Материалы приложения к дискуссии “Уголовная политика:
новые подходы”
Тема: ЭКОНОМИКА УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ
Валерий Абрамкин
ЭКОНОМИКА “ЗОНЫ”
Исправительно-трудовая система СССР сложилась к началу
30-х годов как огромный хозяйственно-промышленный комплекс,
использующий принудительный труд заключенных. До недавнего
времени Министерство внутренних дел занимало по объему
выпускаемой продукции пятое место среди основных промышленных
министерств, выпуская тысячи наименований продукции.
Сейчас в России — 1 млн. заключенных, а всего за последние
30 лет через советскую пенитенциарную систему прошло
60 или человек. Публикуемые ниже заметки В. АБРАМКИНА
дают представление о том, какие “экономические университеты”
закончила в зоне эта немалая часть граждан России.
ЧТО ТАКОЕ ТЕНЕВАЯ ЭКОНОМИКА СОВРЕМЕННОГО ГУЛАГа?
В теневую экономику зоны входят все хозяйственные процессы
и связи, которые не разрешены официально. Скажем, заключенным
запрещено дарить, принимать в подарок и продавать какие-то
вещи, иметь деньги на руках. Однако вещи продаются и
покупаются, идет циркуляция денежных средств.
Условно теневую экономику можно разбить на несколько
составляющих: это прямой грабеж, купля-продажа и обмен
товаров, оказание услуг и собственно промышленное производство.
От последнего зависит объем теневой экономики зоны.
Начнем с грабежа. Приведу пример из собственной практики.
Контролер-прапорщик принес и за неплохие деньги продал
заключенному десятилитровую канистру вина. Потом пошел
и “сдал” заключенного коллеге. Тот, в свою очередь,
изъял у заключенного вино и еще червонец потребовал,
чтобы скрыть “правонарушение” и не написать рапорт.
Зэку пришлось откупаться. Дальше: этот второй прапорщик
идет и продает вино другому осужденному. Это грабеж,
совершаемый с помощью обмана, мошенничества.
Но бывает и грабеж откровенный. Привозят этапом в колонию
новоиспеченных заключенных. Перед тем, как поместить
в карантинный барак, производят обыск. Все “неположенное”,
что у заключенного не пропускают в зону, должно быть
сдано на склад, но перед этим зафиксировано на карточке
заключенного, отмечено в квитанции, которая выдается
на руки, чтобы по освобождении он смог получить назад
свои вещи. Однако при обыске вещи бросают в общую кучу,
все перепутывается, пойди потом докажи – твоя вещь или
не твоя. А что-то и просто отбирают. Между тем этап,
который приходит с воли, достаточно богат: джинсы, куртки,
обувь и т. д.
Есть другие формы чистого грабежа. В казарме или в
производственном помещении идет обыск. Солдаты суют
себе в карманы сигареты, поделки заключенных, другие
понравившиеся им вещи. Обыск ведется так, чтобы было
“побольше шороху”. К нам в центр часто пишут матери
осужденных: “Мой сын сообщил, что при обыске бросили
на пол его фотографии, письма и книги...” Это делается
не потому, что солдат неряшлив и святых чувств не понимает,
а чтобы скрыть грабеж; ведь когда из тумбочки все вывалят
и разбросают по полу — ищи потом: может, под чью-то
кровать завалилось, а может, кто-то из заключенных подобрал.
Потом все эти вещи либо поступают на черный рынок города,
в котором стоит колония, либо оседают у охраны и администрации,
а она их потом снова через своих людей на зоне продает
тем же осужденным.
ЧТО ПОКУПАЕТСЯ И ОБМЕНИВАЕТСЯ В КОЛОНИИ?
Главный продукт, который потребляется через черный
рынок теневой экономики, — это чай. Любая зона, если
она сидит без чая, просто недееспособна. Раньше его
потребление было ограничено 50 г в месяц, между тем,
на строгом режиме столько требуется человеку только
на день. Чтобы его добыть, нужны деньги. Сейчас чай
можно приобретать в неограниченном количестве, но его
нет в ларьке — дефицит. В посылках же присылать чай
администрация не разрешает потому, что она задействована
в черном рынке как главный поставщик чая и получает
за него немалые прибыли.
Ходовыми товарами являются продукты, носильные вещи
(даже форменная казенная одежда и обувь, которые берутся
со склада и продаются заключенными по десятке за пару),
водка, сигареты, допинг, различные порнографические
карточки и открытки. Причем “порнухой” здесь считается
даже то, что на воле — произведение искусства. Я был
свидетелем того, как в ларьке продавали репродукции
картин известных художников, на которых имелось изображение
обнаженного женского тела. Заключенные покупали их,
а на выходе стоял оперуполномоченный, изымал (“не положено!”)
и складывал в мешок, не пуская зэков обратно в ларек,
чтобы они предупредили товарищей — не тратить зря деньги.
Услуги классифицируются в зависимости от того, кто
их предоставляет. Зоновский “козел” (осужденный, который
по официальной версии встал на путь исправления, а по
неофициальной — состоит на службе у администрации) предоставить
свидание не может. Есть, конечно, виды услуг, которые
осужденные оказывают друг другу, но это не делает погоды
в теневом бизнесе ГУЛАГа. Уровень черного рынка зависит
от администрации, охраны (солдат срочной службы, прапорщиков-контролеров)
и вольнонаемных (это учителя, производственники и т.п.).
Администрация за плату предоставляет свидания, выносит
поощрения или, если ты попался на чем-то запрещенном,
не наказывает тебя. За мзду можно попасть на хорошую
работу. Понятным становится, почему большинство осужденных
хозяйственников, у которых есть деньги, попадают на
тепленькие места: кладовщиками, хлеборезами и т.п. Взятки
даются даже за перевод в колонию-поселение, то есть
за изменение меры наказания. Взятки — когда подается
прошение о помиловании. Взятки — за проход в зону: кстати,
мне недавно обещали прислать пропуск в колонию, купленный
за 200 руб. За представление на условно-досрочное освобождение
тоже берут. На зонах всем хорошо известна такса — 1000
руб. за год свободы. У меня есть непосредственное доказательство
этому. На алтайской зоне начальник отряда за взятки
“освобождал” людей. Удивительное дело: природный воспитатель,
профессионал — заключенные его уважали... Понятно, что,
приняв взятку, “отрядник” судье или прокурору оплачивал
услуги, водил в ресторан. Тип, вполне вписывающийся
в традиционную культуру колонии.
Однако механизм этот функционирует везде по-разному.
На Кавказе и в Средней Азии все услуги стоят дороже.
Охрана приносит в зону деньги. Если мне выслали из
дома 125 руб., то прапорщик принесет только 100. Это
классическая цена: “четвертак” за сотню.
За мзду отправляют на волю письма, ведь на строгом
и особом режимах отправление писем ограничено двумя
в месяц. А если я хочу послать больше? Кстати, все письма,
полученные нашим общественным центром, присланы нелегально.
Обычно эта услуга стоит 5 руб.
Охрана собирает поборы и за поблажку. У меня в колонии
был друг Вася. У него в каждой смене был “свой” прапорщик,
который “отмазывал” его. Я работал в одном цехе, он
— в другом. Пришел он ко мне чай попить. Это уже нарушение.
Вася кому пятерку, кому червонец платил, чтобы такие
нарушения не замечались. Если контролер, к примеру,
возьмет деньги и ничего не сделает, в следующий раз
ему уже не дадут. И потом: на зоне же завязываются какие-то
чисто человеческие отношения: система работает и на
доверии.
Вольнонаемные проносят водку, наркотики, деньги. У
нас в зоне был один вольнонаемный шофер, который возил
на производство рулоны резины. Моя жена присылала ему
посылки: чай, грецкие орехи… При въезде в колонию шоферов
“шмонают”. Так вот: водитель разматывал рулон, все вещи
заворачивал туда, обрезал кусок резины, чтобы толщина
рулона была как у всех. Когда въезжал в зону “с товаром”,
то для оповещения вешал на номер машины тряпку. Мы,
разгружая, отбрасывали помеченный рулон в сторону.
Поскольку ассортимент услуг, предоставляемых администрацией,
охраной и вольнонаемными, во многом одинаков, на этой
почве возникает конкуренция. Администрация недовольна
охраной. Тем более, что охрана не подчиняется по службе
начальнику колонии.
Форма конкуренции — в подлавливании друг друга. Вот
привозят чай. Сексот из заключенных дал об этом информацию
отряднику или начальнику колонии. Чай перехватывается.
Если поймают за руку прапорщика или солдата — взгреют.
Перехваченный товар в документы не заносится или заносится,
но не весь. Что-то перепадает сексоту, а остальное администрация
через верных людей в зоне перепродаст зэкам.
КАКИЕ ФАКТОРЫ ВЛИЯЮТ НА ТЕНЕВУЮ ЭКОНОМИКУ ЗОНЫ
Во-первых, все зависит от характера самих колоний.
Зоны строгого и усиленного режимов сами заключенные
делят на три типа: “красные”, “блатные” и “мужицкие”.
В “красных” зонах, где власть держат “козлы”, господствует
вариант монопольной экономики. Цены здесь по своему
усмотрению вздувает монополист, не выполняются договорные
нормы, на которых строятся неформальные отношения. Начинается,
как говорят осужденные, “беспредел”, или мафиозный порядок.
Я хорошо знаю зону, где заправляют “козлы”. В красноярской
колонии был именно “красный” порядок. Когда приходишь,
“козел” предлагает тебе сразу купить хорошее место.
Койка может стоить от 5 до 25 руб. Есть койки и не престижные,
которые ничего не стоят, они стоят у входа, Самые престижные,
дорогие — начинаются от “воровского” (дальнего от входа)
угла... Нужно выйти на работу в хорошую бригаду — 50
руб. “козлу”-нарядчику, и ты будешь там. Ты вообще не
хочешь сегодня выйти на работу? Даешь нарядчику 5 рублей.
А за 10 или 25 руб. тебе закроют наряд на месячную норму,
а это значит — бухгалтерия положит “на карточку” 40
руб.
В тех колониях, где существует “правильный мужицкий”
порядок, цены регулируются “демократическим путем”.
Хочет “козел” поднять цену на чай, получаемый для перепродажи
от администрации, — ему или башку разобьют или организованно
не будут покупать. Цены тут традиционны, они адекватны
пожеланиям покупателей, Все привыкли, что пачка чая
стоит 3 руб. — так и будет. Если вдруг возник его дефицит
в связи с нехваткой на воле и за 3 руб. стало продавать
невыгодно, собирается братва и решает: продавать за
4 или за 5 руб.
Блатная же зона — это мечта каждого осужденного, Если
у “козлов” опорой является администрация, то у “блатных”
— основная масса осужденных “мужиков”. Блатные находятся
в оппозиции к администрации. Они приближают к себе двух-трех
человек, и те определяют, кто что может продавать, а
кто — нет. Чтобы не выбить опору из-под собственных
ног, блатные действуют в общем-то в интересах “мужиков”.
Пример такой зоны — колония строгого режима в поселке
Новый Берег Архангельской области.
Размах теневой экономики зависит также от объема промышленного
производства, которое есть в колонии. Чем выше объем
производства, тем выше уровень черного рынка. Ибо теневая
экономика тут прежде всего связана с государственными
средствами: когда их много, легче незаметно “отломить”
кусочек.
Третий фактор — региональный. Одна ситуация в России
(особенно в северных зонах, которые гораздо бедней и
оборот черного рынка там на порядок ниже остальных),
и совсем другая — в среднеазиатских республиках и на
Кавказе. На юге все делается совершенно откровенно.
Все знают, что и сколько стоит; женщина, год свободы...
Фактор, существенно влияющий на теневую экономику,
— это ситуация на воле. Если на воле нет чая и табака,
то и в зоне его меньше. Соответственно цена на него
повышается, и уровень эксплуатации осужденных увеличивается,
КАК ВЫГЛЯДЯТ ТАЙНЫЕ НИТИ ТЕНЕВОЙ ЭКОНОМИКИ
Если изобразить колонию на схеме в виде некоего озера,
то мы увидим, что от него и к нему тянется масса всяких
видимых и невидимых рек, речек и ручейков. Это потоки
как туда, так и обратно — платный обмен информацией
и материальными ценностями с дальней и ближней волей.
Дальняя воля — это родственники и друзья осужденного,
живущие вдали от зоны. Ближняя — те, кто живет рядом.
Продукты, вещи и деньги, идущие с дальней воли, частично
оседают на ближней, которая, собственно, во многом кормится
благодаря колонии. Однако с ближней воли берут начало
свои ручейки. На ближнюю же волю из зоны идут всякие
произведенные за колючей проволокой вещи. Например,
в Новоалтайске близлежащее население обеспечивалось
неводами, сувенирами. Кстати, обычное явление — когда
из зоны больше вытекает, чем втекает. Если называть
вещи своими именами, это пот и кровь заключенных, которые
жестоко эксплуатируются всеми. Отсюда такие факты: смертность
на зоне от туберкулеза в 10 раз выше, чем на воле, а
заболеваемость выше в 17 раз: 70% больных туберкулезом
— бывшие заключенные.
СУЩЕСТВУЕТ ЛИ СВЯЗЬ ТЕНЕВОЙ ЭКОНОМИКИ ГУЛАГа С ТЕНЕВОЙ
ЭКОНОМИКОЙ ВОЛИ?
До 1987—1988 гг. в российских зонах связи были самые
минимальные и простые. Когда в промзоне производится
какая-то неучтенная продукция, для ее реализации требуются
теневые структуры. Если под теневыми структурами понимать
не только вооруженных рэкетиров, но партийно- государственную
мафию, то теневые экономики ГУЛАГа и воли всегда были
связаны между собой. Хотя бы тем, что зона кормила и
управление исправительных дел, и прокуратуру, и вообще
всех, от кого зависела администрация.
То, что происходит сейчас, — очень тревожное явление.
Зона становится заманчивым объектом для серьезной организованной
преступности. Поскольку в обществе нарастает дестабилизация,
у правоохранительных органов появляется тяга ко всякой
коррупции: ведь зарплата у них маленькая, а соблазн
велик.
Зона — это вообще выгодное место для организованной
преступности, ибо закрыта от глаз общества. Приведу
пример. Обычная российская лесоповальная зона. Там образовалась
национальная мафия. Сотрудники-кавказцы выжили всю русскую
администрацию, взяли власть, поставили блатных из кавказских
людей. То, что при этом будут делать из простого заключенного,
трудно себе представить. Ни один раб Древнего Египта
ни с одной пирамиды ему не позавидует.
Это самое страшное — связь теневой экономики ГУЛАГа
с коррумпированной властью. Ведь процессы, идущие в
теневой экономике ГУЛАГа, очень трудно распознать, когда
они связаны с властью. На всякие действия система может
ответить очень опасными латентными подвижками. Может
произойти взрыв.
Как на зоне, так и на воле у МВД есть масса агентов.
Чтобы доносить, агент сам должен в чем-то участвовать.
Поэтому образ жизни провоцирует человека на преступную
установку. Существование такой агентуры создает предпосылки
для организованной преступности в правоохранительных
органах. В прессе были публикации, как один оперуполномоченный
руководил бандой. Он начал работу с агентами, которые
о чем-то ему сообщали. Потом стал прикрывать преступников:
давал им информацию о том, как лучше спрятать следы,
наводил, кого можно грабить.
Письма, которые мы получаем сегодня из разных колоний,
говорят об усилении влияния мафии. Как-то депутаты рассказали
о поездке в Приморье, где зона объявила голодовку. Чтобы
добиться прекращения голодовки, все “отрицалов” загнали
в камеры, а потом травили собаками и избивали дубинками.
Я сказал депутатам, что это еще не самая страшная зона.
Страшнее там, где администрации не видно, где ей не
нужны дубинки и она пальцем никого не тронет. Это значит,
что в колонии есть мафиозные структуры, и там вообще
никто не пикнет — все повязаны, а кто не повязан — боится.
Мафия — это хуже КГБ, потому что вообще никем не контролируется.
В наш центр пришло письмо из кемеровской колонии: “Начальник
колонии Владимир Архиповский со своим замом Петром Радаевым
обложили некоторых осужденных поборами — зэки изготовляют
для них охотничьи, национальные, выкидные ножи, пистолеты-зажигалки
(которые на черном рынке стоят от 100 до 150 руб.),
изделия из дерева. Изготавливаются также автогаражи,
которые продаются не меньше, чем за тысячу рублей...”
Свое сообщение заключенны подкрепили газетной публикация,
где приведена выдержка из подписанного прокурором акта
об изъятии “поделок” в подпольном цехе, где их производство
было налажено.
Я не могу утверждать точно, как возник этот подпольный
цех. Могу лишь предположить. Дело в том, что большинство
осужденных постоянно что-то изготавливают. Для души.
Вероятно, вначале администрация изымала это и брала
себе, потом стала презентовать начальству, проверяющим.
Стало мало — завели спецбригаду из 2—3 человек. Дальше
— больше.
Сегодня практически в каждой зоне есть бригада заключенных,
которая работает на администрацию. Если начальник зоны
умный, он оформит это официально — ни одна комиссия
не подкопается. Был я как-то в одной женской зоне, где
все очень хитро устроено. Маленькая бригада из 5—6 человек
шьет на заказ работникам колонии одежду, сотрудники
вносят деньги в кассу, им выписывают ордер, все как
положено, но посмотрели бы вы на ту смехотворную цену,
по которой продаются эти шикарные вещи.
В зонах же, где по спецзаказу делается мебель, какие-то
предметы домашнй обстановки, снасти, котлы для бани
и т.п., все это часто уходит на волю без всякого оформления.
...Вся нелегальная экономика зоны так или иначе вырастает
из легальной, как бы заполняя лакуны жизни. Хорошо,
когда инструкция и законы “живут” с жизнью в согласии.
Когда же законодательство вступает в разлад с жизнью
и потребностями, возникает что-то противодействующее
или компенсирующее. Абсурдный пример: если закон запрещает
кушать три раза в день, он будет поголовно нарушаться.
Это я говорю к тому, что нельзя одинаково включать в
теневую экономику ГУЛАГа лишний кусок колбасы и пачку
чая. с одной стороны, и наркотики — с другой, что сейчас
делается.
Основываясь на здравом смысле, всю теневую экономику
можно поделить на три части. Первая — абсолютно естественные
человеческие потребности, удовлетворение которых сегодня
напрасно заносится в теневую экономику, — и это есть
результат плохих законов.
Вторая — полукриминальная часть, которая находится
на границе нормального и и абсолютно криминального.
И третья — криминальная часть. Сюда входит распространение
наркотиков и все, что построено на эксплуатации зэков,
на их “поте и крови”. Что плохого в том, что осужденный
изготавливает какие-то поделки? Но когда его сажают
в отдельный цех и он начинает делать “левые сувениры”
в рабочее время, получая за это как за основную работу,
— это уже криминал. Ведь чтобы заплатить изготовителю
поделок рабочую зарплату, ее нужно урезать у других
осужденных. Администрация тут — главное заинтересованное
лицо. Именно она будет за то, чтобы обязательная работа
оставалась составным звеном советской исправительной
системы: на этом можно наживаться.
Леонид Соломонович Трус
ПО ОБЕ СТОРОНЫ “ЗАПРЕТНОЙ ПОЛОСЫ”
Материалы, напечатанные в 5-й книжке “ЭКО” в рубрике
“За запретной полосой”, заслуживают большего, чем просто
читательское внимание. Предмет требует мысли и действия,
но прежде все-таки мысли. И дело не только в российской
максиме, приведенной во вступительной “врезке” “От сумы
да от тюрьмы не зарекайся”.
Я бы хотел выделить и поддержать основные положения
В. Абрамкина и В. Чесноковой: о неразрывности связи
между “зоной” и “волей” и о том, что “тюремный закон”
— это не абсурд, а выражение особой культуры. Справедливость
этих положений продемонстрирована авторами убедительно
и впечатляюще.
Связь осуществляется не только через структуры теневой
экономики, но, как замечает Абрамкин, и в силу того,
что “зона кормила и управления исправительных дел, и
прокуратуру, и вообще всех, от кого зависела администрация”,
включая, естественно, и “партийно-государственную мафию”.
Последнее, однако, означает нечто неизмеримо более важное,
чем “кормила”, поскольку вводит в рассмотрение уже не
трофическую связь, а, как можно подозревать, генетическую.
Примеры, которые приводит далее Абрамкин, это подозрение
подтверждают.
В самом деле, несущую конструкцию описываемого им механизма
эксплуатации заключенных образует все ужесточающаяся
регламентация всех сторон жизни лагерного населения.
Регламентация, в рамках которой какая-либо деятельность
практически невозможна, что зато делает возможной и
практически необходимой торговлю различными “нештатными”
проходами через эти рамки, торговлю, вся инфраструктура
которой находится, естественно, под контролем архитекторов
и смотрителей этой системы; эта положительная (т.е.
усиливающая исходный импульс) обратная связь, собственно,
и превращает совокупность регламентации в СИСТЕМУ. И
определяет ее сущностные свойства.
Любая деятельность заключенного, независимо от ее успешности,
имеет своим с точки зрения заключенного побочным, а
по сути дела — с точки зрения вышеупомянутых смотрителей
— главным результатом расширенное воспроизводство СИСТЕМЫ
в целом, всех ее отношений и структур. Заинтересованность
в таком воспроизводстве приводит к тому, что “смотрители”
становятся по совместительству и “архитекторами” (а
“архитекторы”, в свою очередь, — “смотрителями”) и настраивают
систему на все более высокую степень эксплуатации заключенных.
Формула ее Функционирования аналогична известной формуле
движения капитала, но место ДЕНЕГ здесь занимает регламентация,
или — называя вещи своими именами — насилие:
НАСИЛИЕ — ТОВАР – НАСИЛИЕ,
причем, естественно, НАСИЛИЕ больше, чем НАСИЛИЕ: итоговая
регламентация жестче и изощреннее, чем исходная; ТОВАРОМ
же, как и у Маркса, оказывается рабочая сила. Заключенных.
Иными словами, это не “строй наемного рабства”, как
называл капитализм тот же Маркс, а просто рабство —
без найма.
Для нас здесь можно заметить, как влияет на поведение
системы положительность ее главной обратной связи: она-то
и обусловливает ее расширенное воспроизводство, делая
систему экспансивной (т.е. стремящейся подчинить себе
все общество, превращая само государство в свой исполнительный
орган), а то и агрессивной. Иными словами, до тех пор,
пока и поскольку эта система наличествует в нашем обществе,
в нем сохраняется угроза возрождения какого-нибудь варианта
сталинщины.
Ясно, следовательно, что чаемая многими авторами “гуманизация”
пенитенциарной системы, не может быть ни чем иным, кроме
разновидности “социализма (точнее — сталинизма) с человеческим
лицом” — типичный оксюморон. Не далеко от этих чаяний
ушел, увы, и первый автор рубрики д.ю.н. Я.И.Гилинский,
видение необходимой реформы российской пенитенциарной
системы которого, сводится, Фактически, все к той же
“гуманизации”: “отказ от принудительного труда ... и
переход к добровольному труду ... (индивидуальная трудовая
деятельность, контракт и т.п.), добровольное общее и
профессиональное образование ..., включая среднее и
высшее ...; распространение на ... заключенных основных
положений трудового законодательства ..., сохранение
права на жилплощадь; расширение возможностей досуга
...; осуществление воспитательной работы с привлечением
психологов, психотерапевтов ...” и т.д. и т.п. — вплоть
до “психолого-педагогической подготовки к жизни на свободе”;
и лишь в самом конце этого перечисления называется то,
что, на наш взгляд и, как следует из материалов, представленных
В. Абрамкиным и В.Чесноковой, должно быть отправным
моментом и структурообразующим принципом реформы — не
только, кстати, пенитенциарной — “обеспечение соблюдения
законных прав, охрана чести и достоинства”, т.е. сведение
“зоны” в единое с “волей” правовое пространство. Действительно,
“зона” и “воля” — не разные миры, а части одного и того
же мира, который невозможно устроить так, что бы “воля”
была заповедником права, тогда как “зона” утопала бы
в “беспределе”: если нет права в “зоне”, то это означает,
что его нет и на “воле”. Поистине — о правовом уровне
общества наиболее достоверно можно судить по правовому
уровню его тюрем.
В связи с изложенным хотелось бы несколько скорректировать
заявленную выше поддержку того положения, что “тюремный
закон” есть выражение особой культуры: эту “особость”
не стоит преувеличивать. Да, эта культура криминальна;
но разве не криминальной была (и во многом остается
поныне) культура всего нашего “социалистического” общества?
С ее характерными чертами мы имеем дело повседневно:
“эти бесконечные приписки (по лагерному “туфта”), повальный
брак, мелкие несуны и крупные жулики, вранье на всех
уровнях административно-командной системы и прочие “недостатки”,
бичуемые партийными постановлениями, депутатами, сатириками
и автобусными витиями...” Иначе и не может быть, “зона”
и “воля” создавались одними и теми же людьми, с одним
и тем же пониманием должного, необходимого”... только
в лагере эти “ценности” воплощены откровеннее, без оглядки
на “абстрактный гуманизм” и демагогические идеологические
клише”). Так я писал об этом в 1990 году, основываясь
на опыте пребывания в еще сталинских лагерях. Как видно
из обсуждаемых материалов, нынешние лагеря, перестав
быть становым хребтом режима в целом, стали еще более
коррумпированной “грибницей” криминальной культуры,
все более бесцеремонно подчиняющей себе страну, ведя
ее от партократии к бандократии.
На вопрос, кто кого заражает криминальной культурой,
— “зона” “волю” или наоборот, я бы ответил: это неправильный
вопрос; у “зоны” и “воли” одна культура, но некоторые
ее новеллы зарождаются и проходят апробацию в “зоне”,
другие — в школах, вузах, стройбатах, психушках, банках,
бандах, советах, парткомах, налоговых инспекциях, таможнях,
мэриях, достигая там бьющей в глаза концентрации — как
будущая массовая мода в выставочных моделях Кардена
или Зайцева. Но если все же искать исходный пункт этой
культуры, то, на мой взгляд, он содержится в Формуле
движения “человеческого капитала”. С этой точки зрения
выглядят совершенно беспочвенно объяснения повсеместно
наблюдаемой, безнравственности — как бытовой, так и
деловой — посредством ссылок на первоначальное накопление
или переход к капитализму: мы .имеем дело с утверждением
криминальной культуры. Можно ли с нею бороться? Думаю,
да. Но прежде всего надо эту угрозу видеть и правильно
диагностировать.
Журнал, по-моему, правильно сделал, открыв рубрику,
посвященную отношениям “зоны” и “воли”. Думаю, читатели
пополнят ее множеством интересных и поучительных материалов
о жизни по обе стороны “запретной полосы”.
* * *
Тема: РЕФОРМА И СУБКУЛЬТУРА
Чеснокова В.Ф.
ПРОБЛЕМА ПЕРЕСТРОЙКИ В ПЕНИТЕНЦИАРНОЙ СИСТЕМЕ
(Тезисы доклада)
1. О ходе перестройки в настоящее время можно сказать
только, что все введенные изменения являются не более,
чем послаблением режима и совершенно не затрагивают
оснований самой системы.
Как можно говорить серьезно о перестройке, когда до
сих пор существуют пресс-камеры и действуют т.н. “Белые
Лебеди”, когда медицина остается в наших лагерях ниже
всякой критики, и ИТК служат рассадником туберкулеза
в стране; когда процветает коррупция, — все покупается
и продается, в том числе и льготы, и лечение, — продолжает
существовать каста “опущенных”, а возможность возникновения
“беспредела”, как административного, так и зековского,
не только не уменьшилась в результате всех нововведений,
но, пожалуй, даже увеличилась, когда происходят бунты
и захваты заложников. Учитывая все эти обстоятельства,
можно сказать только, что реформа еще и не начиналась,
поскольку ни одно из коренных зол системы не преодолено.
По нашему мнению, преодолеть все эти уродливые явления,
заложенные в основание системы, невозможно посредством
постепенных мелких изменений, — “поправок” и “починок”:
нужны меры решительные и сильные.
2. Во-первых, следует сказать о законодательстве. Оно
не должно исходить из общих, абстрактных гуманистических
представлений, а быть целенаправленным и бороться именно
с извращениями, характерными для нашей пенитенциарной
системы. Например, в настоящее время необходим специальный
закон, направленный против пресс-камер, предусматривающий
суровое наказание за содержание подобных структур в
том или ином отделении пенитенциарной системы, а также
специальные механизмы контроля.
Однако нужно постоянно иметь в виду, что само по себе
законодательство не всесильно. Важно добиться , чтобы
законы исполнялись, а это — особая и весьма сложная
задача.
3. Трудности проведения в жизнь вновь принимаемых законов
обусловлены:
прежде всего отсутствием мотивации к их соблюдению;
а) сложившаяся практика, берущая свое начало еще из
сталинских лагерей, основывается на полной безответственности
за произвол, творимый администрацией, чему сильно способствовала
закрытость системы, изолированность ее от общества;
эта практика вошла в традицию, “закостенела”, стала
привычным способом действия; и эта привычка к ней мешает
усвоению новых форм и методов;
б) кроме того, за последние годы (а может быть и десятилетия)
произошла деиделогизация персонала, потеря сотрудниками
ИТУ веры в то, что они совершают нужное и полезное дело,
за которое человек может уважать себя сам и требовать
уважения со стороны окружающих; за выполнение закона
бороться, проявляя волю, настойчивость, затрачивая массу
сил — для этого нужно верить в закон, уважать его, а
также уважать то, что стоит за законом и чему он служит
(а стало быть и я, проводя этот закон в жизнь, служу
этому принципу);
кроме того, в нашей пенитенциарной системе отсутствуют
сейчас способы ненасильственного проведения законов
в жизнь.
4. Ненасильственное проведение законов в жизнь требует
атмосферы взаимного уважения сторон, отношения которых
закон регулирует. Закон согласует действия сторон, накладывая
определенные ограничения на способы достижения ими своих
целей. На эти ограничения ими своих целей стороны должны
согласиться. Это согласие и дает возможность закону
функционировать.
Это взаимное согласие заключается и выражается в том,
что личность заключенного пользуется уважением в глазах
администрации, а личность административного работника
— авторитетом в глазах заключенных.
В условиях наших лагерей мы не наблюдаем ни того, ни
другого. Личность заключенного попирается и унижается,
а администрация не пользуется в глазах заключенных никаким
авторитетом . В такой обстановке закон может соблюдаться
только силой, средствами принуждения. Возникновение
так называемого “тюремного закона” показывает, что заключенные
отказываются признавать не только авторитет администрации,
но и самого государственного закона, ею представляемого.
Они не верят в способность администрации установить
какой-то приемлемый для обоих сторон порядок и начинают
его устанавливать собственными силами, основываясь на
признаваемых ими принципах.
Восстановить в этой системе авторитет закона можно
только через восстановление авторитета администрации,
— и наоборот. Пока что мы имеем пред собой только все
углубляющийся процесс разложения этого авторитета.
В распоряжении администрации остаются только насильственные,
принудительные способы поддержания порядка. Но в данный
момент и их применять становится все труднее, поскольку
система “разгерметизировалась”, происходит утечка информации
о применяемых методах, что вызывает отрицательную реакцию
в общественном мнении. А если “силовые приемы” становятся
все более осуждаемыми, то администрация остается вовсе
без средств к поддержанию порядка. А это, естественно,
усугубляет дезорганизацию самой системы и дезориентацию
людей внутри нее.
Дезорганизация же и дезориентация создают благоприятную
почву для процветания коррупции, которая становится
все более сильным препятствием для введения улучшений
и законности. И, таким образом, порочный круг замыкается.
5. Оценка перспектив улучшения в рамках существующей
системы, с нашей стороны, в общем совершенно пессимистическая.
Нужна коренная ломка системы.
Это — болезненно. Ломка — всегда болезненный процесс.
Но, с другой стороны, сейчас как раз наступил момент,
когда ломка это может быть осуществлена, и последствия
ее уже (и еще) не будут столь разрушительны для всех
других систем общества. Сейчас все системы находятся
в хаосе: рушатся привычные экономические и социальные
структуры, разрываются связи и налаживаются новые. И
в этом общем процессе переструктурирования разрушение
старой пенитенциарной системы и формирование новой может
произойти наиболее безболезненно (относительно безболезненно,
конечно).
Основной принцип перестройки всей системы — это, по
нашему мнению, ее децентрализация. Передача пенитенциарных
структур на уровень местных (областных) властей.
6. Преимущества децентрализации пенитенциарной системы.
а) Ликвидация всех прежних сложившихся обычаев, установок,
привычек и связей, — всех этих “накатанных и утоптанных
дорожек”. В том числе рушатся все мафиозные связи вокруг
колоний и их производственных зон. Отчасти будут ослаблены
и структуры субкультуры заключенных;
б) Создание гораздо лучших возможностей для контроля
за всеми процессами в системе, поскольку:
сами структуры станут меньше, обозримее;
произойдет приближение к “заинтересованным лицам” (родственникам
и семьям заключенных, друзьям по работе и т.д.);
в) Местные власти, лишенные возможности отправлять свой
криминальный контингент за пределы области (“с глаз
долой”), вынуждены будут налаживать не борьбу с преступниками
или с преступностью, как таковой, а работу с механизмами,
порождающими преступность, чтобы по возможности “не
разводить” и “не накапливать” преступный потенциал,
с которым им самим придется теперь жить.
Это будет переход от юридической, формальной точки
зрения на преступность к социальной, что конечно шаг
вперед (в наших условиях, можно сказать и назад) — к
более живому и активному обществу, к обществу несущему
ответственность за своих членов;
г) Наконец, это более эффективно и с точки зрения сохранения
заключенным своих социальных связей, что будет сокращать
период реадаптации при выходе на свободу, а в период
заключения – сохранять человека от полного погружения
в тюремный мир и его субкультуру.
7. Очень желательно было бы в процессе этого переформирования
системы “потерять” все женские и подростковые ИТК. Здесь
в первую очередь следует развивать альтернативные формы
наказания и подключать психологические службы.
Тема: ОПЕРАТИВНЫЕ СЛУЖБЫ
Из дневниковых записей агента оперативной службы А.К.
Фрагмент первый.
...С 9 на 10 мая в поселке Юность была изнасилована
и убита 6-летняя девочка. Преступление, выходящее из
рамок понятий даже в нашем, преступном мире. С такими
людьми арестантские понятия разрешают делать все, что
угодно. На следующий день меня вызвали в к начальнику
уголовного розыска УВД подполковнику Гуцалло, в кабинете
кроме него находились: представитель областной прокуратуры,
заместитель комиссара области полковник Павлов и представитель
МВД из Москвы. Встретили меня как и подобает, очень
ласково, каждый поздоровался за руку, пригласили сесть
и заварили кофе. После заурядного интереса о моем здоровья
и бытии, коротко поведали о случившемся. Затем объявили,
что дело находится на контроле Москвы и попросили помочь.
Получив мое согласие, мне сказали, что у них есть человек,
в виновности которого они уверены на 100 процентов.
От этого человека им нужно добровольное признание или
доказательства. В достижении этой цели, мне было разрешено
делать все, что я посчитаю нужным, лишь бы только он
остался живой. Когда я вернулся в камеру, он уже был
там, звали его Димой Г-чем. 36 лет, дважды судимый,
последний раз освободился со строго режима полгода назад.
Спившийся и замкнутый пассажир, от вида которого, создается
впечатление, что он устал от жизни. Слухи по КПЗ разносятся
быстро, и буквально через час со всех камер мне кричали,
чтобы я его убивал. Убивают таких, как правило, в куче,
когда невозможно доказать, кто именно убил...
Убивать его я не собирался, так как он сразу же от
начала и до конца рассказал, как все это получилось,
пытаясь как-то сгладить, отнести это за счет водки.
Для порядка я его немного побил, а затем сказал ему,
чтобы он перебирался в камеру обиженных. Предупрежденные
дежурные милиционеры пинками его опять закинули ко мне,
когда он после оправки отказался заходить в камеру.
Следователь поставил ему условия: даешь признания и
переходишь в обиженную камеру, а если будешь молчать,
то в общаковом этапе тебя убьют. Меня же попросили его
почаще бить и создать невыносимые условия. Расчет верный,
но в дальнейшем эта спешка себя не оправдала. Бить я
его больше не стал, а вот жути нагнал такой, что на
следующий день он не только собственноручно написал
признание, но и еще дал записать себя на магнитофон.
Его перевели в камеру обиженных, а я через неделю уехал
на 17-ю зону.
Фрагмент второй.
Я и К-р угодили в ШИЗО. Каждому дали по 45 суток с
переводом в ПКТ на 6 месяцев. Но от ПКТ по всей видимости
мы ушли, заключив сделку с оперчастью. А теперь о сделке.
В ПКТ, в 11-й камере сидел Виктор С-н, который стоит
поперек горла у оперативников тем, что постоянно пишет
жалобы на них. Пишет во все инстанции о том, что оперчасть
через своих людей торгует в зоне чаем и анашой. Два
раза с “управы” приезжали с проверкой, но как обычно,
факты не подтвердились. Но находясь за эту писанину
в ПКТ, он умудряется отсылать их и отсюда. А рано или
поздно мало ли что может случится...
Вот такую ситуацию нам с К-ром объяснили начальник
оперчасти майор Маслюк, старший оперработник старший
лейтенант Рыков и оперработник лейтенант Колотуша. С
С-ным нам разрешалось делать все, что угодно, кроме
убийства, лишь бы только он замолчал.
Дежурившие на коридоре прапорщики Ваня Чабан и зверек,
будут предупреждены и к камере не подойдут всю ночь.
В обмен на такую услугу, нам пообещали убрать наказание,
связанное с ПКТ. Вечером, придя с рабочей в жилую камеру
мы застали там Витю С-на, посаженного в ШИЗО с ПКТ по
какой-то солдатской причине. Ночью я его избил, а К-р
изнасиловал. Затем мы сказали ему, что все случившееся
останется между нами, если он выполнит условия тех,
кто вызовет его утром. Деваться ему просто было некуда,
т.к. в обратном случае, свой беспредел мы могли объяснить
любой придуманной причиной. Объяснений мы особо и не
боялись, т.к. блатнее нас в этой сучьей зоне никого
не было. Он согласился. Утром его вызвали в оперчасть,
и о том, что они договорились, говорит то, что оттуда
его положили в сан. часть, так как я немного перестарался.
Дней через пять они нас вызвали и мы под диктовку написали
объяснения, о том, что С-н ударялся головой о стену,
чтобы избежать наказания. Объяснения пришлось давать
потому, что С-на пришлось отправить на областную больницу.
Затем нам дали чаю и анаши и, примерно час, мы все смеялись
над тем, что они рассказали. Оказывается, об этом узнал
зам. по РОР Водолеев, который довольно улыбаясь великодушно
их пожурил: “Поколотили это по делу, а вот анус не надо
было трогать.”
Я отсидел 30 суток и меня освободила санчасть, а К-ру
еще 15 суток осталось.
* * *
Секретно
Тезисы выступления
на семинаре-совещании в г. Саратове (май 1989 года)
заместителя начальника Усольского УЛИТУ полковника Н.Д.
Незванкина
Тема: “РАЗЛОЖЕНЧЕСКАЯ РАБОТА СРЕДИ УГОЛОВНО-БАНДИТСТВУЮЩЕГО
ЭЛЕМЕНТА, ИЛИ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ “ВОРОВ В ЗАКОНЕ”, В ЕДИНОМ
ПОМЕЩЕНИИ КАМЕРНОГО ТИПА ИТК-6 УСОЛЬСКОГО УЛИТУ”.
...В 1980 г., не дожидаясь перестройки, чтобы оздоровить
оперативную работу в Усольском УЛИТУ, мы на свой страх
и риск создали на транзитно-пересыльном пункте в г.Соликамске
Пермской области на 240 мест единое помещение камерного
типа, в последующем закрепленное приказом Министра генерал-полковника
тов.Власова А.В. в 1988 г.
Итак, в это помещение мы собрали со всех ИТК злостных
нарушителей режима содержания, “авторитетов”, “воров
в законе”, которые у нас были, и повели с ними активную
разложенческую работу, тем самым оздоровили оперативную
обстановку в подразделениях.
Рабочие, осужденные легко вздохнули, прекратились всевозможные
притеснения, разборы, укрепилась трудовая дисциплины,
сократилось количество преступлений, лучше стали работать
общественные самодеятельные организации осужденных.
Забегая немного вперед, хочу доложить сегодняшнему
совещанию, что за это время, как бы ни было сложно и
трудно работать нам в этом коллективе, среди этой категории
осужденных не было допущено ни одного преступления.
...Единое помещение камерного типа представляет собой
типовое трехэтажное кирпичное здание со всеми бытовыми
объектами. На крыше примыкающего к нему здания размещены
прогулочные изолированные друг от друга камеры-дворы.
Словом, условия содержания в ПКТ осужденных мы приблизили
к тюремному типу. С учетом этого тщательно произвели
подбор хозяйственной обслуги. Осужденные трех видов
режима — особого, строгого и усиленного — содержатся
поэтажно, изолированно друг от друга, и никаких контактов
между собой не имеют. Целью всей этой работы является
надежная изоляция злостных нарушителей режима от остальной
массы осужденных.
Сконцентрировав их в одном месте, мы лишили их возможности
общения с привычной средой, у нас надежно перекрыты
все каналы поступления к ним запрещенных предметов и
продуктов питания.
К содержащимся в ПКТ предъявляются и обеспечиваются
все необходимые требования режимного характера. Нам
удалось добиться выполнения всеми лицами, содержащимися
в едином ПКТ, обязанностей, связанных с уборкой жилых
помещений, территории ПКТ, а по прибытию их в колонии,
прежде чем их распределить по рабочим объектам, они
предварительно привлекаются к работам, связанным с ремонтом
охранных сооружений или строительством и ремонтом штрафных
изоляторов, чтобы еще раз убедиться в том, что эти осужденные,
пройдя через профилактический центр, полностью отказались
от своих ярко выраженных антиобщественных установок.
Какие же категории лиц мы подбираем для направления
в единое помещение камерного типа? Это — отказчики от
работы, алиментщики, исковики, склонные к побегу, лидеры
отрицательных группировок, “воры в законе” и сочувствующие
им, тунеядцы, картежники, активные гомосексуалисты и
другие злостные нарушители режима, а сейчас стали подвергать
злостных отказчиков от работы, и упорно не желающих
рассчитываться за причиненный ущерб.
На исправлении в едином ПКТ, или как его называют сами
осужденные, “Белым лебеде” содержались не только осужденные
нашего управления, но из УЛИТУ Вишерского, Ныробского,
Кизеловского, Уральского, Вятского, Ивцельского, Печорского,
УИТУ УВД Ульяновского и Пермского облисполкомов. За
период функционирования через единое ПКТ прошло 4585
осужденных, из них 2940 — с нашего управления и 1645
— из вышеназванных управлений.
Оперативное обслуживание в ПКТ непосредственно возложено
на оперуполномоченного ПКТ, а специальным распоряжением
начальника управления два сотрудника оперативного отдела
управления закреплены за этим профилактическим центром.
Общее руководство организацией оперативной работы этим
распоряжением было возложено на заместителя начальника
оперативного отдела. Сотрудники оперативного и политико-воспитательного
отделов не менее 2 дней в неделю работают непосредственно
в ПКТ, а при необходимости к этой работе мы подключаем
и начальников оперчастей ОИТК-ИТК, которые командируются
для проведения этой работы. Такая практика уже себя
оправдала тем, что непосредственное участие в разложенческой
работе оперативных работников с подразделений способствует
более объективной оценке получаемой негласной информации,
поскольку она касается зачастую большого круга лиц и
событий, которые не всегда были известны или понятны
оперсоставу, работающему постоянно в профилактическом
центре.
Помещение камерного типа помогло нашей работе по разобщению
группировок с отрицательной направленностью, изоляции
их лидеров и развенчанию их в глазах осужденных, а также
склонению ряда осужденных к отказам от замышляемых и
подготовляемых преступлений, к явке с повинной по совершенным
ранее преступлениям.
За время единого профилактического центра было развенчано
119 осужденных, относящихся к “ворам в законе” и поддерживающих
воровские традиции, которые полностью отказались от
своих идей.
Это — такие “воры в законе”, как особо опасные рецидивисты
Сидоренко В.Б. по кличке “Кукла”, 40 лет из своей жизни
отдавший местам лишения свободы; Попов по кличке “Каркун”,
Цитиашвили — “Джонни”, Скреперидзе — “Томади”, Изиев
— “Казбек”, Чхартишвили — “Бодо”, Обесадзе — “Нукрий”
и другие.
Особо хочу остановиться на таких бывших “ворах”, как
Бобохидзе по кличке “Гиви” и Кравцове по кличке “Кравец”.
В результате проведенной с ними работы они, как и следовало
ожидать, отказались от воровских идей, можно сказать,
отреклись письменно. Бобохидзе из имевшихся у него на
лицевом счете 10 тыс. рублей, которые он “заработал”
в других УИТУ и УЛИТУ и полученные с воли 4 тысячи добровольно
перечислил в фонд Чернобыля и в Детский фонд им. В.И.
Ленина.
Особо опасный рецидивист Кравцов В.А., приговоренный
к смертной казни, замененной впоследствии 15 годами
лишения свободы, который принял власть от всесоюзноизвестного
“вора в законе” Бабушкина В. по кличке “Бриллиант”,
полностью отрекся от своих идей.
Приведу слова из его покаянного письма, которое он
написал в редакцию газеты “Комсомольская правда” в ответ
на статью журналиста Ганелина “Граждане-товарищи”: “В
помещение камерного типа — “Белый Лебедь”, как его окрестили
осужденные с легкой руки, я прибыл как “вор в законе”
из Свердловской области на перевоспитание. Прибыв в
ПКТ, я понял свои долгие заблуждения, особенно на меня
повлияло, когда подполковник Голованов на личной беседе
сказал мне, что я классовый враг, раз питаю ненависть
к Советской власти, ворую у нее добро. И мне стало страшно,
что я живу в СССР, ем хлеб Родины и, как змея, дышал
на власть. И мне впервые стало стыдно смотреть в глаза
этому седому подполковнику, стыдно потому, что он прав
во всем. Долгое время я еще катился по воровской дорожке.
Но я был уже не тот “Кравец”. Мучили сомнения, нужно
было набраться смелости отойти от “воровской малины”,
как смотреть в глаза друзьям-ворам, с которыми не один
день сидел в лагерях и тюрьмах. Я долго сопротивлялся
и наконец осознал, может, не сразу, что несмотря ни
на что, меня считают человеком, доверяют. И я пошел
работать в тарный цех. Сейчас работаю, не жалуюсь на
свою жизнь. У меня появилась цель в жизни и стало легче
жить.”
Об этом бывшем воре писала наша областная газета “Звезда”,
журналисты которой в марте этого года приезжали в профилактический
центр и знакомились с организацией процесса исправления
и перевоспитания осужденных, а затем опубликовали статью
под названием “Зона”.
Благодаря профилактической работе, проводимой в ПКТ
с осужденными, у нас наметилась твердая тенденция на
снижение преступности. Если в 1980 г., то есть до создания
единого ПКТ, уровень преступности в конвойных подразделениях
в расчете на 1000 человек составлял 8,9, то в 1987 г.
он уже составил 4,6. В настоящее время у нас нет ни
одной колонии со сложной оперативной обстановкой, тогда
как в 1980 г. их было 7.
В результате проводимых в ПКТ агентурно-оперативных
мероприятий мы получаем информацию по негативным процессам,
происходящим в подразделениях управления, и оказываем
на них необходимое воздействие. Аналогичную работу мы
проводим и с осужденными, которые содержались у нас
из других УИТУ, УЛИТУ, а по добытым сведениям об оперативной
обстановке в колониях уведомляем заинтересованных лиц.
Только в 1987 г. нами направлено в другие ЛИТУ и УИТУ
30 таких информаций. К сожалению, не из всех управлений
поступают ответы на наши сообщения.
Активная работа в профилактическом центре нами проводится
во взаимодействии с территориальными органами внутренних
дел по раскрытию преступлений прошлых лет, а также по
склонению осужденных к явке с повинной по преступлениям,
ранее неизвестным органам милиции.
По наиболее тяжким преступлениям для разработки подозреваемых
к нам приезжают представители уголовного розыска УВД
из разных регионов страны.
Так, во взаимодействии с УУР УВД Пермского облисполкома
нами в 1987 г. было раскрыто убийство таксиста в г.Перми.
Склонен к явке с повинной осужденный особо опасный рецидивист
Половников, который в 1984 г. со своим подельником Горбушиным
в Ульяновской области ограбил владельца личной автомашины
“Волга”, убил его, а труп вместе с машиной сожгли. Он
же дал явку с повинной о совершенным им и Горбушиным
в 1984 г. нападении и убийстве в г.Мичуринске Тамбовской
области кассира и 5 специалистов совхоза.
Только в 1987 г. в результате целенаправленной работы
в ПКТ было склонено к явке с повинной 27 человек, которые
заявили о 37 преступлениях, совершенных ими до осуждения.
В основном вся работа по исполнению заданий органов
милиции и комитета госбезопасности нами ведется в профилактическом
центре. Как правило, все поступающие задания исполняются
качественно и в краткие сроки. За прошлый год исполнено
52 задания ОВД и КГБ, в результате направлено информаций
по нераскрытым преступлениям — 35, о ранее совершенных,
но неизвестных органам внутренних дел преступлениях,
— 17. В ходе проводимых разработок по заданиям явилось
с повинной 19 человек. Используя условия жесткого режима,
установленного в ПКТ, мы ведем активную работу по привлечению
к негласному сотрудничеству осужденных в качестве агентов
и доверенных лиц, которых впоследствии передаем на связь
оперативным работникам подразделений. Если в начальный
период мы испытывали определенные трудности с негласным
обслуживанием в ПКТ, т.к. далеко не все камеры были
перекрыты агентурой, и мы вынуждены были довольствоваться
незначительной информацией агентов и доверенных лиц
из числа хозобслуги и лиц из ПКТ, которые шли на определенный
контакт с оперативными работниками, то в настоящий период
мы полностью владеем оперативной обстановкой в ПКТ.
Мы пошли по пути постепенного привлечения к негласному
сотрудничеству отрицательной части осужденных, используя,
главным образом, к такой категории лиц разнообразные
формы психологического и режимного воздействия. В 1987
г. таким образом было привлечено к негласному сотрудничеству
75 человек.
Негласные работники из числа хозобслуги ПКТ в основном
используются для выявления наиболее отрицательной части
осужденных, открыто высказывающих свое недовольство
установленным режимом содержания в ПКТ, выявлением недозволенных
связей осужденных с сотрудниками ИТК и военнослужащими,
а также поддерживают контролируемую оперативными работниками
межкамерную связь.
Одним из наиболее распространенных источников информации,
представляющей оперативный интерес, является установление
доверительных контактов оперативного состава с осужденными,
которые стали тяготиться своим пребыванием в ПКТ и изыскивают
любые возможности раньше срока освободиться из ПКТ.
Как правило, такая категория лиц пишет на имя начальника
УЛИТУ прошения, в которых дает обещания впредь не допускать
нарушений режима содержания и всячески оказывать содействие
администрации ИТУ в укреплении правопорядка.
Такое прошение используется оперативными работниками
для проведения с лицами, написавшими их, разведывательных
опросов, а в случае установления доверительных отношений
такие лица письменно в форме объяснений на имя начальника
УЛИТУ излагают ставшие им известными факты или сведения
в отношении поведения отдельных осужденных, установлении
или недозволенных связей, злоупотреблений со стороны
администрации ИТУ и военнослужащих, другие обстоятельства,
негативно сказывающиеся на деятельности ИТУ. В дальнейшем
такие осужденные представляют информацию об обстановке
в камерах, что позволяет своевременно профилактировать
возникающие конфликты между отдельными лицами или пресекать
проникновение в камеры запрещенных предметов…
БЕЛЫЙ ЛЕБЕДЬ
Документы из архива Общественного Центра содействия
реформе уголовного правосудия
“Белый Лебедь — пыточные тюрьмы лесного ГУЛАГа (нынешнее
название: “Спецлес” МВД РФ).
Обычно “Белый Лебедь” объединяет в себе ЕПКТ (единое
помещение камерного типа, используется для наказания
“злостных нарушителей режима содержания”) и ТПП (транспортно-пересыльный
пункт для временного содержания этапируемых заключенных).
Законодательными нормами учреждения типа ЕПКТ не предусмотрены.
Их деятельность регулируется нормативными актами МВД
и Прокуратуры, а также секретными инструкциями, в которых
тюрьмы подобного типа называются “профилактическими
центрами”, предназначенными для “разложенческой работы
среди уголовно-бандитствующего элемента или так называемых
“воров в законе”.
Первый Лебедь был создан в начале 80-х в Соликамске
на базе транзитной тюрьмы. Авторство проекта “профилактория”
приписывают генералу Сныцереву, тогдашнему начальнику
Уссольлага. Говорят, что лесная поляна, на которой была
построена соликамская тюрьма, издревле называлась —
“Белый Лебедь”. Соликамский Лебедь дал имя и тюрьмам
других лесных управлений. К началу 90-х годов у заключенных
название соликамской тюрьмы стало именем нарицательным
(“У нас, в октябре случился свой Белый Лебедь: в зону
завели ОМОН...”, “Из нашей колонии сделали Белый Лебедь...”
и т.п.). По самой скромной оценке, только через соликамский
Белый Лебедь за время его существования прошло не менее
40 000 человек”.
Из досье по “Белому Лебедю”:
Документ Л-17.
“Били всех без разбора, заранее гнали суки страх! Я
их ненавижу, и если, не дай Бог, хоть один из них когда-нибудь
встретится на свободе, убью, истерзаю как последнюю
гадину!”
Документ Л-19.
“Меня трудно удивить тюрьмой, я провел в тюрьмах и
лагерях 15 лет, из них 5,5 лет на особом режиме, но
то, что я испытал на Соликамской пересылке, мне переживать
не приходилось. на людей... И никого, кроме злобных
психопатов их система не воспитает...”
Документ Л-80.
“Здесь экспериментируют, как лучше ломать руки и ноги,
унижать человеческое достоинство, наносить увечья и
всевозможные травмы, насиловать и морозить привязанных
к решетке в 40-градусный мороз...
Сныцерев превратился в убийцу, нанятого МВД и опасного
для общества. Он и подобные ему — преступники, изощренными
садисты, которые занимаются геноцидом...”
Документ Л-89.
Мне довелось побывать на знаменитом “Белом Лебеде”.
Там вершина беспредела, ментовской фантазии. Все, что
там происходит, одобрено Москвой. Это просто система
уничтожения людей...”
Документ Л-91.
“Белый Лебедь” — это настоящий застенок, не уступающий
ни в чем гитлеровскому Маобиту...
Документ Л-104.
Малейший протест подавлялся избиением. На второй день
нас повели на работу. На каждом повороте, на каждые
10 метров поставлен человек с палкой в руке. Дали нам
носилки, которые двоим еле удавалось поднимать. Носили
опилки, и вот, когда бежишь с этими носилками и тебя
бьют через каждые 10 метров. Это просто жуть. И так
на протяжении 12 часов ежедневно...
Валерий Абрамкин
“Сегодня воскресенье. Час воспитательной радиопередачи
(политчас). Выступает сам хозяин (начальник тюрьмы).
Рассказывает о тяжелой жизни американских заключенных.
Передачу мы слушаем в коридоре. Нас гоняют гусиным шагом
по кругу. Отстающих и срезающих круг, бьют дубинками.
Меньше достается тем, кто догадался выскочить из камеры
голым, тех, кто в телогрейке, можно хлестать от души
— следов не останется. Трех чахоточных от “приложения”
к воскресной беседе освободили. Они убирают камеру.
Ее перед началом передачи залили водой из пожарного
шланга. Почти под уровень порога. Не успеют чахоточные
за 15 минут — камеру опять зальют, а нам — еще 15 минут
гусиного шага.
Чахоточные успели...”
Кажется в то воскресенье я и сказал своим соседям по
шконке, что такого беспредела нигде не видел. Соседи
посмеялись: “новосибирская? — Это ж, детский сад, пионерлагерь.
Тебя бы в Златоуст... Или в Елецкую крытую...” А кто-то
добавил: “И еще — в БЕЛЫЙ ЛЕБЕДЬ...”
В августе 89-го года мне позвонил академик Сахаров,
спросил не знаю ли я о тюрьме со странным именем — “Белый
Лебедь”. Я рассказал все, что приходилось слышать за
мой срок (он закончился к 86-му году) от людей, побывавших
там.
Вскоре Андрей Дмитриевич передал мне письма Юрия Львовича
Массовера, пересланные нелегально из соликамского Белого
Лебедя, и попросил, если это будет возможно, получить
дополнительную информацию. Я обещал попробовать...
Из письма Массовера к академику Сахарову (июнь
1989 года):
“...Я, как и другие осужденные, постоянно подвергался
изощренным издевательствам, побоям и другим формам унижения
человеческого достоинства — изуверского и садистского
характера... Мне рассказывали, что в зимнее время некоторых
заключенных в раздетом виде выводили на прогулочный
дворик и обливали водой из шлангов, после чего люди
гибли мучительной смертью...
За семь дней пребывания на Лебеде я ни разу не видел
работников тюрьмы — их функциональные обязанности выполняют
заключенные. Все это выглядит чудовищно, неправдоподобным,
но так оно и есть на самом деле. Обращения в официальные
организации я считаю абсолютно бесполезным, поэтому
я очень прошу вас оказать содействие в скорейшем создании
авторитетной объективной и непредубежденной комиссии...
Мое единственное желание — успеть дать показания этой
комиссии и представить ей материалы, которыми я располагаю.”
В сентябре 89-го мне удалось с помощью знакомого журналиста
попасть на Белый Лебедь. Понятно, что никто о настоящих
целях моей поездки не знал. Массовера я в соликамской
тюрьме уже на застал: его перевели в лагерь того же
управления. Но удалось переговорить с десятком других
заключенных наедине. Вслух обсуждать интересующую меня
тему я не стал, чтобы не подвергать смертельной опасности
своих собеседников: нас могли и прослушивать. Но, как
бывшему арестанту, знакомому с “тюремной технологией”,
мне нетрудно было получить информацию, от некоторых
из моих, вызывавших доверие, визави. Информация, в основном,
подтверждала письмо Массовера. Некоторые из моих собеседников
согласились дать свидетельские показания. Естественно,
при условии обеспечения их безопасности....
После поездки я подготовил справку о “Белом Лебеде”
для Сахарова. В октябре Андрей Дмитриевич направил депутатский
В ноябре в Соликамске побывала комиссия Прокуратуры
СССР, и вскоре Андрей Дмитриевич получил ответ на свой
запрос.
Вскоре мне стало известно, что по результатам проверки
Прокуратуры СССР начальнику УссольЛАГа Сныцереву объявили
что-то вроде выговора за излишнюю либеральность, допускаемую
по отношению к заключенным в его Управлении. Потом пришло
письмо из Соликамска, один из наших информаторов сообщал:
“Осужденных загоняли в камеру номер 35, всем давали
бумаги, ручки и при помощи угроз заставляли писать объяснительные
для Арбузова (работник Прокуратуры СССР — В.А.), что
в ПКТ все хорошо, всем довольны, все по закону, ничего
противоправного. Всем хочется жить, а потому писали
все. Потом пачку этих бумаг я и видел на столе перед
прокурором Пермской области. А сам Арбузов не потрудился
даже вызвать на прием хоть одного человека и спросить
наедине, без администрации, добровольно ли писались
эти бумаги”.
В начале декабря я в последний раз разговаривал с академиком
Сахаровым по телефону. Помню, Андрей Дмитриевич, сокрушался
по поводу прокурорских игр. И сказал, что раньше, в
застойные времена, они порой и вовсе ему не отвечали,
но хоть что-то делали: боялись “вражьих голосов”...
С тех пор минуло три года. Отправили на пенсию генерала
Сныцерева, в тюремную камеру — Лукъянова и в небытие
— всю Прокуратуру СССР. Но досье по “Белому Лебедю”
продолжает пополняться. В мае 92- го, на три года раньше
назначенного ему срока вернулся в Москву Юрий Массовер.
За отмену сфабрикованного уголовного обвинения против
него боролся еще академик Сахаров, а после смерти Андрея
Дмитриевича, этого же добивались различные правозащитные
организации...
Неужели Вы ему верите? — удивился знакомый работник
центрального аппарата ГУИНа (так теперь называется ГУЛАГ),
когда я спросил его о впечатлениях от фильма, в котором
Юрий Массовер давал свои показания о “Белом Лебеде”.
— Замороженные трупы! У них ни одного смертного случая
за последние 5 лет. Это я точно знаю...
И тогда я ему рассказываю о том, что сам видел в новосибирской
тюрьме.
Вас я понимаю, — вздохнул мой собеседник, — Вы там
много пережили за шесть лет, настрадались ни за что,
естественно, озлобились, и для Вас все работники МВД
— звери... Ах, как просто было бы решить проблему ГУЛАГа,
если б вся беда в том и состояла, что тюремные работники
— звери...
Давно подмечено, что тюрьмы и всякого рода приюты,
интернаты, психбольницы буквально притягивают людей
с определенными психическими отклонениями. Они ищут
не только работу, но и наиболее простой способ решения
своих внутренних проблем. И решают. Очень часто за счет
подавления личности и издевательств над теми кто оказывается
в их бесконтрольной власти.
В центрах подготовки тюремного персонала на Западе
используют сложную систему тестов и проверок для того,
чтобы отсеять эту группу людей при поступлении или в
процессе обучения. Создать аналогичную систему отбора
у нас — задача не простая, но все-таки лет за пять решаемая.
Вот только вспоминаю лица своих тюремщиков и думаю,
что большинство из них это сито психологических тестов
прошло бы без особого труда...
В течение долгих лет жизненный строй нашего общества
держался на страхе, в частности, и на страхе перед ГУЛАГом.
А в самом ГУЛАГе требовался не просто страх — смертный
ужас. За прошедшие 40 лет способы управления массами
заключенных в ГУЛАГе претерпели некоторое изменения:
сейчас зоны смертного ужаса сконцентрированы в отдельных
местах (в пыточных тюрьмах или в ПКТ-ШИЗО лагеря, в
Златоусте, Ельце, Балашове, Белых Лебедях). И не надо
строить иллюзий, без этих зон смертного ужаса наши тюрьмы
и лагеря не продержатся и дня. Никаких других способов
управления массами заключенных наши тюремные работники
не знают. Отбери у них это оружие и все разбегутся:
сначала менты, потом зеки...
В декабре 91-го года мы подготовили 40-минутную передачу
по материалам собранного о “Белом Лебеде” досье. Через
пару месяцев стали приходить письма от заключенных из
двух тюрем этого типа (Соликамск и Ерцево Архангельской
области), в которых сообщалось, что прежние порядки
начали меняться в лучшую сторону: бьют, да не так часто,
прикрыли “лужу” и “баню”. Еще через пару месяцев удалось
поговорить и с живыми свидетелями, побывавшими недавно
в “Белом Лебеде”, которые информацию о смягчениях подтвердили.
Но почти одновременно возрос поток писем из обычных
лагерей с сообщениями о массовых избиениях, расправах
и пытках, травле овчарками...
Варлам Шаламов
“Здесь... проводился великий эксперимент растления
человеческих душ, распространенный потом на всю страну
и обернувшийся кровью тоидцать седьмого года. Именно
здесь и тогда проводился первый опыт новой лагерной
системы — самоохрана, “перековка”, питание в зависимости
от выработки, зачеты рабочих дней в зависимости от результатов
труда. Система, которая достигла расцвета в Беломорканале
и потерпевшая крах на Москанале, где и до сих пор находят
человеческие кости в братских могилах.
Эксперимент на Березниках проводил Берзин... Вишерский
лагерь, куда входили и Березники, и Соликамск с его
калиевыми рудниками, был огромным. Только на Березниках
было три-четыре тысячи человек.
Здесь и именно здесь был решен вопрос — быть или не
быть лагерям после проверки рублем, заработком. После
опыта Вишеры — удачного по мнению начальства — лагеря
охватили весь Советский Союз, и не было области, где
бы не было лагеря, стройки, где бы не работали заключенные.
Именно после Вишеры число заключенных в стране достигло
12 миллионов человек. Именно Вишера знаменовала начало
нового пути мест заключения. Исправдома были переданы
НКВД, и те принялись за дело, воспетые поэтами, драматургами,
кинорежиссерами.
|
