Правозащита или бутафория?

Александр Ливчак
(руководитель Архива «Отписка»)

Интересное высказывание нашел я в Докладе Уполномоченного по правам человека Свердловской области Татьяны Мерзляковой: «Все лето Уполномоченному поступали жалобы из ПФРСИ при ФГУ ИК-2. Встречи со следственно-арестованными показали, что психологическое давление на них оказывалось не сотрудниками администрации, а следственными органами. Но хочу предупредить руководство ГУФСИН области: при первом же случае, когда удастся доказать любую форму насилия над следственно-арестованными Уполномоченный возьмет это дело под свой контроль» (Доклад за 2005 г.)

Тут чуть ли ни каждое слово вызывает недоумение. Что это за такой таинственный «контроль», которым Уполномоченный грозит ГУФСИНу области? В чем он заключается? Почему для того, чтобы взять «это дело под свой контроль» Уполномоченному недостаточно жалоб, которые поступали все лето к нему? И кто должен доказывать «любую форму насилия над следственно-арестованными»? Сам Уполномоченный или прокуратура? Если прокуратура, то при чем тут вообще Уполномоченный? Ведь если прокуратура докажет, что из следственно-арестованных выбивали показания, то она автоматически возбудит уголовное дело, никакой контроль уполномоченного никак повлиять на это не сможет. Если сам Уполномоченный, собирается доказывать факты пыток, то зачем он раньше времени грозит ГУФСИНу? Чтобы те лучше прятали следы пыток?

Уполномоченный признает, что следственными органами на следственно-арестованных оказывалось психологическое давление. Это что, в порядке вещей? Как отреагировал Уполномоченный на эти факты? По-видимому, никак. По крайней мере, в докладе об этом нет ни звука.

В чем же секрет столь сдержанной реакции на «глас вопиющего»? Секрет очень прост. Ребята в аппарате Уполномоченного научились делать деньги. Им сейчас не до наших бед. Вернее так: они научились делать бизнес на наших бедах.

Схема такая. Берется активная общественная организация, которая способна увидеть общественно значимую проблему, скажем, пытки в правоохранительных органах, и наметить какой-то подход к ее решению. Такая организация нужна для затравки, поскольку сами-то «грантососы» из аппарата Уполномоченного умишком не блещут. Эту организацию холят и лелеют, прямо-таки на руках носят, создают все условия для работы. С ее помощью получают грант, который оформляется на специальную «карманную» общественную организацию, возглавляемую специальным сотрудником аппарата Уполномоченного, Владимиром Поповым. Ну, а дальше грантовские денежки и технику «осваивают» сотрудники аппарата Уполномоченного и их приближенные. Делается это через оформление на грант сынков, дочек и прочих домочадцев, поскольку самим чиновникам приработки такого рода запрещены.

Теперь начинается имитация работы. Для этого нужны хорошие отношения с правоохранительным начальством. А как может Уполномоченный и его аппарат добиться хороших отношений с правоохранителями? Самый простой путь: взаимные услуги. Уполномоченный закрывает глаза там, где замешано большое начальство, а его в ответ встречают с распростертыми объятиями, пускают в «святые святых», в самые заповедники нарушения прав человека. Создается видимость того, что у нас все под контролем, никаких «запретных зон» нет. Уполномоченный широко рекламирует свои визиты, его аппарат отчитывается по грантам, конвертируя свои служебные полномочия, а с ними и наши страдания, в денежки и дорогую технику. Все довольны, и проверяемые, и проверяющие.

Я не хочу сказать, что все в аппарате Мерзляковой – сплошь «грантососы». Нет, там есть и нормальные люди. Но тон задают не они.