответствующее оборудование, рассчитать
бюджет, мобилизовать необходимые ресурсы… Выбор был
сделан в пользу наиболее рациональных решений, возникавших
в меняющихся обстоятельствах “проблем” (Bauman, сс.16-17).
Руководили процессом отнюдь не монстры. Все было организовано
Экономико-административным отделом, организовано быстро,
четко, по просчитанным универсальным правилам. “Иррациональность”
была исключена. Людей, подозреваемых в расположенности
к убийствам, старались не привлекать к этой рутинной
работе.
Будучи максимально рационализированным, этот процесс
находился в полном соответствии с основными правилами,
определяющими цивилизаторские процессы, с неуклонным
устранением насилия из общественной жизни. Иначе говоря,
как проницательно заметил Бауман, насилие было отдано
под контроль государства. То, что происходит здесь,
также требует забыть о проблемах нравственности. Бауман
пишет (курсив его) (сс. 28-29):
Цивилизаторский процесс подразумевает среди прочего
выведение практики использования и распространения
насилия из сферы нравственных понятий, а также освобождение
необходимого количества рационализма из-под влияния
этических норм и моральных запретов.
… Условия рационального ведения дел – как, например,
разделение дома и работы, личных доходов и общественной
казны – являются в то же время мощными факторами,
которые не позволяют целенаправленным, рациональным
действиям смешиваться с процессами, управляемыми иными
(иррациональными в принципе) нормами. Такое разделение
делает рациональные действия невосприимчивыми к ограничениям,
которые накладывают нравственные понятия, декларирующие
взаимопомощь, солидарность, взаимоуважение и прочие
нормы поведения, принятые в неделовой среде.
Согласно Бауману, Холокост – это не иррациональный
всплеск атавистических тенденций, а закономерное проявление
тенденций современных. Я хочу добавить: Холокост был
всего лишь продолжением основной тенденции европейской
колониальной политики.
Сейчас одна за другой идут столетние годовщины крупнейших
европейских побед в Африке. Интеллектуальной основой
того, что обернулось невероятными зверствами, были теории,
что эволюционируют и выживают достойнейшие. А инструментами
выживания достойнейших были ружья, победившие стрелы.
Не у Сталина ли Гитлер перенял свои методы? Об этом
спорят историки и социологи в Германии. Ерунда, утверждает
Линдквист (Lindqvist, 1992, сс. 199-200). Гитлеру это
было известно с детства. Атмосфера, в которой жил юный
Гитлер, в которой жили все в Европе, была пронизана
убеждением, что империализм есть биологическая необходимость,
ведущая к неминуемому истреблению низших рас. 4 мая
1898 года Адольфу Гитлеру было 9 лет, и в Алберт-Холле
в тот день он не присутствовал. А именно тогда, на гребне
побед в Африке, лорд Солсбери, премьер-министр Великобритании,
заявил, что все народы можно поделить на умирающие и
живые. Да, Гитлера там не было. Но он все равно об этом
знал, как знали и все европейцы. Они знали, что совершила
Франция в Африке, что совершила Англия, что – присоединившаяся
к ним позднее Германия, уже в 1904 году. Умирающие народы
нуждались в помощи – иначе они не могли этого пережить.
Так что в истреблении людей нет ничего нового. И нечему
тут удивляться. Гитлеровские и сталинские лагеря продолжали
традицию. Просто случилось все это в самой Европе. Это
означает, что оно приблизилось к нам и в то же время
стало более непостижимым.
12.2. Ряса дьявола
Немыслимы мысли только до тех пор, пока не сформулированы.
Вот что получается:
Гитлер был одержим идеей народа (Volk), чистоты расы
и пространства (Lebensraum) для создания чистого продукта.
И у него были возможности реализовывать свои идеи. Концентрационные
лагеря – порождение индустриализации, одно из многих,
возникших в результате сочетания идейных разработок,
организации общества и технических усовершенствований.
Я убежден в том, что пенитенциарная система США развивается
в том же направлении. Весьма вероятно, что эта тенденция
распространится и в других индустриальных странах, особенно
в странах Восточной Европы, причем скорее всего еще
в нынешнем десятилетии.
Некоторым мысль о том, что уголовная полиция в индустриальном
демократическом обществе имеет хоть что-то общее с тем,
что происходило в нацистской Германии, в концентрационных
лагерях, кажется абсурдной. Большинство индустриальных
стран имеют демократическую форму правления, и их цель
– искоренять преступность, а не заниматься массовым
уничтожением граждан.
Это, конечно, так. И я не думаю, что нынешние тюрьмы
превратятся когда-нибудь в концентрационные лагеря.
Даже в самом худшем случае преступников не будут убивать.
Некоторое количество смертных приговоров будет приведено
в исполнение, но большинство заключенных со временем
освободят, или они покончат жизнь самоубийством, умрут
естественной смертью или скончаются вследствие полученных
в тюрьме телесных повреждений2.
Поэтому то, что может состояться, следует скорее назвать
не концентрационным лагерем, а Гулагом. По моим довольно
мрачным предположениям, весьма значительная часть мужского
населения низших классов может провести большую
часть жизни в тюрьмах или лагерях. Я не утверждаю, что
это неминуемо, но вероятность этого достаточно велика.
У нынешней цивилизации нет гарантий против такого поворота
событий.
Напротив, мы видим энергичные начинания по изменению
правового аппарата, по разработке идеологии “правосудия
по заслугам”, по увеличению эффективности контроля,
по увеличению количества заключенных, по рационализации
обращения с ними. Малькольм Фили (1990, сс. 66-67) говорит
о “новой пенологии”, под которой он подразумевает пенологию,
ориентированную не на индивидуумов и, в особенности,
не на то, чтобы путем наказания или реабилитации изменить
эти индивидуумы, а пенологию, сосредоточенную прежде
всего на управлении всем населением.
Задача не в изменении, а в управлении.
…
Избранные для этого способы – таблицы расчета вероятностей,
классификационные схемы, в которых индивидуальные
диагнозы заменены общими классификационными системами,
служащими для наблюдения, ограничения и контроля.
Отличительной чертой новой пенологии является замена
нравственной или клинической характеристики индивидуума
вероятностными расчетами и статистическими выкладками,
применяемыми ко всему населению.
Фили считает, что эта новая уголовная политика не направлена
ни на наказание, ни на реабилитацию людей, совершивших
преступление. Она сводится к попытке идентифицировать
неуправляемые группы и найти способ ими управлять. То
есть решить, что делать, чтобы контролировать опасные
группы населения. Новой пенологии очень помогло установление
дистанций: между индивидуумом и категориями, между общепринятой
моралью и моралью менеджмента и бухгалтерского мышления
в науке.
Если хочешь управлять дьяволом, узнай его лучше. Надо
понять, что лежало в основе случившегося в Германии,
а также в Советском Союзе, а потом попробовать вычленить
то, что важно для понимания современной ситуации.
Но у дьявола свои приемы. Он меняет личину. Если мы
хотим сорвать с него маску, следует понять его в целом
и на основании этого вычислить, в каком обличии он появится
в следующий раз.
Начать следует с поисков наиболее острых проблем в
современном обществе и спросить себя: как же эти проблемы
проявляются?
Гитлер боролся за чистоту нации и видел необходимость
в Lebensraum – жизненном пространстве. Перед сверхиндустриальными
державами стоят две основные проблемы, о которых мы
уже упомянули. Первая – найти пространство для распространения
своих товаров; вторая – решить, как быть с высвободившейся
после появления новейших технологий рабочей силой.
Увы, приходится признать то, что мы видели: тюрьмы
оказываются весьма полезными для решения обеих проблем.
В наиболее стабильных и благополучных странах суровые
меры наказания, применяемые к тем, кто не трудится на
благо общества, дают возможность увеличивать благосостояние
остальных. В остальных промышленных странах тюремное
заключение дает возможность контроля над наиболее опасными
слоями населения. Есть еще один крайне важный факт:
весь институт контроля над преступностью является частью
системы товаропроизводства. Эта система представляет
огромный экономический интерес как для владельцев, так
и для рабочих, и является неотъемлемой частью современного
общества, поскольку ее “товар” – это контроль. В свете
этого встает вопрос: когда наступит естественный предел?
В индустриализации заложено стремление к расширению.
Что произойдет с уголовной политикой, если индустриальное
развитие будет продолжаться?
12.3. Нужен ли ограничитель роста?
В названной области “естественных пределов” нет. Нет
лимитов природных ресурсов, невозможно ограничить действия
“зеленых”, борющихся с промышленностью. Все мы грешны
перед Господом, многие из нас совершали проступки, за
которые должны были бы отвечать перед властями, если
бы у них было желание нас наказывать. Однако совершенно
ясно, что будь сеть покрепче, а ячейки помельче, в нее
попалась бы значительная часть населения.
Если бы развитие промышленности внезапно остановилось,
это было бы достаточным основанием прекратить расширение
тюремной структуры, поскольку мечта о свободном предпринимательстве
рассеялась бы. Многие из тех, кто никогда не оказывался
у черты бедности, поняли бы, что безработица не всегда
является следствием безынициативности, лени или гедонистического
образа жизни. Поток денег, контролирующих промышленность,
также иссяк бы. Деньги налогоплательщиков – тех немногих,
кто был бы в состоянии платить, – направлялись бы на
более насущные нужды.
Однако при экономическом спаде тюрьмы можно счесть
как раз самым необходимым. В такой ситуации социально
опасных людей становится больше, и они делаются еще
более опасными. Как мы уже знаем, представителей низших
классов в тюрьмах и так больше всего.
Естественных пределов нет. Промышленность развивается.
Возможности те же. Две трети населения – очень высокая
доля для одной страны – будут иметь уровень жизни выше,
чем где бы то ни было в мире. Средства массовой информации
пишут об опасности преступлений, совершаемых оставшейся
третью. Правители выбираются за то, что обещают посадить
эту треть за решетку. Почему это может прекратиться?
Нет предела рационализму.
Движущие силы на удивление сильны. Интересы, которые
они выражают, находятся в полном соответствии с существующей
системой ценностей. Так что нравственная база у них
солидная. Почему бы им в обозримом будущем не победить
окончательно?
Германия была на это способна, она пришла к окончательному
решению в разгаре войны, несмотря на острую необходимость
использовать железные дороги и людей в других целях.
Советский Союз создавал лагеря в разгар подготовки к
войне, и они действовали и во время войны, и после.
Они не только нашли возможность так поступить, но и
получили от этого выгоду. Возможно, нынешние промышленные
страны добьются не меньших успехов.
Перед Гитлером и его народом стояла почти что невозможная
задача. И перед советскими руководителями тоже. Но разве
легче было бы не контролировать новые социально опасные
слои населения?
Почва уже подготовлена. Средства массовой информации
занимаются этим с утра до вечера, а политики к ним присоединяются.
Политик должен быть против греха. И в этом соревновании
выигрывает тот, кто делает наиболее высокую ставку.
Защита людей от преступности – какая благая цель! И
в то же время те, кто осуществляют контроль, раздают
новые и новые приказы. У них есть возможности. Естественных
пределов нет. Общество без преступности – цель настолько
святая, что даже деньги не важны. Кого в разгар тотальной
войны беспокоит цена? Слово “управление” происходит
от глагола “править”. Правит тот, кто погоняет лошадь
хлыстом. Успешнее других правит тот, кто может упростить
систему ценностей до минимума. В современном обществе
это успешно осуществляется.
12.4. Убийство как индустрия
При реализации “конечного решения” немецкая промышленность
была весьма полезна. Для уничтожения людей использовался
газ под названием “Циклон”. Этот газ надо было закупать
у частных фирм. Гилберг (1985, с.886) пишет, что он
производился на химических предприятиях, специализировавшихся
на дезинфекции домов, бараков, а также одежды, в специальных
газовых камерах. Фирма, разработавшая газовый метод,
называлась Deutsche Gesellschaft fu r Scha dlingsbeka
mpfung (“DEGESCH”), и владели ею три корпорации: I.G.
Farben (42,5%), Deutsche Gold- und Silberscheideanstalt
(42,5%) и Goldsmith (15%). Доход в 1942 году составил
760 000 рейхсмарок3.
Почти до самого конца войны дела шли как обычно. В марте
1944 года один из заводов разбомбили. В то время СС
готовило 750 000 евреев к отправке в Освенцим, единственный
из существовавших тогда лагерей смерти. Однако “ТЕСТА”
все-таки смогла послать 2800 кг “Циклона” в Освенцим.
Гилберг (с. 891) пишет о том, что фирма настойчиво интересовалась:
кому высылать счета. Этот запас использовался до самого
конца.
I.G.Farben участвовала в производстве газа для Освенцима.
Но нельзя с уверенностью сказать, что там понимали,
чем занимаются. С 1938 по 1943 год объем продаж “Циклона-Б”
возрос вдвое, однако газ использовался и для других
целей, например, для дезинфекции подводных лодок и казарм.
Одной тонны “Циклона” было достаточно, чтобы уничтожить
миллион человек. В 1943 году было произведено 411 тонн
(Hayes,1985, с.362). Производители могли и не подозревать,
что их продукт годится для уничтожения людей. Впоследствии
ни один из руководителей I.G. Farben не был привлечен
к ответственности за соучастие в зверствах.
Но, посещая свои фабрики, они же дышали этим воздухом.
Одно из предприятий располагалось вблизи Освенцима.
Лагерь поставлял бесплатную рабочую силу для строительства.
Даже высшие начальники не могли не заметить “отвратительного
зловония, исходившего от печей Освенцима и Биркенау”.
И бессильны были “официальные разъяснения о том, что
в лагерях бушует эпидемия тифа и приходится сжигать
трупы” (Hayes, 1985, с. 364). Более того, рабы-рабочие
прекрасно понимали, какая участь их ждет. Надсмотрщики
на предприятии I.G. Farben “не только открыто говорили
о том, зачем нужен газ, но и представляли это в качестве
стимула к более интенсивному труду”. На некоторых рудниках,
также принадлежавших I.G. Farben, условия были еще хуже.
Кормили на рудниках лучше, но люди, там работавшие,
выдерживали только по четыре-шесть недель.
После войны пятеро руководителей I.G.Farben были осуждены
за использование рабского труда. Они получили легкое
наказание, и некоторые из причин, приведенных судом,
имеют прямое отношение к теме частных тюрем:
Мы не можем утверждать, что частное лицо в разгар
войны имело возможность решать, верно или нет поступает
правительство. (Процитировано по: Hayes, 1985, с.332.)
В 1951 году был освобожден последний из руководителей
I.G. Farben. Впоследствии все они успешно работали в
качестве советников или управляющих в различных немецких
корпорациях. И в этом нет ничего удивительного, пишет
Хайес (Hayes,1985, сс.380 and 382):
Руководители Farben предпочли вести себя в этой ситуации
не как революционеры, а как бизнесмены.
…
Чувство профессионального долга заставляло их сообщать
о каждом пункте, находившемся в сфере их компетенции
и ответственности, своему начальству и акционерам.
Подчиняясь этим обязательствам, они сняли с себя ответственность
за вынесение нравственных оценок и не принимали во
внимание возможные последствия своих действий.
12.5. Убийство по медицинским показаниям
Теперь такого произойти не может. Мы живем в демократических
странах. Мы гораздо больше знаем. Наше население имеет
более высокий уровень образования. И, что самое важное,
мы теперь живем в обществе, где большое значение имеют
высокие профессиональные стандарты.
Однако те из нас, кто изучали проблему концентрационных
лагерей, этим не впечатлены, более того, относятся к
этому с огромным недоверием.
То, что случилось тогда, случилось именно потому, что
работу выполняли профессионалы в тесном сотрудничестве
с чиновниками.
Участие ученых было необходимо. Основной идеей была
борьба за чистоту расы. Нечистые не должны были рожать
детей, а чистым следовало плодиться и размножаться.
Поэтому происходила стерилизация нечистых, а чистых
поощряли к размножению. И эти мысли не казались порочными.
Американские ученые с завистью сообщали на родину о
том, насколько идеи расовой гигиены, которые весьма
ценились в США, претворяются в жизнь в Германии.
Однако нежелательные люди продолжали появляться. Например,
калеки. Считалось, “что их жизнь бессмысленна”, секретным
декретом была разрешена эвтаназия. С приближением войны
критерии изменились, речь пошла о людях не только с
физическими, но и с умственными дефектами. Сначала это
относилось к людям с серьезными умственными отклонениями,
потом сюда были включены люди, страдающие не столь значительными
задержками развития, а затем – психопаты, гомосексуалисты,
а также все потомки лиц других рас. Были разработаны
совершенные методы. Расстрел был слишком дорог, кроме
того, приводившие приговоры в исполнение испытывали
стресс. Инъекции оказались менее эффективными, нежели
ядовитые выхлопные газы. Лучше всего показали себя газообразные
инсектициды, которые и стали применять.
Участие врачей также было необходимо. Медицинские аналогии
приводились постоянно. Немецкий народ рассматривался
как тело. Все тело нуждалось в лечении. Если какой-то
орган нездоров, необходимо прибегнуть к хирургическому
вмешательству. Евреи – это раковая опухоль, зараженный
орган должен быть удален. Это – не убийство, это лечение.
Врачи воплощали теорию в жизнь, а о результатах докладывали
теоретикам. Будучи врачами, они имели право действовать
лично. Лифтон (Lifton, 1986) называет это убийством
по медицинским показаниям. Он опросил двадцать девять
медиков, занимавших при нацистах достаточно высокие
посты. Пятеро работали в концлагерях. Он опросил также
довольно известных профессионалов – не медиков. И еще
он беседовал с восемью узниками Освенцима, работавшими
в медицинской части. Более половины из них были врачами.
Основным выводом, к которому он пришел, было то, что
как для подготовки всей операции, так и для претворения
ее в жизнь нужно было обладать необходимыми познаниями
в медицине. Даже на вокзалах, куда прибывали поезда
из гетто, обязательно присутствовали врачи. Там, прямо
на месте, они решали, какие именно операции нужны телу
народа: кивок налево – немедленное уничтожение, кивок
направо – отправка в лагерь на принудительные работы.
Если под рукой не было врача, его мог заменить дантист
или фармацевт. Очень важно было не сдавать позиций:
это должно было быть решением врача. Без врачей или
тех, кто их заменял, это было бы убийство.
Худшие из кошмаров никогда не станут реальностью. Население,
считающееся опасным, не будет уничтожено, за исключением
тех, кого приговорят к высшей мере. Но есть опасность,
что те, кого сочтут лидерами в этой группе социально
опасных, окажутся в заключении, в психиатрической лечебнице,
то есть будут вынуждены провести активные годы жизни
под наблюдением властей. Это может быть осуществлено
с соблюдением демократических принципов и под строгим
контролем со стороны правовых институтов.
12.6. Легализованное убийство
- Если Холокост был порождением индустриального
общества,
- если рациональные бюрократические методы
были основным условием его осуществления,
- если важную роль при этом сыграли научные
теории,
- если были необходимы медицинские знания,
значит, есть все основания ожидать повторения случившегося
– если время пришло и имеются в наличии все необходимые
условия.
Имеются ли они?
Индустриальное общество в наличии, и оно сейчас испытывает
определенные трудности. Миром правит рыночная экономика,
построенная на принципах рациональности, полезности
и, естественно, доходности. Имеются в наличии низшие
классы, легко переходящие в статус социально опасных.
Есть и научные теории, для которых готово поле деятельности.
Существуют разработки по наркотикам, доказывающие, что
некоторые наркотики, не широко известные, а новые, обладают
такими свойствами, что в борьбе с ними любые методы
расследования и любые наказания являются законными.
Теоретики права и криминологии рады предоставить свои
услуги. В лечение никто больше не верит, но со времен
зарождения позитивистских теорий борьбы с преступностью
лишение прав стало излюбленным методом контроля.
Правовая система отлично адаптируется к современным
условиям. Идея “правосудия по заслугам” позволяет упростить
систему, прежде всего – не принимать во внимание никакие
обстоятельства, кроме степени тяжести преступления.
Стремление добиться соответствия между тяжестью преступления
и назначенным наказанием настолько велико, что все остальные
обстоятельства, обычно представляемые на рассмотрение
суда, исключены из него. То, что было системой правосудия,
становится системой контроля над преступностью. Классическое
разделение власти на судебную, исполнительную и законодательную
практически сведено на нет. Суды стали орудиями в руках
политиков, а в исключительных случаях судьи, равно как
и прокуроры, сами становятся политиками. Все это вне
критики. В этом нет таких серьезных нарушений закона,
которые были во время Холокоста или в Гулаге. Теперь
это демократичный контроль над преступностью со стороны
большинства избирателей. Этому нет естественных пределов,
до тех пор, пока действия не приносят вреда большинству.
Для оптимизма оснований нет. Нет легкого выхода, нет
рецептов на будущее, когда сбудутся худшие из ожиданий.
Мое орудие – слово, и я могу предложить только слова:
попытки прояснить ситуацию, в которой мы находимся,
попытки показать, как некоторые из моральных ценностей
в стремлении подстроиться под требование времени отметаются
в сторону. Давайте еще раз посмотрим на институты правосудия
– возможно, в их старых, традиционных формах сохранилось
нечто, имеющее ценность.
Примечания
1 - Мы имеем полное право сказать:
вопрос не в том, когда или где случится новый Холокост.
Он уже происходит – финансовая и индустриальная политика
Запада в странах третьего мира чревата смертью и разрушениями.
Однако в этой книге я ограничусь вопросом о положении
дел в развитых странах. На Западе проблема контроля
над преступностью – это микрокосмос. Если нам удастся
понять, что происходит в некоторых из развитых стран,
нам будет легче осмыслить феномен стран третьего мира.
2 - В докладе Хьюман Райтс Вотч (1991,
с. 38) сообщается, что за последние десять лет среди
причин смерти заключенных на втором или третьем месте
было убийство сокамерниками, на первом – смерть от болезней
и других естественных причин. Соответственно, самоубийство
и убийство сокамерниками отходят на второй план.
3 - “Циклон” производился двумя компаниями:
Dessauer Werke и Kaliwerke в Колине. Завод I.G. Farben
(в Уердингене) производил стабилизатор для “Циклона”.
Сбытом газа занималась “DEGESCH”, которая в 1929 году
поделила мировой рынок с американской корпорацией “Cyanamid”.
Однако “DEGESCH” не продавала газ непосредственно потребителю,
этим занимались две другие фирмы, “HELI” и “TESTA”.
“HELI” работала в основном с частными потребителями,
а “TESTA” обслуживала государственный сектор, в том
числе вермахт и СС.
|
