Места для пассажиров - на нарах Олигархи за решеткой, самурайский кодекс и петушиные войны
Дмитрий Быков
Рецензия на книгу: Наум Ним. Пассажиры. Хроники новейшего
времени. - СПб.: Лимбус Пресс, 2006, 368 с.
Предыстория такова: питерские издатели обратились к
Ниму как к главному редактору журналов "Неволя"
и "Досье на цензуру", видному правозащитнику,
диссиденту с тюремным и лагерным опытом, историку отечественной
пенитенциарной системы. От него требовалось написать
своевременную книгу - сборник полезных советов для людей
влиятельных и состоятельных, попавших в мясорубку отечественного
судопроизводства. Как вести себя на допросе. Как выжить
в тюрьме. О чем можно и нельзя говорить с сокамерниками.
Сто советов бывалого зэка. Зарекаться от тюрьмы в России
по-прежнему не стоит: перед законом все равны, перед
его отсутствием или избирательным применением - тем
более.
Ним вместо требуемого справочно-методического пособия
написал роман, который я без колебаний назову одной
из главных книг года. Тут ведь дело в чем: можно надавать
кучу советов на предмет, как себя вести, - а можно аккуратно
и ненавязчиво сделать так, что советы не понадобятся.
Человек сам будет знать, как себя вести.
Олигарх Столпин, на примере которого Ним демонстрирует
типичные ошибки и заблуждения подследственных, - обычный,
дюжинный представитель российского бизнеса, не вовсе
даже лишенный совести. Следователь Муравьев - тоже не
зверь, он делает свое дело так, как это здесь принято.
Антиутопия, которую Ним кладет в основу фабулы (массовые
аресты среди бизнес-элиты, неспособной, как выясняется,
к организованному сопротивлению), не так уж и нереальна
- не только по нынешним временам, но и по любым. Справедливы
или несправедливы эти аресты, Ниму не важно. В России
все - подследственные, о чем он и проговаривается на
первых же страницах. Более того: и в мире все - подследственные.
Нормальная экзистенциалистская позиция, а еще точнее
говоря - самурайская. Веди себя так, словно ты уже умер.
Невиноватых нет. Тюрьма - не наказание, а экстремальная
ситуация, концентрированное выражение российской действительности,
где точно так же никому не надо верить, не стоит ничего
подписывать и нельзя ни на кого надеяться. Однако если
бы книга Нима учила просто не верить, не бояться и не
просить - это не поднимало бы ее над уровнем хорошей
тюремной прозы, которой в России много. Дело не в полезности
нимовских советов или его моральной позиции. Дело в
том, что "Пассажиры" - веселая и отчаянная
книга. Состояние веселого отчаяния - оптимальное состояние
бездны мрачной на краю.
Дело даже не в остроумных и злобных шаржах на вполне
реальных персонажей (я обнаружил в нимовской галерее
и себя - и вынужден признать, что многое точно). Роман
Нима привлекателен не этим, а полным отсутствием страха
и надежды. Впрочем, еще предыдущий сборник его повестей
назывался "Оставь надежду или душу". Ничего
нельзя изменить - по крайней мере здесь, можно лишь
научиться не терять лица. "Пассажиры" написаны
человеком без иллюзий, человеком, которого и тюремный,
и диссидентский, и литературный опыт приучил ни на кого
не рассчитывать. Оказывается, это большое облегчение.
Реальность вызывает у такого человека лишь спокойную
усмешку. Зато он уважает себя - и в этом его главное
утешение. Ему не противно смотреть в зеркало. Он вынужден
стать героем в античном смысле - героем, противостоящим
року. Вот почему Ним так любит испанца Гальего: его
"Белое на черном" - о том же. О том, как приходится
становиться героем, потому что выхода нет. В этой позиции
нет высокомерия - есть лишь спокойное сознание, что
лицо твое для тебя важнее жизни. Не для Столпина. Не
для прочих изображаемых Нимом олигархов. Тем более не
для следователей. А для автора. Поэтому автор и вызывает
абсолютное доверие. От него заражаешься спокойствием
и вместе с ним "снисходительно поплевываешь"
(нимовское выражение) на собственные страхи.
Антиутопия Нима довольно изобретательна. Поскольку
тюрьма для него - лишь концентрация реальности, он позволяет
себе остроумное предположение: постмодернистские веяния
должны проникнуть и туда, ценности переворачиваются
с ног на голову и упраздняются. Например, если Шаламов
описал "сучью войну" - почему бы в наше время
не произойти "петушиной"? Следователи внушают
"петухам", что они - элита, истинная сила,
что они утонченнее и сложнее своих мучителей, которых
вдобавок легко опетушить. Насиловать необязательно -
достаточно одного "петушиного" рукопожатия
или даже трапезы в "петушином" обществе. Месть
петухов, которые постепенно забирают всю власть в нескольких
зонах, - поразительно точная метафора постперестроечного
триумфа маргиналов и сопутствующего уничтожения морали
как таковой; так выглядит свобода в мире без убеждений
и правил, и Ним изображает этот мир без тени сочувствия.
Отдельная линия повествования - очередная версия второго
пришествия; мир, который рисует Ним, в самом деле заслуживает
Страшного суда, но пророк Исса, явившийся в мир, снова
гибнет, и губит его, как всегда, Иуда, называющийся
в наше время Юдиным. Ним переносит евангельский сюжет
в декорации кавказской войны, и дурновкусие, казалось
бы, неизбежно, - но как раз юдинская линия напоминает
о том, что перед нами действительно сильный писатель.
Иссу на этот раз предают не из жадности или злонамеренности,
а просто потому, что человечество выродилось. Палачи
делают свою работу по обязанности, предатели предают
потому, что так положено, - а так-то они все нормальные
люди… Этот страшный зазор между человеком и его социальной
ролью возникает только там, где никто давно ни во что
не верит. Вот почему Ним так верен тюремной тематике
- в камере по крайней мере отвечают за слова. И хотя
он называет такую ситуацию "тупорылой", она
представляется ему более нормальной, чем мир, в котором
слово вообще ничего не весит.
Не прав будет тот, кто назовет книгу Нима горькой,
страшной, невыносимой - по фактуре оно, может, и так,
но по ощущению совсем иначе. Грех сказать, это довольно
веселое произведение. Оно свободно от политкорректных
экивоков - все названо своими именами, и это прекрасно,
как всякое освобождение. Оно работает с предельной,
наихудшей реальностью - и доказывает, что ничего страшного
нет и в ней. Страшное в другом - в капитуляции. А жизнь
стоит недорого. Ним убеждает в этом так ярко, весело
и азартно, что и наши времена, тухловатые и анемичные,
предстают достойной ареной для очередной схватки с мировым
свинством.
"Пассажирами" на тюремном жаргоне называются
новички, "фраера". Ним делает все, чтобы читатели
перестали наконец быть пассажирами. Превратившись либо
в водителей, которые сами направляют свой транспорт,
либо в пешеходов, которые идут, куда хотят. Не случайно
надпись в метро уравнивает пассажиров с инвалидами.
Эту книгу написал не инвалид. Душевное здоровье, распространяемое
ею, - лучшее, что может дать писатель читателю.