Пенитенциарный спрут

Надежда Пономарева, адвокат (г. Воронеж)

 

 ДА РАЗЫДЕТСЯ ТЬМА, УМОЛЧИТЕ, ИУДЫ,

 БОГ НЕ В СИЛЕ, А В ПРАВДЕ, ПРАВДА, В ВЕРНЫХ СЕРДЦАХ…

 

Я не защищаю преступления, но защищаю права осуждённых.

Они гарантированы Конституцией Российской Федерации, а поэтому никому не позволено их нарушать.

Более того, некоторые осуждённые в силу судебных ошибок, которые нельзя полностью исключить, или по каким-то другим причинам «сидят без вины виноватые» либо не за то, что фактически сделали.

Попадая в некоторые исправительные колонии и тюрьмы, люди прямо «с порога» подвергаются насилию в разных формах его проявления. Кто-то из них выдерживает, жертвуя при этом здоровьем, а порой и жизнью.

Кому-то просто не оставляют выбора и человек в конечном итоге обретает, возможно, до конца своих дней, неутешную боль в душе.

В результате многолетнего соприкосновения с подобными фактами, приходишь к однозначному выводу: в цивилизованном обществе этого допускать нельзя!

Сотрудники исправительных учреждений, требующие от осуждённых соблюдения режима содержания, сами должны быть безупречны.

Чтобы до конца понять мои эмоции и мою категоричную позицию по этому вопросу (хотя, ни то, ни другое, я никому не навязываю) нужно хотя бы раз ощутить атмосферу, царящую в этих гиблых местах, недоброжелательное, а порой враждебное отношение к адвокату, не говоря уже об отношении к осуждённому.

Каждый такой визит – борьба, порой «не на жизнь, а на смерть» и, как следствие, почти всегда – обострение сосудистых заболеваний.

После общения с беспомощными в той обстановке людьми, находящимися в глухой изоляции, которых постоянно «прессуют», пытаясь подавить волю и дух любыми способами, долго не можешь придти в себя.

В голове мелькают картинки увиденного, глаза оставшегося за забором человека, сердце щемит от боли и сострадания.

И каждый раз, желая оставшимся там сил и терпения, пытаясь облегчить своё душевное состояние, молишься, обращая взор к небу:

«ВО ЦАРСТВЕ ТВОЕМ,

 БОЖЕ, ПОМЯНИ,

ВСЕХ, КТО В РОССИИ

 НА КРЕСТЕ ИЗНЕМОГАЕТ».

Несколько лет назад я приехала в следственную тюрьму №2, находящуюся в г. Ельце Липецкой области, чтобы побеседовать с осуждённым, а потом составить жалобу о его незаконном переводе на тюремный режим.

В то время у меня и мысли не возникало, что единичный визит (большего для написания такой жалобы не требовалось) обернётся многолетней работой, связанной с защитой прав осуждённых, подвергавшихся жестокому обращению.

В этом страшном тогда месте на протяжении почти сорока лет безнаказанно убивали, калечили души и тела.

Правоохранительные органы, призванные следить за соблюдением законов в исправительных учреждениях, бездействовали и ограничивались отписками.

Оставалось единственное средство, способное остановить эту «адскую машину» - предать широкой огласке всё, что там происходит.

Так я впервые в своей жизни от отчаяния и желания хоть чем-нибудь помочь страждущим, написала статью «Елецкая крытая», которую опубликовали в конце 2003 года на сайте «Тюрьма и воля».

 Не думала, что возникнет необходимость ещё раз «взяться за перо», но это случилось.

Теперь уже события развернулись на родине, от чего больно вдвойне.

Их действующими лицами явились УФСИН по Воронежской области, возглавляемый Белогорцевым Н.А. и некоторые вверенные ему подразделения, в частности, ФГУ ИК-8 УФСИН по Воронежской области, расположенное в г. Россоши.

Господин Белогорцев Н.А. до назначения на свою нынешнюю должность возглавлял Россошанскую колонию и, по-видимому, покровительствует и трепетно относится к ней до сих пор.

Именно там и решили создать «Белый лебедь» и «Елецкую – крытую» местного значения.

Один из моих подопечных - Лавлинский Вячеслав Николаевич с 2000 года отбывает наказание в исправительных колониях строгого режима.

В июле 2005г. он прибыл в Воронежскую область по прошествии 3-х лет, на которые ему был заменен вид исправительного учреждения: с исправительной колонии на тюремный режим.

 После этого осуждённый Лавлинский В.Н. в буквальном смысле стал подвергаться травле со стороны руководителей исправительных учреждений, поощряемых и направляемых администрацией УФСИН по Воронежской области.

 Так, по прибытии в г. Воронеж Лавлинского В.Н. направили в ИК-8, оттуда через несколько дней перевели в ИК-3, а спустя 3 месяца – в ИК-1.

 Из ИК-1 в ноябре 2006г (в четвёртый раз за 16 месяцев, хотя перевод из одного ИУ в другое осуществляется крайне редко) Лавлинского В.Н. этапировали в следственный изолятор №1 г. Воронежа для последующего перевода в другую колонию.

Эти обстоятельства послужили поводом для его обращения за защитой своих прав: Лавлинским было подано заявление в Центральный районный суд г. Воронежа об оспаривании действий администраций УФСИН, ИК-3, ИК-1, связанных с незаконностью переводов из одной исправительной колонии в другую.

 13.11.2006г. суд вынес определение в порядке ст.254 ч.4 ГПК РФ, запрещающее УФСИН всякого рода переводы Лавлинского В.Н. до рассмотрения дела по существу.

 29.01.2007 года состоялось решение суда, в соответствии с которым два перевода осуждённого были признаны незаконными.

Такое положение вещей УФСИН явно не устроило: как только «погладили против шерсти» последовала незамедлительная реакция – не считая нужным дожидаться вступления решения в законную силу, вопреки судебному запрету, 08.02.2007 года Лавлинского этапировали в ФГУ ИК-8.

По этому поводу сначала 14.02.2007 года, а потом 05.03.2007 года мной были написаны жалобы в Воронежскую областную прокуратуру.

Кроме обращения в прокуратуру, 09.02.2007 года на основании доверенности, выданной Лавлинским В.Н. 03.11.2006 года, я написала заявление судебному приставу-исполнителю Центрального района г. Воронежа о возбуждении исполнительного производства.

13.02.2007 года такое производство было возбуждено, а 14.02.2007 года его копия вручена должнику; в тот же день – составлен акт о запрете.

Несмотря на это никаких мер, направленных на исполнение определения суда, которое, кстати сказать, не было обжаловано УФСИН по Воронежской области в установленном законом порядке, не последовало.

27.02.2007 года судебный пристав-исполнитель постановил взыскать с УФСИН исполнительский сбор в сумме 5000 (пять тысяч) рублей за неисполнение требований исполнительного документа без уважительных причин.

28.02.2007 года тот же судебный пристав-исполнитель обязал руководителя УФСИН до 01.03.2007 года исполнить определение суда, одновременно предупредив его об уголовной ответственности по ст. 315 Уголовного кодекса Российской Федерации.

02.03.2007 года постановлением пристава-исполнителя на УФСИН по Воронежской области был наложен штраф в сумме 10 000 (десять тысяч) рублей и вынесено предупреждение об уголовной ответственности за неисполнение судебного решения.

В то время, когда судебный пристав-исполнитель выполнял свою работу, я, намереваясь встретиться с Лавлинским и обсудить с ним ряд вопросов, 27.02.2007 года приехала в ФГУ ИК-8.

Добиваясь этого, мне пришлось провести там, в общей сложности пять часов, беседуя с разными сотрудниками.

Кульминационным моментом была беседа с руководителем подразделения.

Его фамилию, имя, отчество сообщить не могу, т.к. на красном фоне висящей на двери кабинета таблички, обрамлённой в темное, изображён только двуглавый орёл и сделана надпись: «Начальник учреждения ФГУ ИК-8».

Я предъявила ему удостоверение и ордер, из которого следует, что мне поручено «оказание всех видов юридической помощи, в том числе, связанной с обжалованием приговора Лавлинского, посещение осуждённого в ИУ».

Начальник отказал мне в предоставлении свидания, мотивируя это тем, что от Лавлинского не поступило заявления об оказании ему юридической помощи.

Мои попытки объяснить, что такое заявление не нужно, оказались тщетными.

Я работаю адвокатом 21 год и ни разу по таким основаниям нигде не препятствовали общению адвоката и осуждённого.

В соответствии с новой редакцией (от 08.12.2003 года) ст. 89 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации свидания с адвокатом предоставляются безо всякого заявления осуждённого.

Кроме того, у меня, как защитника по уголовному делу, на основании ст.ст. 47, 53 УПК РФ, имеется собственное право на свидание с осуждённым, которое должно реализовываться по моей инициативе.

26.12.2003 года Конституционный Суд Российской Федерации в заседании, которого мне довелось участвовать в качестве представителя заявителя Шенгелая З.Р., вынес постановление № 20-П.

В тексте постановления, подлежащего такому же обязательному исполнению, как и его резолютивная часть, упоминается, прежде всего, Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, предоставляющий получение осуждённым юридической помощи, и самостоятельное право защитника «иметь свидания с подзащитным, подготавливать и подавать жалобы в защиту его интересов».

Далее следует, что «право на получение юридической помощи гарантируется осуждённым и Уголовно-исполнительным кодексом Российской Федерации.

При этом изложена старая редакция ч.4 ст. 89 УИК Российской Федерации, т.к. новая была опубликована после подготовки судебного решения.

В постановлении Конституционного Суда Российской Федерации упомянут и введённый в действие с 01.07.2002 года Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации, в котором говорится, что «адвокат вправе беспрепятственно встречаться со своим доверителем наедине, в условиях, обеспечивающих конфиденциальность (в том числе в период его содержания под стражей).

Изложенное свидетельствует о бесспорном наличии моего права, как защитника, по собственной инициативе встречаться с осуждённым для оказания ему юридической помощи.

Однако, не добившись ничего от начальника учреждения, стоявшего на своём, я позвонила прокурору по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях Козлову С.А., объяснила, что происходит, привела свои доводы, хотя любому юристу и так было бы всё ясно и понятно.

В колонии находился с проверкой его помощник, который по распоряжению Козлова С.А. встретился со мной, посмотрел ордер, переговорил, сетуя при этом на то, зачем же мне нужно писать жалобу на приговор, если Лавлинскому осталось отбывать один год, одновременно выразив недовольство тем, что я, наверное, попрошу свидание наедине.

Услышав мои аргументы, приведённые выше, он пошёл к начальнику.

Через 15-20 минут помощник прокурора выскочил из кабинета обескураженный и сказал, что будет заниматься своей работой, а мне лучше самой решать свои проблемы.

Мой вопрос, в чём же заключается прокурорский надзор за соблюдением законов в ИУ, он оставил без ответа.

Почти сразу мне позвонил Козлов С.А. и сказал, что принято решение отказать в предоставлении свидания, т.к. сложилась практика (?!), что для этого нужно заявление осуждённого.

Я возразила, пояснив, что любая практика может быть основана только на законе.

Закон в данном случае был на моей стороне, к тому же, чтобы повидаться с Лавлинским мне пришлось проделать путь более чем в 400 километров (из Воронежа в Россошь и обратно).

Козлов С.А. сказал, что его сотрудник посещал Лавлинского В.Н., спросил, нужна ли ему юридическая помощь, на что он ответил отказом.

Словосочетание «оказание юридической помощи» может быть произнесено в разном контексте, поэтому если Лавлинскому, судя по словам прокурора, не сообщили о моём приезде (как выяснилось позже, так оно и было), он, соответственно, от моей помощи не отказывался.

Козлов С.А. сказал, что решение он принял и менять его не намерен (позже я получила ответ в письменном виде).

Разговаривать было больше не с кем, да и не о чем и я решила возвращаться домой.

Но в этот день моим мытарствам не суждено было закончиться. Наверное, проявленная настойчивость не понравилась кому-то из руководителей колонии, и они решили по-свойски обратиться к местным оперативникам из Россошанского ГРОВД, чтобы строптивому адвокату в будущем не повадно было посещать их вотчину и, добиваясь своего, не задавать вопросов, на которые в силу своей некомпетентности они не могли бы ответить.

Выйдя из административного здания ИК-8, я вместе с водителем Неврюевым С.И. – моим знакомым, которого я попросила съездить со мной в Россошь на его автомобиле, намеревались ехать в г. Воронеж.

Через 150-200 метров от шлагбаума, неподалеку от которого начала движение машина, нас остановил сотрудник ГИБДД в звании капитана.

Я обратила внимание, что к нашей машине идут два человека в гражданской одежде, а сотрудник ГИБДД отошёл в сторону.

Один из них подошёл к водителю, другой ко мне, т.е. к машине со стороны переднего пассажирского сиденья.

Он мельком показал удостоверение в красной обложке и тут же закрыл его, не сказав устно, кто он такой.

Этот сотрудник, не представившийся по моей просьбе, спросил у меня документы.

Я предъявила своё адвокатское удостоверение, но он сказал, что нужен паспорт, а удостоверение не документ и таких можно подделать целое множество.

Мне пришлось возразить и объяснить несведущему юристу с небритым лицом, что удостоверение – это документ, удостоверяющий личность, такой же, как и тот, который он показал мне.

Если же у него имеются сомнения, он может позвонить в адвокатскую консультацию либо областную коллегию адвокатов и проверить достоверность этого документа и его принадлежность мне по имеющейся фотографии.

Сотрудник сказал, что если я не предъявлю паспорт, меня доставят в отдел милиции для выяснения личности и проверки на предмет возможного розыска.

Второй сотрудник, который разговаривал с водителем, сказал ему, что машину нужно отогнать в отдел для досмотра.

Неврюев С.И. предложил ему осмотреть автомобиль на месте, но оперативник ответил, что будет приглашать понятых.

Я предостерегла обоих не совершать противозаконных действий, прекратив их, но они настаивали на своём, угрожая при этом, что если мы откажемся ехать, то ими будет вызвана подмога, и нас доставят принудительно.

Поняв, откуда «дует ветер» и уже не сомневаясь, что готовится провокация, я решила предъявить паспорт и посмотреть, как будут дальше развиваться события.

Увидев паспорт, подошедший ко мне сотрудник, удивился, что он оказался при мне, и на мой вопрос, свободна ли я, ответил отрицательно, мотивируя тем, что я могу находиться в розыске и меня необходимо доставить в ГРОВД.

Мы с Неврюевым С.И. вынуждены были поехать, не драться же с ними, говоря о сложившейся ситуации с невесёлой иронией.

Нас доставили в Россошанский ГРОВД в кабинет №33.

Там я вновь начала говорить оперативникам, что они безобразным образом нарушают закон, но они против нашей воли продолжали нас задерживать.

В общей сложности с момента остановки машины до нашего освобождения прошло около часа.

Сначала отпустили меня, через некоторое время Неврюева С.И.

Он вместе с сотрудником ГИБДД и оперативником, который беседовал с ним, подошли к машине без обещанных понятых. Оперативник осмотрел багажник, салон и, в том числе, мои вещи, которые находились в двух пакетах.

Потом этот же сотрудник хотел взять отпечатки пальцев у Неврюева и снять его на видео, но после моего вмешательства и возмущённых высказываний о том, что Неврюев не имеет статуса подозреваемого или обвиняемого, не стал делать это насильно.

Скорее всего, «пыл» рьяных сотрудников поубавил начальник милиции Нефёдов С.Л., которому позвонили и поставили в известность о происходящих событиях.

Упомянутые сотрудники нарушили статью 22 Конституции Российской Федерации, гарантирующую свободу и неприкосновенность личности.

Располагая двумя документами, удостоверяющими мою личность, они не имели права доставлять меня в отдел милиции, унижая тем самым моё человеческое достоинство.

Было унижено и достоинство другого человека, который по моей просьбе привёз меня в Россошь.

Неврюев С.И. служил в погранвойсках на таджико - афганской границе, потерял там здоровье, и по своему статусу приравнен к участникам Великой Отечественной войны.

Он далёк от правоохранительной системы, проживает с женой и двумя детьми, никогда не привлекался ни к уголовной, ни административной ответственности, и вдруг – доставка в милицию, малоприятные беседы, досмотры, отпечатки пальцев и т.д.

По моему убеждению, противоправные действия сотрудников милиции были связаны исключительно с моей профессиональной деятельностью, а точнее посещением ИК-8 и последовавшим оттуда «заказом».

В Россоши я никого не знаю и не была там около 4-х лет, никого не уведомляла о своём приезде.

Именно нашу машину остановили, подвергнув меня и водителя при наличии у нас документов доставке в отдел, а машину – досмотру.

В машине сотрудника ГИБДД именно нас поджидали оперативники, которые не выходили к другим машинам.

Наконец, у меня не было никаких причин оговаривать именно этих сотрудников, не знакомых мне ранее.

Только «наводчики», желая пресечь мои визиты в будущем, просчитались, и не мудрено.

Нельзя недооценивать незнакомых людей, действуя по отработанной годами схеме – подавить всё и вся страхом, иначе сам «сядешь в колошу».

Оказалось, что скромного с виду водителя сложно запугать: он видел смерть в лицо; а дамочку – адвоката после её трёхлетних поездок в соликамский «Белый лебедь» - созданный в СССР оплот насилия над осуждёнными, и подобные ему отдалённые таёжные зоны; ужасов елецкой тюрьмы, виденных в течение пяти лет, трудно было чем-либо удивить.

Эти индивидуумы даже не поняли, что сильнее страха у некоторых людей, в том числе у осуждённых, развито чувство собственного достоинства.

Имея такое богатство, человек, несмотря на невзгоды, чувствует себя счастливым, потому что он всегда остаётся самим собой, ему не нужно приспосабливаться; он уважает себя и живёт, дыша полной грудью.

Но это слишком сложно для тех, кто исподтишка стремится достичь своей цели, оказывая при этом «медвежью услугу» и тем, кто им в этом потакает.

Так получилось и с сотрудниками Россошанского отдела милиции, на действия которых я написала жалобы начальнику ГУВД Воронежской области, а в Воронежскую областную прокуратуру, кроме того, и по поводу непредставления мне свидания с осуждённым.

04.04.2007 года и.о. прокурора Воронежской области Третьяков Н.И. дал мне ответ.

По вопросу непредставления свидания с осуждённым мне сообщили, что я имела такое право, поскольку предъявила администрации исправительного учреждения удостоверение и ордер.

По поводу незаконных действий сотрудников Россошанского ГРОВД Воронежской области мной, кроме ответа и.о. прокурора Воронежской области, был получен ответ старшего помощника Россошанской межрайонной прокуратуры Воронежской области К.А. Кобылкина (именно этот ответ, скорее всего, послужил основанием для ответа облпрокуратуры).

Анализируя его текст, сразу приходит на ум пословица «начали за здравие, закончили за упокой».

В результате проведенной проверки установили, что ни я, ни водитель не совершали административного правонарушения, предъявили документы и т.д., поэтому, согласно Кодекса РФ об административных правонарушениях, нас не имели права доставлять в отдел.

 В ответе также перечисляются основания, при наличии которых допускается досмотр и его процедура.

И каково же резюме?

Досмотр проведён без участия понятых и составления протокола (?!)

Мне также пишут, что начальнику ОВД по Россошанскому муниципальному району «внесено представление, в котором поставлен вопрос об ответственности виновных».

Виновных в чём?

В том, что не пригласили понятых и не составили протокол или всё-таки в том, что превысили свои должностные полномочия, подвергли незаконной доставке в отдел милиции и досмотру?

Как же наказали виновных?

Об этом свидетельствует ответ заместителя начальника ОВД (фамилия не указана, в печатном тексте – фамилия начальника).

Из него следует, что никто ни в чём не виноват.

В качестве оправдания самоуверенных сотрудников в нём звучат важные, устрашающие слова – «антитеррористическая операция», которые, по мнению автора, не должны вызывать никаких вопросов.

Кроме того, приводя основания законности действий оперативных работников, ссылаются (правда без конкретных пунктов) на ст. ст. 10,11 Закона «О милиции», которые, напротив, подтверждают их противоправность.

Далее выясняются интересные факты: оказывается, отдел милиции был по пути в г. Воронеж, куда мы с водителем направлялись. Поэтому я «не игнорировала предложение работников милиции проехать туда и самостоятельно прибыла по вышеуказанному адресу».

Тем не менее, для страховки, чтобы водитель «не сбился с курса» и не потерял из вида впереди идущую машину, потому что она была не служебная с опознавательными знаками ГИБДД, как говорится в ответе, а обыкновенная «семёрка» тёмного цвета, и на пути в г. Воронеж находился  не отдел милиции, а мясокомбинат, в нашу машину в качестве штурмана бесцеремонно сел один из борцов с террористами и сопроводил «добровольцев».

«Претензий к работникам милиции я не предъявляла», всё меня устроило, но почему-то через несколько дней направила жалобу прокурору Воронежской области и начальнику Главного управления внутренних дел.

За то, что мою жалобу рассмотрели на оперативном совещании в Россошанском ОВД и дали хоть какой-то ответ, я, по-видимому, должна быть благодарна, потому что вышестоящее начальство – начальник Главного Управления внутренних дел по Воронежской области – Хотин О.В.`никак не прореагировал на моё обращение.

Возможно, жалоба адвоката на «шалости» подчиненных не такая уж важная вещь, как, например, систематическое, напоказ, построение личного состава на площади Ленина  и сопровождающее его, для удобства воронежцев, перекрытие движения транспорта в конце рабочего дня на оживлённых участках проезжей части в центре города.

Но как же с привлечением к ответственности виновных, о котором упоминал и.о. прокурора Воронежской области?

Передо мной даже не извинились!

В этой связи могу расценить данные мне ответы в одном случае, как отписку, в другом – как издевательство.

Обратите внимание, и Россошанская прокуратура, и Россошанский ОВД «проводили проверки», как они пишут, но текст ответов свидетельствует об обратном – изложенные в них сведения не совпадают.

К тому же, что это за проверка, когда не приглашают ни заявителя, ни свидетелей, на которых имеется ссылка в жалобе?

Что касается Россошанской прокуратуры, то она в результате проверки, в соответствии со ст.ст. 144-145 УПК Российской Федерации должна была принять решение о возбуждении уголовного дела либо об отказе сделать это, так как я сообщила о совершенном должностном преступлении.

Принятое решение оформляется письменно в виде процессуального документа, который может быть обжалован в судебном порядке.

Это элементарные вещи, которые не нужно разъяснять юристу, но они не были сделаны, поэтому следующей серией этого многосерийного фильма было обращение  уже в Генеральную прокуратуру Российской Федерации, которая направила мою жалобу для надлежащего рассмотрения назад, в Воронежскую областную прокуратуру.

Параллельно развивались события, связанные с посещением Лавлинского В.Н. в ИК-8.

Располагая ответами о.и. прокурора Воронежской области, я вновь приехала туда 03.05.2007 года.

Меня направили к заместителю начальника учреждения Татаренко А.Н.

Я предъявила ему ордер, но Татаренко А.Н. потребовал от меня заявление Лавлинского В.Н. о предоставлении свидания.

В ответ на это требование я показала письмо областной прокуратуры, подписанное Третьяковым Н.И., и одновременно пояснила, что никакого заявления я предоставлять не обязана, т.к. этого требования нет в законе.

После прочтения письма Татаренко А.Н. отказался подписывать пропуск, при этом он сказал, что у него имеется своё начальство.

На мой вопрос, авторитетно ли для него письмо, подписанное исполняющим обязанности прокурора области, он ответил, что авторитетом для него является его папа.

Наши пререкания продолжились, поскольку я настаивала, что в ст. 89 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации такого требования, как наличие заявление осуждённого для предоставления свидания с 08.12.2003 года нет.

Будучи уверенным, что это не так (явно потому, что последний раз читал эту статью до внесения в неё изменений), Татаренко А.Н. сказал находившемуся рядом сотруднику, чтобы тот принёс кодекс.

Прочитав принесённый кодекс и убедившись, что я не обязана предоставлять заявление осуждённого, стал требовать другое заявление, о том, что Лавлинский желает видеться наедине.

Я ответила, что для этого Лавлинского сначала нужно увидеть и спросить у него, что он хочет, а вдруг, уже «сроднившись» с сотрудниками ИК, кроме которых он уже несколько месяцев никого не видел, действительно захочет разговаривать в их присутствии.

Этот спор можно было бы по форме сравнить с бегом по кругу, потому что ему не было конца, а его содержание наверняка заинтересовало бы пародиста.

В заключении нашей беседы Татаренко А.Н. сказал, что он спешит в прокуратуру и ему некогда со мной разговаривать.

Я вынужденно предоставила заявление Лавлинского В.Н., так как в этот день мне необходимо было срочно увидеть его для составления надзорной жалобы.

Только после этого Татаренко А.Н. подписал пропуск и сказал сопровождавшему меня сотруднику, чтобы Лавлинский написал на оборотной стороне адвокатского ордера, что ему было предоставлено свидание (в каком законе или подзаконном акте закреплено это требование, в отличие от обязанности предоставить свидание с осуждённым на основании ордера, мне неизвестно, возможно, заместителю начальника учреждения Татаренко А.Н. это советовал делать его авторитетный папа).

И снова жалоба в областную прокуратуру с просьбой сообщить, каким образом до сведения администрации учреждения ФГУ ИК-8 доведена позиция Воронежской областной прокуратуры по поводу общения адвоката с осуждённым?

Возлагались ли на должностных лиц учреждения какие-то обязанности, пресекающие с их стороны злоупотребление своим служебным положением?

Одновременно я просила обязать администрацию ИК-8 прекратить жестокое обращение по отношению к Лавлинскому В.Н., которого вопреки закону на протяжении длительного времени содержали в одиночной камере.

Областная прокуратура направила жалобу для разрешения небезызвестному господину Козлову С.А.

И что же господин Козлов С.А.?

Он мне сообщил, что «согласно разъяснениям прокуратуры Воронежской области(?) «обязательным условием для получения юридической помощи осуждённым является представление адвокатом ордера юридической консультации и удостоверения адвоката».

Данные разъяснения администрации ИК-8 из прокуратуры Воронежской области не поступали. Не поступало этих разъяснений и в Воронежскую прокуратуру по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях (?)

Разъяснения по этому вопросу в прокуратуру поступили 31.05.2007 года, после обращения Воронежского прокурора по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях в прокуратуру Воронежской области, в связи с проведением проверки» по моей жалобе. «После получения указанных разъяснений они 31.05.2007 года были направлены прокуратурой в исправительные учреждения, в том числе, и администрации ИК-8».

Относительно того, сколько человек должно содержаться в камере ШИЗО или ПКТ разъяснил, что «УИК РФ и Правилами внутреннего распорядка исправительных учреждений данный вопрос не регламентирован».

Из этого следует, что прокурор по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях самостоятельно не может решить, каким образом, применять эти законы.

Для этого недостаточно полученного образования, ему нужны разъяснения вышестоящей прокуратуры.

Теперь снова, как в сказке про белого бычка, придётся обращаться в областную прокуратуру, чтобы Козлову С.А. разъяснили статью 115 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, в которой действительно не указано, сколько человек должно содержаться в штрафных изоляторах и помещениях камерного типа: 2, 5, 8.

Но из неё совершенно определённо следует, что одиночное содержание в качестве дисциплинарного взыскания в исправительных колониях строгого режима не предусмотрено, о чём и говорилось в моей жалобе.

Получив разъяснение, Козлов С.А. уже за своей подписью даст мне ответ, только его содержание будет прямо противоположным предыдущему.

Изложенная процедура напоминает карикатуру на советскую бюрократическую машину, и «всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно», потому что за всеми официальными бумагами стоят люди, нуждающиеся в помощи.

На мой взгляд, прокурор, который не знает закон или делает вид, что не знает, не только не может быть руководителем, он вообще профессионально не пригоден, поскольку вместо надзора за соблюдением законов в ИУ, способствует их нарушению, поощряя произвол, что впоследствии приводит к плачевному концу (об этом чуть позже).

А сейчас вернёмся к судебным баталиям.

Итак, после каскада принятых (пока на бумаге) судебным приставом-исполнителем Ельшиным Д.Т. мер, в том числе, предупреждении об уголовной ответственности по ст. 315 Уголовного кодекса РФ, руководство УФСИН по Воронежской области, судя по всему, забеспокоилось и начало предпринимать активные меры.

Сначала им была подана жалоба в Центральный суд г. Воронежа об отмене обеспечительных мер, а 09.03.2007 года – надзорная жалоба в облсуд, правда поздновато, в связи с чем не могла быть рассмотрена в том же месяце, так как решение обжаловалось и дело не могло быть истребовано.

Центральный суд, 15.03.2007 года отказал в удовлетворении жалобы, так как у него отсутствовали основания для приостановления исполнительного производства.

В том же определении было указано, что направление Лавлинского В.Н. в ФГУ ИК-8 противоречит определению судьи от 13.11.2006 года, что свидетельствует о неуважении к суду.

Кроме того, ещё раз было подчеркнуто, что это определение подлежит немедленному исполнению.

Но всё безуспешно: нежелание УФСИН исполнять уже два судебных документа, которые не обжаловались в предоставленный срок и на тот момент вступили в законную силу, возымело бурное продолжение, как уже начавшаяся цепная реакция.

Будучи уверенными, во вседозволенности зарвавшиеся должностные лица не хотели задумываться над тем, что Закон обязателен для всех и его нужно соблюдать не только до принятия судебного решения, возлагая своей покорностью надежды на удовлетворение собственных амбиций, но и после его вынесения, когда эти надежды не оправдались, чтобы не уподобляться избалованному ребёнку, который любыми путями хочет настоять на своём.

В отличие от таких детей должностные лица находятся на государственной службе, обязаны подчиняться закону и отвечать за его неисполнение.

Но, к сожалению, все эти строгие постулаты, как правило, применяются к обыкновенным гражданам, у которых судебный пристав-исполнитель, будь те должниками, вынесет последний шкаф с живущими в нём клопами.

А вот должностным лицам высокого полёта, они только вручают свои решения, не исполняя их реально, и в конечном итоге судьба этих решений проста – быть выброшенными в корзину.

Тем временем дело, долго ли, коротко ли, приближалось к кассационному рассмотрению.

12.04.2007 года это событие состоялось под председательством судьи Воронежского областного суда Агафоновой Р.Г. с участием судьи – докладчика Квасовой О.А. и судьи Холодкова Ю.А.

Представитель УФСИН по Воронежской области Федоров И.А., который в районном суде вёл себя энергично, в заседании ГСК облсуда, поддерживая кассационную жалобу УФСИН, был «нем как рыба».

Выступала и отвечала на вопросы, в том числе Агафоновой Р.Г., какая разница Лавлинскому, где сидеть, ведь и там и там строгий режим, только я.

После этого вопроса результат для меня был предсказуем – решение отменили и дело направили на новое рассмотрение.

И по каким основаниям?

В кассационном определении, лаконичном по форме, суд изложил редакцию ст. ст. 254, 255 ГПК Российской Федерации и констатировал, что «при вынесении решения об удовлетворении заявленных требований суд первой инстанции не указал,

 в чём состоит нарушение прав и свобод заявителя, либо создано препятствие к осуществлению им его прав и свобод;

 какие негативные последствия для него повлекли оспариваемые действия».

Но ведь это всё равно, что сказать на белое – черное!

Так, в своём заявлении в суд Лавлинский В.Н., как этого требует ст. ст. 254, 255 ГПК РФ, сослался на ст. 81 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, в которой закреплено его право отбывать наказание в одном исправительном учреждении, о чём говорит и её содержание, и название – «Отбывание осуждёнными к лишению свободы всего срока наказания в одном исправительном учреждении».

Законодатель не случайно наделил осуждённых таким правом.

Это сделано, в том числе, с целью пресечения злоупотреблений своим положением со стороны должностных лиц, желающих избавиться от неугодных таким простым способом, как перевод.

В тексте этого закона чётко регламентированы основания, при наличии которых перевод допускается.

Перечень этих оснований ограничен и расширительному толкованию не подлежит.

Таким образом, всё, что от Лавлинского В.Н. требовалось по закону, он сделал:

указал в своём заявлении норму материального закона, гарантирующего его право, а также обстоятельства, свидетельствующие о его нарушении и создании препятствий к его осуществлению, а именно – переводы из одного исправительного учреждения в другие без наличия к тому законных оснований.

Судом первой инстанции этим обстоятельствам была дана надлежащая оценка в рамках действующего законодательства.

При этом ни в ст. ст. 254, 255 ГПК Российской Федерации, ни в ст. 81 УИК Российской Федерации нет ссылки на то, что наряду с указанием нарушенного права лицо, обратившееся в суд, а затем и суд в своём решении, должны указывать, «какие негативные последствия для заявителя повлекли оспариваемые действия».

Следовательно, этот вывод судебной коллегии иначе, как надуманным, не назовёшь.

Если исходить из такой позиции, то каждому гражданину, считающему своё право нарушенным, кроме наличия самого права, пришлось бы доказывать, зачем, например, нужно вручать копию решения суда и других процессуальных документов; зачем администрация исправительных учреждений обязана обеспечивать осуждённых теплой одеждой, едой и т.д., и какие негативные последствия могут наступить в связи с невыполнением этих требований закона.

Напротив, согласно ст. 256 ГПК РФ, как следует из решения районного суда, обязанность по доказыванию обстоятельств законности действий государственных служащих возложена на лиц, которыми совершены оспариваемые действия.

Применительно к ст. 81 уголовно-исполнительного закона заинтересованные лица по настоящему делу обязаны были доказать наличие у них оснований, допускающих перевод Лавлинского В.Н. из одного исправительного учреждения в другое.

Таких доказательств представлено не было, в связи с чем судом первой инстанции было принято законное, обоснованное решение.

Суд кассационной инстанции подошел к этому делу предвзято, не только потому, что привёл в своём определении беспочвенные основания, совершенно очевидные для профессионалов такого уровня, но и потому, что нарушил процессуальные права Лавлинского В.Н. и никак не прореагировал на действия руководства УФСИН по Воронежской области, которое злостно не исполняло вступившие в законную силу определения суда от 13.11.2006 года и от 15.03.2007 года.

Как выяснилось, администрация ФГУ ИК-8, не вручала Лавлинскому В.Н. копию решения суда.

Эта копия была вручена почти через два месяца после направления её судом, точнее 08.04.2007 года, да и то после моего обращения в прокуратуру с жалобой осуждённого.

Копия кассационной жалобы Лавлинскому В.Н. не вручалась вообще, поэтому он не имел возможности представить свои возражения, хотя они у него имелись, не вручили ему и извещение о дате рассмотрения дела облсудом.

Таким образом, были нарушены процессуальные права заявителя, предусмотренные ст. ст. 343, 344 ГПК РФ, что исключало рассмотрение дела в гражданской судебной коллегии областного суда и что, возможно, «повлекло для Лавлинского наступление негативных последствий» в виде отмены решения.

В то же время, кассационная инстанция не посчитала нужным выразить своё отношение по поводу неисполнения руководством УФСИН судебных актов, что говорило о демонстративном пренебрежении им судебной властью.

 В связи с этим возникает вопрос, как может защитить свои права осуждённый, находящийся в изоляции, если руководители пенитенциарной системы откровенно дают понять, что суд для них не указ, и им дозволено безнаказанно делать всё, что вздумается.

 Такие вещи не позволительны.

 В отличие от осуждённых, которых наказывают за дело, а порой и предвзято, преследуя собственные интересы, должностные лица, как уже было сказано, обязаны соблюдать Закон.

 Нежелание действовать в его рамках не только аморально, но и противоправно.

 Суд кассационной инстанции мог принять действенные меры, вплоть до обращения к прокурору, чтобы прекратить явное беззаконие, но не сделал этого.

 С юридической точки зрения придраться не к чему: это не обязанность, а право суда.

Но с точки зрения моральной?

Молчание, нежелание привлечь к ответу, не только способствует совершению новых нарушений закона по отношению к осуждённым, они вызывают совершенно закономерный вопрос – как это выглядит по отношению к судебной власти в целом?

Но вышестоящая над районной судебная власть «закрыла на это глаза», приведя при этом доводы, которых нет в законе.

Не встала на защиту прав осуждённого и надзорная инстанция, когда мною была подана жалоба на кассационное определение.

Судья Воронежского областного суда Храпин Ю. В., которому была передана на изучение эта жалоба, просто переписал выводы, изложенные в кассационном определении, которое обжаловалось.

При этом он не указал со ссылкой на закон, что право отбывать наказание в одном исправительном учреждении, это вовсе не право, а лозунг, хоть и закрепленный в уголовно-исполнительном кодексе;

Не указал, какой конкретно закон обязывает заявителя доказывать наступление негативных последствий вследствие нарушения его права;

не опроверг доводы жалобы по поводу бремени доказывания в порядке ст. 256 ГПК Российской Федерации, наверное, потому что эта норма применяется избирательно, в зависимости от того, кто является заявителем, а кто заинтересованными лицами.

Аргумент о том, что суд 2-ой инстанции не располагал распиской Лавлинского В.Н. о вручении ему копии кассационной жалобы, судья просто «не заметил», и это вполне удобно, когда нечего возразить на бесспорное основание к отмене судебного постановления.

Кроме моей жалобы судья Храпин Ю.В. изучал и жалобу УФСИН по Воронежской области на определение судьи от 13.11.2006 года.

Но он, как ни странно, принял её к производству, хотя оформление этой жалобы не отвечало требованиям ст. 378 ГПК РФ: в ней не указывалось местонахождение заявителя, наименование представителя заявителя и его данные, к жалобе прилагалась только копия определения от 13.11.2006 года, в то время как должны были прилагаться копии всех судебных постановлений, принятых по делу.

В результате жалоба была передана на рассмотрение в президиум Воронежского областного суда, который, отменяя определение судьи об обеспечительных мерах по докладу того же судьи Храпина Ю.В., также не располагал сведениями о надлежащем и своевременном извещении Лавлинского В.Н. и его представителя, вручении им копий надзорной жалобы.

В то же время, Лавлинскому не вручили ни то, ни другое.

В адвокатскую консультацию всё это поступило в 12.00 часов 13.06.2007 года, а заседание, тем не менее, состоялось в тот же день в 10.00 часов.

Президиум Воронежского областного суда пришёл к выводу, что в отношении Лавлинского отсутствовали правовые основания для содержания его в следственном изоляторе.

Кроме этого, отмечено, что принятые судом меры не соразмерны заявленному требованию, ввиду того, что обеспечение иска допускается только тогда, когда непринятие мер по его обеспечению может затруднить или сделать невозможным исполнение решения суда.

Из этого следует, что УФСИН по Воронежской области ни в коем случае не стал бы чинить препятствий по исполнению решения суда.

Прочитав доводы президиума, непроизвольно возникает вопрос – как же так?

Разве можно надеяться на сознательность руководства этого ведомства, которое уже проявило себя, проигнорировав исполнение двух вступивших в законную силу судебных определений, даже после вмешательства судебного пристава-исполнителя, о чём докладчику было хорошо известно из материалов истребуемого дела (возможно, об этих фактах он не поставил в известность членов президиума).

Откуда же такая уверенность в том, что состоявшееся в пользу Лавлинского решение было бы беспрекословно исполнено?

В данном случае выводы президиума являются предположением, поскольку своими конкретными действиями руководство УФСИН доказало обратное.

Что касается отсутствия правовых оснований содержания Лавлинского в СИЗО, то это утверждение также беспочвенно.

Лавлинского без малого три месяца (!) содержали в следственном изоляторе, находя для этого основания, но как только было вынесено решение в его пользу, сразу же отправили в Россошь.

К тому же, в СИЗО Лавлинского этапировал не суд своим определением, а администрация ФГУ ИК-1 по наряду УФСИН по Воронежской области.

Содержался он там, как транзитный осуждённый, что предусмотрено п.10 «Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы», утверждённых приказом Минюста РФ от 14.10.2005 года, №199.

Судья только приостановила этот перевод, и это было сделано, как в рамках процессуального, так и материального закона.

Как показало время, она оказалась права.

И Лавлинский, и я могли бы в устном или письменном виде выразить свои возражения, по всем затронутым вопросам, но нас лишили этой возможности.

Проанализировав всё произошедшее невольно вырисовывается такая картина: существенных нарушений процессуальных прав Лавлинского, которые явно не могли остаться не замеченными в суде кассационной и надзорной инстанций, всё-таки «не заметили».

В тоже время, решение районного суда отменили по основаниям, не существующим ни в одном законе.

В надзорной инстанции по-своему истолковали процессуальный закон, без учёта поведения руководства УФСИН по отношению к исполнению судебных постановлений, статуса осуждённого, являющегося транзитным, и возможности его содержания в следственном изоляторе, мнения заявителя и его представителя.

Получается, что требовать с высокой трибуны соблюдения процессуальных прав граждан можно только с нижестоящих судов. А как же быть с требованиями, которые тот же закон предъявляет к кассационной и надзорной инстанции; точкой зрения Верховного Суда Российской Федерации, изложенной, в частности, в обзоре законодательства и судебной практики за четвертый квартал 2006 года по конкретному вопросу о правах заявителя, находящегося в местах лишения свободы?

Ответить на эти вопросы можно по-разному, но при этом всем понятно, что закон тут вовсе не при чём, просто чьи-то права не совпадают с чьей-то политикой.

Но поскольку на одной чаше весов правосудия оказываются права какого-то «зэка», перевешивает другая – на которой политика номенклатуры с тяжёлыми звёздами.

И никто при этом не задумывается, что будет чувствовать судья, вынесший решение по закону и по совести?

О какой справедливости можно будет говорить, хоть и осуждённому, но гражданину Российской Федерации?

Несчастная Фемида, видя это, завязывает глаза, но вовсе не для того, чтобы быть беспристрастной, как это принято считать, а от стыда, жгучего непомерного стыда за тех, кто таким образом исполняет свой профессиональный долг, и перед теми, кто от этого страдает.

Кто же остаётся безнаказанным? 

В широкоизвестном фильме великовозрастному хулигану Феде цитировали пословицы о пользе труда.

Применительно к затронутой теме тоже существуют пословицы типа «чем кумушек судить трудиться…», «в чужом глазу соринку видно, в своём бревна не заметно» и т.п.

Их суть можно выразить проще: да посмотрите на себя!

Имеете ли вы моральное право кого-то наказывать?

Вы, которые в качестве непосредственного повода для перевода на тюремный режим придрались к тому, что осуждённый вышел на прогулку в тапочках.

А вот того же осуждённого (кстати, о негативных последствиях), страдающего хроническим пиелонефритом почек, обутого в тапочки и одетого в робу, то есть по-существу раздетого и разутого, без головного убора, можно в ноябре месяце затолкать в «воронок».

Какая разница, холодно ему или нет по дороге в следственный изолятор и потом, в транзитной камере, без теплых вещей, одетому «не по сезону».

Простудит ли он свои почки, что может повлечь за собой приступ или нет.

Это же касается не вас и не ваших родственников.

Можно поместить в штрафной изолятор за то, что не доложил (чтобы не чувствовать себя униженным и выразить свой протест), сколько человек находится в камере, а он там нам протяжении нескольких месяцев находится один, «посаженный» далеко не случайно, а с целью методичного издевательства.

Можно ещё по нескольку раз помещать в ШИЗО, переводить в помещение камерного типа за то, что не убрал камеру и опять-таки не доложил о количестве осуждённых, а самим разрешать расходовать с лицевого счёта вместо положенных 550 рублей – 50 рублей (по 1 рублю 65 копеек в день, чтобы не жировал).

За то, что отказался покрасить 1 метр плинтуса (такое предложение может быть высказано насмешки ради или желания унизить) тоже прямиком в ШИЗО, но при этом нет ничего страшного в том, что осуждённого более пяти месяцев содержат в одиночке, несмотря на то, что такая мера дисциплинарного взыскания допускается только на особом режиме.

Нет ничего страшного и в переводе в помещение камерного типа на шесть месяцев за то, что якобы курил марихуану (т.е. употреблял наркотическое средство), не приняв в то же время мер к должностным лицам, отвечающим в учреждении за режим и оперативную работу и не установившим, каким же образом, наркотик попал в «зону» и кто его распространил, к тому же, если принять во внимание, что в отличие от употребления распространение является тяжким или особо тяжким преступлением.

Все перечисленные действия – уровень полномочий от лейтенанта до полковника.

А вот дослужившись до генеральских погон, уже можно, лелея своё самолюбие и самодурство, «плевать» на судебную власть (извиняюсь за некорректность, но «из песни слова не выбросишь» иначе она будет по- другому звучать).

Впрочем, почему бы и нет, если некоторые высокопоставленные судьи позволяют делать это?

Ведь именно потому, что многого не может сам, пенитенциарный спрут повсюду, где только можно, чтобы защитить себя, протягивает свои щупальца и как это не парадоксально и дико, на определенном этапе добивается своего.

Вот уже почти год между Лавлинским, мной, как его представителем с одной стороны, УФСИН по Воронежской области и другими колониями, в том числе Россошанской ИК-8 с другой длятся всякого рода конфликты, в том числе, судебная тяжба.

Я написала множество жалоб и не случайно сейчас подробно рассказала об их содержании, чтобы было видно, как элементарные вещи, которые можно было бы решить в короткие сроки, не принося никого в жертву, превращаются в рутину.

Только через три месяца я всё-таки зашла в колонию, предъявив администрации, как это положено ордер и  адвокатское удостоверение, а не заявление осуждённого!

Благо, что правильно истолковал закон в этой части заместитель прокурора Воронежской области Третьяков Н.И., к которому моя жалоба попала в результате упорной переписки.

Но по поводу Россошанской колонии писала не только я, писал о совершенном в отношении него преступлений и осуждённый Белоусов Д. 1981 г.р.

Как он утверждает, в начале осени 2006 года его избили сотрудники учреждения ИК-8.

По прибытии в ФГУ «ИЗ-36/1» он был освидетельствован врачами.

В результате осмотра зафиксировали наличие телесных повреждений.

Белоусов написал жалобу в прокуратуру с просьбой возбудить уголовное дело.

Следователь всё той же прокуратуры, возглавляемой прокурором Козловым С.А. - Федорин В.Е., отказал в возбуждении уголовного дела.

Белоусов обжаловал в суд его постановление.

14.05.2007 года суд Советского района г. Воронежа прекратил производство по жалобе заявителя, т.к. 11.05.2007 года заместитель прокурора Рыжков Р.Ф. отменил постановление следователя.

Но, как выяснилось, отменил формально, потому что через четыре дня, т.е. 15.05.2007 года уже своим постановлением отказал в возбуждении уголовного дела по тем основаниям, что прошло много времени и установить виновных не представляется возможным.

Всё бы ничего: темно, не видел, не узнал и т. д., но, дело в том, что Белоусов видел, кто его избивал и называл изначально фамилии этих лиц.

Белоусов проявил заслуживающую уважения настойчивость, продолжив обжаловать постановление теперь уже заместителя прокурора.

В настоящее время рассмотрение его жалобы назначено в Советском районном суде г. Воронежа.

Уверена, что имеются и другие люди, претерпевшие от действий сотрудников этой колонии, не понесших никакого наказания.

Бездействие неизбежно должно было откликнуться, и вот, наконец, дождались.

15.07.2007 года в колонии погиб осуждённый Копцев Павел, 1971 г.р.

На его теле имеются признаки насильственной смерти, при чём, телесные повреждения расположены в непосредственной близости с половыми органами.

И здесь также подленько, «ниже пояса», как и многое другое, что они делают.

Может быть близкие этого человека, когда пришло время, испытали радость встречи, если бы он сам вышел на свободу.

Но в их дом пришла беда, потому что его досрочно вынесли вперёд ногами.

Задумайтесь только!!!

Сотрудники исправительного учреждения забили в буквальном смысле беззащитного осуждённого.

Он умер страшной, мученической смертью.

Не исключено, что его убили те же сотрудники, которых так упорно выгораживает прокуратура по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях.

Кто же ответит за оборванную жизнь и ответит ли вообще? Остаётся только догадываться.

Но, этого могло не произойти, если бы равнодушные соучастники злодеяний, наделенные государством властными полномочиями, вовремя пресекли распоясавшихся солдафонов.

Но их не остановили!

Даже когда ничему не удивляешься, привыкнуть к этому невозможно.

Иногда опускаются руки и ты, может и наивно, думаешь, от чего же такая несправедливость, чванство, высокомерие, ведь мы все одинаковыми приходим в этот мир.

В такой момент всё кажется безысходным, но это ненадолго, потому что останавливаться на полпути нельзя.

Обнадеживает, придаёт силы и вселяет уверенность то, что спрут всё-таки не всесилен: не все поддаются на его уговоры, не задумываясь о том, как это отразится на других людях.

Не всех он может зажать своей мёртвой хваткой, потому что, как писал в своём последнем письме погибший в елецкой тюрьме парень – «есть противостояние и есть Люди».

А ещё есть Судьи, за что им низкий поклон.

Да так и должно быть, ведь ещё с детских лет народные сказки учат добру, которое обязательно побеждает зло, а творящих его, как и тех, кто прямо или косвенно способствует этому, каждого по-своему, настигает возмездие, это всего лишь вопрос времени.