Потьма
Очерк в поддержку пенитенциарной реформы
Мы живем в удивительное время – настали сказочные
дни, когда российская тюрьма медленно поворачивается
лицом к народу – как избушка бабы-яги. Тяжела ее поступь,
а лицо это порой так ужасно, что хочется, как в детстве,
закрыть глаза. Но надо вытерпеть и зайти в открывшуюся
дверь – и тогда, возможно, тюрьма перестанет быть проклятьем
России, ее апокалипсисом.
У российской тюрьмы плохие традиции – вся
ее новейшая история напрямую связана с историей государства
и отражает самые мрачные его деяния. Их можно было бы
постепенно исправить, если позволить обществу участвовать
в жизни тюрьмы.
Однако есть учреждения которые нужно закрывать,
и никакие жалобы на недостаток тюрем в этом случае не
убедительны. В конце концов, это культурная и гуманитарная
проблема нации, государства. Если она не будет решена,
не смогут люди жить в мире и согласии, любить и лелеять
своих детей и стариков.
Таким местом, например, я считаю Потьму,
а верней - учреждение ЖХ-385, которое объединяет в себе
полтора десятка исправительных колоний, причем три из
них – женские. Это несоразмерно много, учитывая, что
в России их всего 35.
Потьма – понятие историческое. В географическом
смысле – это название железнодорожной станции и населенного
пункта в Мордовии. Оно слабо отражено в географической
литературе - ни в одной из двух последнего выпуска энциклопедических
словарей по географии России я его не нашла. Как не
нашла и поселок Явас, в котором прожила вместе со своими
коллегами три дня в июле уходящего года и тысячелетия.
Природа не обошла эту российскую, а точнее
– мордовскую глубинку. Леса, грибные и ягодные, рыбные
озера, красивый профиль земли. Потемневшие, некрашеные
избы мордовских деревень. Есть что-то загадочное в этой
земле – и жутковатое, когда поздним вечером едешь из
Яваса в Потьму к московскому поезду, заворожено наблюдая,
как среди лесов разноцветно помигивают габаритные огни
по краям лагерных заборов и вышек.
Становится не по себе и оттого, что все это
- воплощенная мечта последнего генералиссимуса о полном
контроле над человеком, продолжающая самостоятельно
и самодостаточно жить через полвека после его смерти.
Именно здесь ее удалось довести до полной реализации
– все местное население делится на охранников и заключенных.
Обустройство этого острова ГУЛАГА началось
в 31 году, и привело к созданию Дубравлага и Темлага,
объединивших в себе более 20 лагпунктов. Строительство
велось в нежилом месте, в лесах, подальше от людских
дорог и глаз. Как любое недоброе дело.
Народ здесь селился не местный, а, по большей
части, приезжий. Строились бараки для врагов народа,
а рядом – поселки для тех, кто должен был их исправлять
и охранять. Судьба у них была общая. И те и другие были
обречены жить в этих лесах, в отрыве от дома, родных,
от традиционных ценностей. Так зарождалась новая гулаговская
культура, в которой человеку нет места, в которой человек
не цель, а средство – рабовладельческая культура новой
эры.
Сменялись времена, но место не пустовало.
Да и не могло пустовать, если все было готово для работы:
если провели коммуникации, узкоколейку, которая связала
все лагеря воедино, настроили домов и заборов. Место
обжитое и для тюремных целей очень сподручное.
В настоящее время в поселках подрастает четвертое
или пятое поколение потомственных надзирателей. Другой
работы в этих местах нет, а этой – все еще достаточно.
Плохо это или нет, посудите сами. Любое ремесло многократно
переданное по наследству укрепляется в своих основах,
доходит до вершин искусства. Знаем мы о мастерах Гжели,
о стеклодувах Венеции, о кузнецах Дамаска, о тульских
оружейниках и...о тюремщиках Потьмы, что ли? Не слишком
ли мрачно это звучит?
Петр Первый, тоже не очень доброй, но громкой
славы властитель, считал, что “тюрьма есть дело – окаянное,
а для скорбного дела потребны люди твердые, добрые и
веселые”. Мысль эта кажется правильной и даже несомненной,
да и есть такие люди. Но они не из потомственных, это
уж точно.
До конца 80-х годов в Мордовии существовали
лагеря для политических – и мужские и женские.
Читая воспоминая жен врагов народа, попавших
в эти места в середине 30 годов, натыкаешься на фразу:
“Тюремщики не знали, как к нам относится...”.
С тех пор прошло 60 лет и отношение сформировалось.
Политзаключенные 70-80 годов испытали на себе профессионализм
и мастерство мордовского тюремного персонала. Есть хроника
мордовской изоляции Ирины Ратушинской, поэтессы и инакомыслящей:
бесконечная череда штрафных изоляторов и избиений, не
считая мелких наказаний.
Так же просты и неприхотливы методы воспитательной
и исправительной работы в женской колонии №2, что в
поселке Явас: ежедневно (без выходных)10-12 часов на
швейной фабрике, а потом еще работы по хозяйству, а
хозяйство большое и ладное –150 коров, огромное поголовье
свиней, да еще куры, капуста, помидоры, грибы да ягоды.
Лесопилка и макаронный цех. Да еще художественная артель,
вязальное производство. Не работает только 4% из 1200
женщин, среди которых есть беременные и кормящие матери,
старушки и инвалиды, которым работать и по закону не
положено А кормить – баландой. И чтобы в ларьке – ничего.
Чуть что не так – палки, маршировки по плацу или наказание
по-белому –это когда усталая после чудовищного рабочего
дня узница не только не может прилечь на свою кровать,
но и зайти в спальню; штрафной изолятор – за грубость,
за невыполнение плана. В медпункте – ни души – то ли
все уже вымерли, то ли выздоровели раз и навсегда. Говорят,
что дорожки асфальтированные заставляют мыть с порошком
к приезду начальства, а мыла, положенного по закону,
не видят годами. Корреспонденция уходит и доходит туго
– цензура работает основательно, бережет честь и достоинство
администрации. Прокуроры по надзору в полном прекраснодушии
– нарушений не обнаружено, да и никто из заключенных
не подошел и не высказал обид на заботливое руководство.
И обиды руководства: “Я к ним всем душой,
а они...Наверное, не смогу больше к ним так хорошо относится...”.
Или: “Мы никогда не берем людей, если нам они не нужны...”.
И в качестве оправдания: “Да вы не знаете, какие они...преступницы”.
А мы, знаем, что больше половины содержащихся
здесь женщин осуждены за незначительные кражи, а настоящих
опасных преступниц среди них не много, да и сидят они
не здесь. Большинство из осужденных – первоходчики,
и главная их беда – полная социальная заброшенность
и бесприютность, а то и просто психические заболевания.
Их и так не многое связывало с обычной жизнью, а после
такой тюремной науки они и вовсе не смогут вернуться
в общество. Обыденная жизнь заставляет человека ежеминутно
принимать самостоятельные решения, выбирать между большим
и меньшим злом, а долгое (более 3 лет) пребывание в
исправительных учреждениях, где единственный стимул
– страх еще большего насилия, все эти способности начисто
вычеркивает.
Эта “исправительно-воспитательная” жизнь
противопоказана не только заключенным, но и тюремному
персоналу. Страшно и за них, обреченных на постоянное,
на работе и дома, пребывание среди лагерных вышек и
колючей проволоки, за их детей, которые всех незнакомцев,
свободно разгуливающих по улицам, считают “расконвойкой”,
которые играют в тюрьму, как другие дети в дочки-матери
или в больницу.
Поразительная по своей культурной неподдельности
картина: молодая, стройная женщина в модном длинном
черном платье с разрезом на одном боку и... с дубинкой
на другом!
Главное, что люди, приятные во всех отношениях
в любой другой обстановке, здесь, на зоне, перестают
ощущать грани добра и зла – они не чувствуют грубости
или жестокости своего поведения, не стыдятся его, не
понимают его нелепости – это ли грани потомственного
профессионализма?
Имеет ли общество право обрекать на такое
трудное и даже безнравственное существование целые поколения
людей вместе с семьями – детьми и стариками, врывать
их из привычного культурного контекста и не оставлять
никаких путей для отступления? Потому что таких путей
нет – людям некуда отсюда ехать, здесь у них жилье,
хозяйство, работа. Не получат же статус вынужденных
переселенцев беженцы из мордовских лагерей?!
Можно говорить о том, что работа надзирателя
все еще необходима для общества, хотя будущее мне видится
совсем иным – я надеюсь на то, что только изоляция когда-нибудь
действительно станет единственным наказанием для тех,
кто не совершил насильственных преступлений – домашний
арест, к примеру, когда разрешены определенные выходы
за пределы дома с электронным браслетом на руке. Это
наименьшее зло, которое можно причинить человеку, нарушившему
определенные правовые устои.
Ведь если не удается делать добро, то наименьшее
зло – это, пожалуй, лучший выбор. Общество не должно
ссылаться на дерзость нарушителей – они часто не ведают,
что творят, тогда же как общество осуществляет роль
более умной и опытной стороны – родительской, например.
Станет ли добрая мать уничтожать свое чадо за непослушание
и проказы, желать ему злой доли?
Да и кто не преступник, если рассудить?
Ведь законы отражают только нынешнее или
даже сиюминутное представление какой-то части законодателей:
сегодня так, а завтра совсем иначе. Ведь убрали из уголовного
кодекса статьи об антисоветской агитации и пропаганде,
по которой еще 15 лет назад сидели в том числе и в мордовских
лагерях политзаключенные, или сорок лет назад статью
о незаконных абортах, за которую, сделавшая аборт могла
получить срок тюремного заключения?
Поэтому тюрьмы, пока в них не отпала необходимость,
должны находится на видном и доступном для общества
месте, как это было в старой России, когда тюремная
служба была почетной и уважаемой. Человек, который служит
в тюрьме
должен жить среди представителей других профессий
и убеждений, сверять свое мировоззрение с мнениями других
людей, в частности, налогоплательщиков, на чьи деньги
содержится и тюремный персонал, и заключенные.
В том-то все и дело, что общество должно
знать и понимать, что происходит в его тюрьме, влиять
на уголовную политику государства – ведь именно в общество
несут свои проблемы отсидевшие срок заключенные. А проблемы
эти –нарастающая туберкулезная эпидемия, огромная армия
бездомных и безработных, озлобленных и никому не нужных
людей, которых мы встречаем в подворотнях, на вокзалах,
в общественном транспорте. Они вычеркнуты из жизни,
а ведь среди них есть по-настоящему талантливые и просто
хорошие люди, чья жизнь переломилась в какой-то недобрый
час так, чтобы никогда больше не выпрямится.
Л.И.Альперн
|
