|
Валерий Абрамкин
Сокращение численности тюремного населения России
– проблемное поле дискуссий
Россия занимает первое место в мире по относительному
количеству заключенных (720-780 на 100 тысяч населения).
Содержание 1.5 миллионной армии заключенных и сотрудников
пенитенциарных учреждений является непосильным бременем
для федерального бюджета. В исправительных учреждениях
для осужденных к лишению свободы не хватает продуктов,
лекарств, одежды, заболеваемость туберкулезом среди
заключенных в 58 раз выше, чем на воле, а смертность
— в 28 раз. Даже в колониях для подростков отмечены
случаи дистрофии и смерти от “общего истощения организма”.
Задержка зарплаты и других выплат персоналу привела
к значительному росту (в три раза за три года) самоубийств
среди сотрудников пенитенциарных учреждений (60 случаев
в 1996 г.). Камеры в учреждениях предварительного заключения
(СИЗО и ИВС) переполнены в 3—5 раз, здесь отмечены многочисленные
случаи гибели заключенных от кислородного голодания.
Из-за чрезвычайно затянутых сроков предварительного
следствия и суда люди, невиновные по закону (не получившие
приговор суда), проводят в этих бесчеловечных условиях
от полугода до нескольких лет.
В условиях катастрофической нехватки средств единственно
возможное решение этой проблемы — планомерное (с учетом
обеспечения безопасности населения) сокращение численности
тюремного населения. Такое сокращение может быть достигнуто
за счет уменьшения потока на входе в систему уголовной
юстиции (заключаемые под стражу и осужденные к лишению
свободы) и увеличения потока на выходе из нее (освобождаемые
из под стражи, осужденные, которым сокращается срок
наказания).
Поток на выходе. Российским законодательством предусмотрены
различные судебные и внесудебные (помилование, амнистия)
институты, позволяющие освобождать заключенных досрочно,
сокращать им срок назначенного наказания, изменять меру
пресечения через процедуру судебного обжалования санкции
прокурора на арест и т.п. Основные причины недостаточной
эффективности этих институтов:
- квалифицированная юридическая помощь для большинства
заключенных недоступна;
- заключенные плохо информированы о порядке использования
предоставленных законом возможностей снижения срока
наказания или изменения превентивных санкций;
- по сложившейся практике, администрация пенитенциарных
учреждений, прокуроры и судьи крайне редко используют
имеющиеся возможности для досрочного освобождения
и применения альтернативных санкций.
Поток на входе. Практика использования решений о наказаниях
судьями и превентивных мер пресечения прокурорами никак
не соотносится с реальными возможностями государства
по обеспечению этих решений. Между тем, законодательство
не препятствует гораздо более широкому применению превентивных
санкций (залог, поручительство и т.п.) и наказаний,
не связанных с лишением свободы. Крайне редко используются
институты примирения, упрощенные процедуры рассмотрения
уголовных дел, вообще не используются такие виды наказаний,
предусмотренные новым уголовным кодексом, как ограничение
свободы, обязательные работы, и т.п. Это связано:
- с отсутствием у следователей, прокуроров, судей
информации о положительных образцах использования
альтернативных лишению свободы санкций и наказаний,
технологиях реализации не запрещенных законом решений;
- со сложностью и громоздкостью процедур, которые
используются при расследовании даже относительно простых
уголовных дел;
- с отсутствием соответствующих государственных служб
(например, инспекций по обязательным работам) и неправительственных
организаций, которые могли бы участвовать в решении
этих проблем (институты примирения, взятие под надзор,
на поруки или опеку и т.д.).
Особо отметим, что политики, следователи, прокуроры
и судьи традиционно настроены на применение жестких
санкций и наказаний даже в случаях, когда речь идет
о людях, совершивших малозначительные преступления,
не представляющих опасности для населения.
Рекордная численность заключенных, ее постоянный рост
в период 1989-1995 гг. связаны с целым блоком социо-культурных
и экономических причин, которые приводят к высокому
уровню преступности. Здесь мы укажем на две из этих
причин, которые имеют отношение к рассматриваемой проблеме.
Первая из них — это отсутствие уголовной политики государства,
законодательных инноваций. Разрабатываемые федеральными
и региональными органами власти программы по борьбе
с преступностью, законы, принимаемые парламентом и местными
органами власти, имеют ярко выраженный карательный характер,
они ориентированы на стратегии и технологии советского
периода (ужесточение уголовных наказаний, ограничение
конституционных прав граждан, неразборчивость и избыточность
репрессий и т.п.), не учитывают международного опыта
в области преодоления преступности. Кроме того, все
эти программы и законы не учитывают и экономических
возможностей государства. Все программы по борьбе с
преступностью, строительству СИЗО и т.п., принятые в
1992-96 гг., не были (и не могли быть) обеспечены ресурсами.
В результате уровень финансирования этих программ не
превышал 1-3% от запланированного.
Вторая причина — высокий уровень рецидивной преступности,
который в значительной степени связан с отсутствием
социальных и реабилитационных служб помощи освобождающимся
заключенным. Причем некоторые из подобных институтов
предусмотрены законом, но не действуют из-за отсутствия
средств. Так, создание центров, расположенных за пределами
колоний, для некоторых групп заключенных (см. сноску
6) не обеспечено государственным финансированием.
С 1990 г. наш Центр работает над концепцией реформирования
системы уголовного правосудия и исполнения уголовного
наказания. Результаты этой работы (они подробно представлены
в книгах, изданных Центром) легли в основу предложений,
часть которых вошла в принятые парламентом законодательные
акты, получили одобрение на самом высоком уровне. Основные
концептуальные положения разработок ОЦС совпадают с
программой преобразований Минюста РФ, в ведение которого
с 1.09.98 перешли пенитенциарные учреждения системы
ГУИН, подчиненные ранее МВД РФ.
Но любые программы и предложения, как бы хорошо они
ни были прорабатаны, не получат развития без создания
внутренних социальных механизмов, которые должны содействовать
улучшению функционирования всей системы уголовного правосудия
и исполнения наказания. Такие механизмы могут появиться
при частичной децентрализации управления этой системой,
создании ювенальной юстиции, введении судебного контроля
за исполнением наказания, общественного контроля и попечения
за местами лишения свободы и т.п.
Например, сейчас из-за чрезмерной централизации управления
пенитенциарными учреждениями уголовная политика, проводимая
тем или иным регионом России, никак не отражается на
местном бюджете: финансирование пенитенциарных учреждений
является федеральным. Это похоже на ситуацию, когда
жителям Миннесоты приходится согласиться с тем, что
их налоги частично идут на финансирование строительства
и содержания тюрем в штате Техас, где относительное
количество заключенных в десять раз выше. Идея децентрализации
управления долгое время встречала упорное сопротивление
со стороны всех органов власти. Так, в 1992 году парламент
проголосовал против предложенных нами поправок к исправительно-трудовому
кодексу, которые могли бы позволить начать процесс децентрализации.
В частности, нами предлагалась норма, которая разрешала
местным органам власти создавать собственные пенитенциарные
учреждения. Наше предложение было подробно обосновано.
В частности, отмечалось, что норма носит разрешительный,
а не обязательный характер и не приведет к дестабилизации
в местах лишения свободы. Учреждения местного подчинения
(прежде всего для подростков, женщин, больных и т.п.)
могли создаваться там, где местные власти к этому готовы,
процесс создания таких учреждений мог стимулироваться
федеральным бюджетом и т.п. Однако в настоящее время
идея децентрализации находит поддержку некоторых президентских
структур, региональных органов власти (в частности,
в Калининградской, Нижегородской, Свердловской областей,
Республики Коми и др.), руководителей отдельных пенитенциарных
учреждений.
Разделяет идею о необходимости сокращения численности
заключенных и нынешнее руководство Минюста РФ.
* * *
Сверхцентрализация управления УИС приводит к полной
безответственности региональных органов власти за проводимую
ими уголовную политику. По относительному количеству
заключенных (на 100 тыс. населения, см. Таблицу 1)*
из всех регионов России самыми благополучными являются
два субъекта федерации — Москва и Московская область,
здесь всего 200 заключенных на сто тысяч населения.
Это в 3,4 раза ниже, чем в среднем по России, в пять
раз меньше, чем, например, в Кировской (990), Свердловской
(1020), Иркутской (1030), Архангельской (1050) и некоторых
других областях, в 7-8 раз меньше, чем в Мордовии (1460)
или в Коми (1620). Но никакой особой заслуги московских
властей здесь нет. Москва — это поистине город-паразит,
большую часть своих заключенных она рассылает по разным
городам и весям: мужчин на Урал и в Сибирь, женщин в
Мордовию, туберкулезников в Тверскую и Новгородскую
область, девочек в Рязань, мальчиков в ближние области.
Регионом-паразитом является и Ленинградская область
(вместе с Санкт-Петербургом) — 440 заключенных на сто
тысяч населения. Но несмотря на то, что эти две самые
богатые в России области содержат своих заключенных
за счет Урала и Сибири, они же являются и “рекордсменами”
по такому показателю, как переполненность пенитенциарных
учреждений. Москва находится на первом месте, здесь
заключенных в 2,6 раза больше, чем мест, Ленинградская
область (вместе с г. Санкт-Петербургом) делит второе-четвертое
место с Алтайским краем и Читинской областью, заключенных
здесь в 1,4 раза больше чем мест, а следственные изоляторы
в Ленинградской области переполнены в три раза. В СИЗО
Москвы и Санкт-Петербурга – самые бесчеловечные, по
сравнению с остальной Россией, пыточные условия содержания
для людей по закону невиновных – ведь им еще не вынесен
судебный приговор. Но мэров этих городов-паразитов такое
варварство нисколько не беспокоит, ведь с формальной
точки зрения за все, что происходит в их тюрьмах, отвечают
федеральные власти. Градоначальник Москвы даже гордится,
тем, что он выделил деньги на строительство двух СИЗО,
рассчитанных примерно на полторы тысячи заключенных.
Но общей ситуации это нисколько не меняет: количество
арестантов в Московских СИЗО колеблется в пределах от
17 до 21 тысячи, хотя рассчитаны они (вместе с новыми)
менее, чем на семь тысяч заключенных.
При сложившемся положении вещей никто конкретно в сокращении
тюремного населения не заинтересован. Города-паразиты
отправляют своих осужденных куда подальше, регионы,
принимающие чужих заключенных, объективно в проведении
более продуманной уголовной политики не заинтересованы:
сколько не предпринимай усилий к сокращению своего тюремного
населения, из столиц течет огромный и зачастую несравнимый
с местным поток заключенных.
Дело не сдвинется с мертвой точки, пока мы не заставим
власть каждого региона расплачиваться за проводимую
ею уголовную политику. Конечно, за короткий срок необходимого
количества новых пенитенциарных учреждений даже богатым
регионам-паразитам не построить. Но с точки зрения здравого
смысла эти регионы должны платить за своих заключенных
тем, кто готов их принять. Можно, например, обязать
московские власти покупать что-то вроде путевки для
каждого осужденного, этапируемого на Север и Восток,
платить за его этапирование, компенсировать родственникам
заключенных, которые едут на свидание, расходы на проезд.
Это будут огромные деньги. Например, через транзитную
тюрьму г. Екатеринбурга за год проходит около 100 тысяч
заключенных. Города, буквально терпящие бедствие, захлебывающиеся
от потоков чужих заключенных, в условиях, когда федеральный
бюджет оплачивает лишь 10-20% от необходимого, могли
бы на деньги регионов-паразитов значительно улучшить
условия содержания для своих и чужих заключенных.
|
