Памяти Ларисы Иосифовны Богораз
Мы - осиротели. Рязанское общество "Мемориал",
Редакция портала Hro.org
Лариса Иосифовна Богораз-Брухман. Александр
Даниэль (Из энциклопедии "Кругосвет")
Краткая биография
О Ларисе Богораз. Людмила Алексеева
Рассказ Людмилы Алексеевой о том, как
Лариса Иосифовна пришла в правозащитное движение.
Обращение Ларисы Богораз. После Дубровки
Что помню я о демонстрации.
Хроника текущих событий. Выпуск 4 (31
октября 1968 г.).
Мы - осиротели. Умерла Лариса Иосифовна
Богораз.
Господи, как же трудно поверить, что мы больше
не услышим ее негромкого голоса, что она больше не улыбнется,
не поделится своими мыслями...
Это был ее стиль: не провозглашать истины,
а делиться размышлениями. Она считала, что защите прав
человека нужно все время учиться, она считала, что еще
мало знает сама… Но как же многому она, "мало зная",
научила нас!
"Просветительский семинар по правам
человека для общественных организаций России и СНГ".
Серия семинаров, замечательная школа, где мы научились
понимать, каким сложным делом мы занялись, какая на
нас ложится ответственность. Это было в 91-96 годах,
столько лет прошло с той поры, столько раз звучала фраза:
"А помнишь, на Ларисином семинаре…"
Да, между собой мы говорили о ней "Лариса",
как школьники говорят об учительнице. Она и была нашей
учительницей. Читая ее статьи, мы становились умнее.
Разговаривая с ней, мы делались добрее. Это, наверное,
потому, что сама Лариса Иосифовна стала правозащитником,
защищая тех, кого любила...
Мы восхищались мужеством тех, кто в 1968-м
посмел "выйти на площадь", мы задавали себе
вопрос: "А что можем мы?" Что сможем, что
не осилим - ответ будем держать перед Вами, Лариса Иосифовна.
...Остались тексты, подписанные "Л.
Богораз", и наши дети будут учиться по ним. Остались
фотографии, значит, дети будут знать ее лицо. Но не
позвонишь больше по телефону: "Лариса Иосифовна,
нужен совет…"
Как больно….
Рязанское общество "Мемориал"
Редакция портала Hro.org
Лариса Иосифовна Богораз-Брухман
БОГОРАЗ-БРУХМАН, ЛАРИСА ИОСИФОВНА, филолог,
общественный деятель.
Родилась в Харькове 8 августа 1929. Родители
- партийные и советские работники, участники Гражданской
войны, члены партии. В 1936 ее отец был арестован и
осужден по обвинению в "троцкистской деятельности".
В 1950, окончив филологический факультет
Харьковского университета, Богораз вышла замуж за Юлия
Даниэля и переехала в Москву; до 1961 работала преподавателем
русского языка в школах Калужской области, а затем Москвы.
В 1961-1964 - аспирант сектора математической и структурной
лингвистики Института русского языка АН СССР; работала
в области фонологии. В 1964-1965 жила в Новосибирске,
преподавала общую лингвистику на филфаке Новосибирского
университета. В 1965 защитила кандидатскую диссертацию
(в 1978 решением ВАКа была лишена ученой степени; в
1990 ВАК пересмотрел свое решение и вернул ей степень
кандидата филологических наук).
Богораз знала о "подпольной" литературной
работе своего мужа и Андрея Синявского; в 1965, после
их ареста, она, вместе с женой Синявского Марией Розановой,
активно способствовала перелому общественного мнения
в пользу арестованных писателей. Дело Синявского и Даниэля
положило начало систематической правозащитной активности
многих из тех, кто принял в ней участие, в том числе
и самой Богораз.
В 1966-1967 она регулярно ездила в мордовские
политические лагеря на свидания к мужу, знакомилась
там с родственниками других политических заключенных,
включала их в круг общения московской интеллигенции.
Ее квартира стала чем-то вроде "перевалочного пункта"
для родственников политзаключенных из других городов,
едущих на свидания в Мордовию, и для самих политзаключенных,
возвращающихся из лагеря после отбытия наказания. В
своих обращениях и открытых письмах Богораз впервые
ставила перед общественным сознанием проблему современных
политзаключенных.
Поворотным моментом в становлении правозащитного
движения стало совместное обращение Богораз и Павла
Литвинова "К мировой общественности" (11 января
1968) - протест против грубых нарушений законности в
ходе суда над Александром Гинзбургом и его товарищами
("процесс четырех"). Впервые правозащитный
документ апеллировал непосредственно к общественному
мнению; даже формально он не был адресован ни советским
партийным и государственным инстанциям, ни советской
прессе. После того, как его многократно передали по
зарубежному радио, тысячи советских граждан узнали,
что в СССР существуют люди, открыто выступающие в защиту
прав человека. На обращение откликнулись десятки людей,
многие из которых солидаризировались с его авторами.
Некоторые из этих людей стали активными участниками
правозащитного движения.
Подпись Богораз стоит и под многими другими
правозащитными текстами 1967-1968 и последующих лет.
Несмотря на возражения со стороны ряда известных
правозащитников (сводившиеся к тому, что ей, как "лидеру
движения", не следует подвергать себя опасности
ареста), 25 августа 1968 Богораз приняла участие в "демонстрации
семерых" на Красной площади в знак протеста против
вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию.
Была там арестована, приговорена к 4 годам ссылки. Отбывала
срок в Восточной Сибири (Иркутская область, пос. Чуна),
работала такелажницей на деревообделочном комбинате.
Вернувшись в Москву в 1972, Богораз не стала
принимать непосредственное участие в работе существовавших
тогда диссидентских общественных ассоциаций, однако
продолжала время от времени выступать с важными общественными
инициативами, одна или в соавторстве. Так, ее подпись
стоит под т.н. "Московским обращением", авторы
которого, протестуя против высылки Александра Солженицына
из СССР, потребовали опубликовать в Советском Союзе
"Архипелаг ГУЛАГ" и другие материалы, свидетельствующие
о преступлениях сталинской эпохи. В своем индивидуальном
открытом письме председателю КГБ СССР Ю.В.Андропову
она пошла еще дальше: отметив, что не надеется на то,
что КГБ откроет свои архивы по доброй воле, Богораз
объявила, что намерена заняться сбором исторических
сведений о сталинских репрессиях самостоятельно. Эта
мысль стала одним из импульсов к созданию независимого
самиздатского исторического сборника "Память"
(1976-1984), в работе которого она принимала негласное,
но довольно активное участие.
Богораз неоднократно обращалась к правительству
СССР с призывом объявить всеобщую политическую амнистию.
Кампания за амнистию политических заключенных, начатая
ею в октябре 1986 вместе с другими московскими инакомыслящими,
была ее последней и наиболее успешной "диссидентской"
акцией: призыв Богораз и других к амнистии был на этот
раз поддержан рядом видных деятелей советской культуры.
В январе 1987 М.Горбачев начал освобождать политзаключенных.
Однако ее муж, Анатолий Марченко, не успел воспользоваться
этой амнистией - он скончался в Чистопольской тюрьме
в декабре 1986.
Общественная деятельность Богораз продолжилась
в годы перестройки и пост-перестройки. Она принимала
участие в подготовке и работе Международного общественного
семинара (декабрь 1987); осенью 1989 вошла в состав
воссозданной Московской Хельсинкской группы и некоторое
время была ее сопредседателем; в 1993-1997 входила в
правление российско-американской Проектной группы по
правам человека. В 1991-1996 Богораз руководила просветительским
семинаром по правам человека для общественных организаций
России и СНГ.
Александр Даниэль
(Из энциклопедии "Кругосвет")
Краткая биография
Лариса Иосифовна Богораз (1929 г.р.) - закончила
филологический факультет Харьковского университета.
В 1950-1964 гг. работала в школах в Москве и в Калужской
области. С 1961 по 1964 г. училась в аспирантуре Института
русского языка АН СССР. Закончив аспирантуру по специальности
"структурная лингвистика", в 1964-65 гг. преподавала
в Новосибирском университете. В 1965 году получила ученую
степень кандидата филологических наук.
В 1965 г. пишет письмо Генеральному прокурору
СССР - протест против ареста Андрея Синявского и Юлия
Даниэля. В последующие годы ее подпись стоит под многими
письмами и другими документами в защиту прав человека.
В начале 1968 г.вместе с П. Литвиновым пишет обращение
"К мировой общественности" по поводу "процесса
четырех" (Ю. Галансков, А. Гинсбург, А. Добровольский,
В. Лашкова).
В августе 1968 года участвует в демонстрации
на Красной площади против введения войск в Чехословакию.
За участие в демонстрации приговорена к четырем годам
ссылки. Ссылку отбывала в пос. Чунский Иркутской области.
Там работала на деревообрабатывающем комбинате разнорабочей.
По возвращении из ссылки приняла участие в издании "Хроники
текущих событий".
В 1975 году написала открытое письмо Андропову
с требованием открыть архивы КГБ. Принимала участие
в составлении самиздатовского исторического сборника
"Память".
В 1976 году в журнале "Континент",
в соавторстве с А. Марченко, опубликовала статью "Третье
дано".
В конце 1986 года пишет обращение к деятелям
советской культуры с призывом поддержать требование
освободить политзаключенных.
Осенью 1989 года, когда была восстановлена
Московская Хельсинкская Группа, Л. Богораз входит в
ее состав.
С 1991 года руководит просветительским семинаром
по правам человека для общественных организаций. С 1993
года - член правления Российско-Американской группы
по правам человека. Автор ряда статей по истории и теории
прав человека.
Людмила Алексеева
Президент Международной Хельсинкской Федерации
О Ларисе Богораз
Лариса Богораз участвует в правозащитном
движении с самого его зарождения и до сих пор, и на
каждой его стадии находит свою неповторимую и очень
важную для этого движения нишу. Она не только с самого
зарождения этого движения в нем участвует, она стимулировала
его возникновение.
Люди, которые знают историю правозащитного
движения, знают, что первоначальным толчком к нему послужил
арест и суд над двумя московскими литераторами - Юлием
Даниэлем и Андреем Синявским. Юлий Даниэль был муж Ларисы
Богораз. И когда их арестовали, Ларису Богораз одной
из первых стали вызывать к следователям. И то, как она
вела себя на этих допросах в КГБ, сыграло огромную воспитательную
роль для всех, кто потом стали зачинателями правозащитного
движения.
Сейчас это кажется так просто и обычно -
то, что она делала и говорила на следствии, но вся штука
была в том, что стала так себя вести на следствии и
говорить она одной из первых.
Ей следователь сказал: "Если вы будете
себя хорошо вести, я не сообщу на работу о том, что
ваш муж арестован". Она ему сказала: "А, собственно,
что вы хотите сообщить на работу? Ведь арестован муж,
а не я, по политическому обвинению. И что, вы считаете,
что вина арестованного - это не индивидуальная вина,
а вина членов его семьи и его друзей?" Это первый
вопрос, который она ему задала. И второй: "А, собственно,
что вы можете сейчас сообщить на работу, когда следствие
еще идет? Ведь, может быть, мой муж будет оправдан".
Это тогда была просто революция в отношениях
между допрашиваемым и следователем, потому что далеко
не все верили, что карательные органы всегда правы,
но никто не решался об этом сказать вслух, тем более
на допросе.
Ее подвиг, который известен во всем мире
- это демонстрация в знак протеста против вступления
советских войск в Чехословакию. Интересно, как она объясняла,
почему вышла на эту демонстрацию. Я была на ее суде
и слыхала это объяснение. Суд, конечно, был открытым,
но при этом, конечно, пускали только по пропускам, и
я туда попала благодаря тому, что она назвала меня своей
сестрой, меня как родственницу пустили.
И она объясняла суду, почему вышла на эту
демонстрацию. Она сказала: "В советских газетах
писали: "Весь советский народ одобряет вступление
советских войск в Чехословакию". Но ведь я тоже
советский народ, и если бы я не вышла на демонстрацию,
то чехи и словаки, наверное, подумали бы, что это правда,
что весь советский народ одобряет это, и мне было стыдно
так думать".
Она не в знак протеста вышла, а потому что
ей было стыдно.
С основания Московской Хельсинкской группы
в 1976 году Лариса не была в этой группе. Она - человек
очень индивидуальный, не групповой. Но в 1982 году группа
была разрушена арестами, и в 1989 году, когда из лагерей
вернулись политические заключенные, именно Лариса вдруг
загорелась тем, чтобы возродить эту группу. Обращалась
к тем, кто вернулся из лагерей, к демократам новой волны,
и она была главным организатором возрождения Московской
Хельсинкской группы. И сейчас семидесятилетняя женщина
- не очень здоровая женщина - до сих пор во всем участвует.
Дай Бог ей силы и дальше оставаться самой
собой. Большего этой женщине пожелать нельзя.
Поздравляем Ларису Иосифовну Богораз
с 70-летием!
Желаем ей хорошего здоровья, успехов в ее благородном
деле - защите прав человека, много сил и энергии
Предлагаем читателям
рассказ Людмилы Михайловны Алексеевой, давней подруги
и соратницы Ларисы Иосифовны, о том, как Лариса Иосифовна
пришла в правозащитное движение.
Лариса Богораз участвует в правозащитном
движении с самого его зарождения и до сих пор, и на
каждой его стадии находит свою неповторимую и очень
важную для этого движения нишу.
Люди, которые представляют историю правозащитного
движения, знают, что первоначальным толчком к его зарождению
послужил арест и суд над двумя московскими литераторами
- Юлием Даниэлем и Андреем Синявским. Юлий Даниэль был
мужем Ларисы Богораз. И когда их арестовали, Ларису
Богораз одной из первых стали вызывать к следователям.
То, как она вела себя на допросах в КГБ, сыграло огромную
воспитательную роль для всех, кто потом стал зачинателем
правозащитного движения. Сейчас это кажется так просто
и обычно - то, что она делала и говорила на следствии.
Но вся штука была в том, что стала именно так себя вести
на следствии и говорить она одной из первых. Следователь
говорил Ларисе: "Если вы будете себя хорошо вести,
я не сообщу на работу о том, что ваш муж арестован".
Она ему отвечала: "А, собственно, что вы хотите
сообщить на работу? Ведь арестован по политическому
обвинению муж, а не я. И что, вы считаете, что вина
арестованного - это не индивидуальная вина, а вина членов
его семьи и его друзей?" Это первый вопрос, который
она ему задала. И второй: "А, собственно, что вы
можете сейчас сообщить на работу, когда следствие еще
идет? Ведь, может быть, мой муж будет оправдан?"
Это было революцией в отношениях между допрашиваемым
и следователем. До этого далеко не все верили, что карательные
органы всегда правы, но никто не решался об этом сказать
вслух, тем более на допросе.
Далее, подвиг Ларисы, который известен во
всем мире, - это демонстрация 25 августа 1968 года в
знак протеста против вступления советских войск в Чехословакию.
Интересно, как она объяснила, почему вышла на Красную
площадь. Я была на ее суде и слышала объяснение. (Суд
был открытым, но при этом, конечно, пускали только по
пропускам. Я туда попала благодаря тому, что Лариса
назвала меня своей сестрой и меня как родственницу пустили).
Лариса объясняла суду, почему вышла на демонстрацию:
"В советских газетах писали: "Весь советский
народ одобряет вступление советских войск в Чехословакию".
Но ведь я тоже советский народ, и если бы я не вышла
на демонстрацию, то чехи и словаки, наверное, подумали
бы, что, действительно, весь советский народ одобряет
вступление советских войск на их территорию, и мне было
стыдно так думать".
Лариса вышла на Красную площадь, потому что
ей было стыдно.
С основания Московской Хельсинкской группы
в 1976 году Лариса не была ее членом. Она - человек
очень индивидуальный, не групповой. Но в 1982 году группа
была разрушена арестами, и в 1989 году, когда из лагерей
вернулись политические заключенные, именно Лариса вдруг
загорелась тем, чтобы возродить Московскую Хельсинкскую
группу. Обращалась к тем, кто вернулся из лагерей, к
демократам новой волны. Она была главным организатором
возрождения Московской Хельсинкской группы. А потом
она в течение трех лет проводила семинары для правозащитников
- о сути правозащитного движения, о его целях, о его
проблемах.
Среди лидеров нынешнего правозащитного движения
немало тех, кто прошел через эти семинары. И сейчас
семидесятилетняя, не очень здоровая женщина, - она участвует
во всем, что касается защиты прав человека.
Дай Бог ей силы и дальше оставаться самой
собой. Большего такому человеку пожелать нельзя.
Обращение Ларисы Богораз
/После Дубровки/
Уважаемые сограждане! Неделя прошла с 23
октября, дня, когда совершилось преступление, потрясшее
всех нас. Трагедия завершилась несколько дней назад
Я не могу назвать завершение ни "благополучным",
ни героическим, ни высоко профессиональным - более ста
погибших, по-моему , чересчур высокая цена за победу
над злом.
И все же, по-моему, пора отвлечься от эмоций
и поставить перед собой вопросы, требующие не эмоциональной
реакции, а разума и ответственности от каждого из нас.
Во все эти трагические дни не раз звучал
вопрос: как могло такое случиться, чтобы несколько десятков
вдов, осиротевших подростков решились на такое чудовищное
преступление. Но вопрос обычно касался технических деталей,
ответ на него дало бы только добросовестное следствие,
а у нас с вами нет для этого достаточой, достоверной
информации. Я предлагаю вам и себе, каждому из нас,
простому гражданину, писателям, журналистам, Президенту
ответить на вопрос: какова наша вина, в чем состоит
наша ответственность за случившееся?
Как мы знаем, преступники требовали прекращения
войны в Чечне, выведения из Чечни федеральных войск.
Конечно, избранный преступниками метод я, как большинство
из вас, считаю недопустимым. Насилие в любой его форме
порождает насилие, оно не может привести к политическому
урегулированию конфликтов. Я готова понять нашего Президента
и даже согласиться с ним в том, что с преступниками
неуместны никакие переговоры, никакие компромиссы.
Вместе с тем, отказ от преговоров, ответ
насилием на насилие повлек гибель более ста невиновных
жертв. Я считаю внутреннюю политику наших властей преступной
в том, что касается соблюдения прав каждого человека
и гражданина - а ведь мы сами избрали эту власть. Мы
не умели рещительно потребовать от властей изменения
ее преступной политики.
Правда, еще несколько лет назад множество
российских граждан требовали прекращения войны в Чечне.
Мы действовали вполне цивилизованными методами, никого
не брали в заложники, не прибегали ни к какому насилию,
мы проводили мирные митинги, даже и санкционированные,
требовали прекращения войны в своих протестных письмах.
Митинги оказались слишком малочисленными, требования
робкими , нерешительными.
Никто из нас не заявил об акции граждансеого
неповиновения. Немало российских граждан даже поддерживали
грязную, преступную войну в Чечне. Не поэтому ли ответственные
лица не сочли нужным посчитаться с нашими требованиями?
Ни политические лидеры, ни Президент даже не вступили
в дискуссию по этому поводу. А ведь мы - не преступники-террористы
и не их пособники.
Вероятно, антивоенные митинги должны были
быть более массовыми, более последовательными. Возможно,
если бы не наша пассивность, наше равнодушие, дело и
не дошло бы до трагедии. Я адресую свое обвинение себе
самой и каждому из вас, сограждане.
Лариса Богораз 29 октября 2002 г.
Наталья Горбаневская
ЧТО ПОМНЮ Я О ДЕМОНСТРАЦИИ
В воскресенье, 25 августа 1968 года, через
несколько дней после ввода войск Варшавского договора
в Чехословакию на Красной площади в Москве, у собора
Василия Блаженного, возле Лобного места - исторического
места казни противников царизма - восемь человек провели
демонстрацию против вторжения. Протест длился всего
лишь несколько минут и закончился арестом его участников.
Наталью Горбаневскую и Виктора Файнберга
вскоре подвергли принудительному психиатрическому лечению.
Другие пятеро участников демонстрации - Лариса Богораз,
Павел Литвинов, Вадим Делоне, Константин Бабицкий и
Владимир Дремлюга были приговорены к различным срокам
заключения и ссылки. Татьяне Баевой удалось избежать
ареста.
Горбаневская, как мать двоих маленьких детей,
дольше всех оставалась на свободе. Успела составить
"белую книгу" демонстрации, которая в 1970
году была опубликована на Западе. В книгу вошли воспоминания
участников и свидетелей событий, письма протеста, обширная
документация судебных процессов, а также материалы,
касающиеся злоупотреблений психиатрией в политических
целях.
Предлагаем вниманию читателей главу из книги
Наталии ГОРБАНЕВСКОЙ "Полдень. Дело о демонстрации
25 августа 1968 года на Красной площади" (Париж,
1970 г.).
Накануне прошел дождь, но в воскресенье
с самого утра было ясно и солнечно. Я шла с коляской
вдоль ограды Александровского сада; народу было так
много, что пришлось сойти на мостовую. Малыш мирно спал
в коляске, в ногах у него стояла сумка с запасом штанов
и распашонок, под матрасиком лежали два плаката и чехословацкий
флажок. Я решила: если никого не будет, кому отдать
плакаты, я прикреплю их по обе стороны коляски, а сама
буду держать флажок.
Флажок я сделала еще 21 августа: когда мы
ходили гулять, я прицепляла его к коляске - когда были
дома, вывешивала в окне. Плакаты я делала рано утром
25-го: писала, зашивала по краям, надевала на палки.
Один был написан по-чешски: "At' zije svobodne
a nezavisle Ceskoslovensko!", т.е. "Да здравствует
свободная и независимая Чехословакия!" На втором
был мой любимый призыв: "За вашу и нашу свободу"
- для меня, много лет влюбленной в Польшу, особенно
нестерпимым в эти дни было то, что вместе с нашими войсками
на территорию Чехословакии вступили и солдаты Войска
Польского, солдаты страны, которая веками боролась за
вольность и независимость против великодержавных угнетателей
- прежде всего, против России.
"За вашу и нашу свободу" - это
лозунг польских повстанцев, сражавшихся за освобождение
отчизны, и польских эмигрантов, погибавших во всем мире
за свободу других народов. Это лозунг тех русских демократов
прошлого века, которые поняли, что не может быть свободен
народ, угнетающий другие народы.
Проезд между Александровским садом и Историческим
музеем был перекрыт милицией: там стояла очередь в мавзолей.
Когда я увидела эту толпу, мне представилось, что вся
площадь, до самого Василия Блаженного, запружена народом.
Но когда я обошла музей с другой стороны и вышла на
площадь, она открылась передо мной просторная, почти
пустынная, с одиноко белеющим Лобным местом. Проходя
мимо ГУМа, я встретила знакомых, улыбнулась им и прошла
дальше не останавливаясь.
Я подошла к Лобному месту со стороны ГУМа,
с площади подошли Павел, Лариса, еще несколько человек.
Начали бить часы. Не на первом и не на роковом последнем,
а на каком-то случайном из двенадцати ударов, а может
быть, и между ударами, демонстрация началась. В несколько
секунд были развернуты все четыре плаката (я вынула
свои и отдала ребятам, а сама взяла флажок) и совсем
в одно и то же мгновение мы сели на тротуар.
Справа от меня сидела Лара, у нее в руках
было белое полотнище, и на нем резкими черными буквами
- "Руки прочь от ЧССР!". За нею был Павлик.
Доставая плакаты, я сознательно протянула ему "За
вашу и нашу свободу": когда-то мы много говорили
о глубокой мысли, заключенной в этом призыве, и я знала,
как он ему дорог. За Павликом были Вадим Делоне и Володя
Дремлюга, но их я видела плохо: мы все сидели дугой
на краешке тротуара, повторяющего своими очертаниями
Лобное место. Чтобы увидеть конец этой дуги, надо было
бы специально поворачиваться. Потому-то я потом и не
заметила, как били Вадима. Позади коляски сидел Костя
Бабицкий, с которым я до тех пор не была знакома, за
ним - Витя Файнберг, приехавший на днях из Ленинграда.
Всё это я увидела одним быстрым взглядом, но, по-моему,
на то, чтобы записать эту картину, ушло больше времени,
чем то, что прошло от мгновения, как плакаты поднялись
над нами, и до мгновения, как они затрещали. Вокруг
нас только начал собираться народ, а из дальних концов
площади, опережая ближайших любопытных, мчались те,
кто поставил себе немедленной целью ликвидировать демонстрацию.
Они налетали и рвали плакаты, даже не глядя, что там
написано. Никогда не забуду треска материи.
Я увидела, как сразу двое - мужчина и женщина,
портфелем и тяжелой сумкой - били Павлика. Крепкая рука
схватила мой флажок. "Что? - сказала я. - Вы хотите
отнять у меня чехословацкий государственный флаг?"
Рука поколебалась и разжалась. На мгновение я обернулась
и увидела, как бьют Витю Файнберга. Плакатов уже не
было, и только флажок мне еще удалось защитить. Но тут
на помощь нерешительному товарищу пришел высокий гладколицый
мужчина в черном костюме - из тех, кто рвал лозунги
и бил ребят, - и злобно рванул флажок. Флажок переломился,
у меня в руке остался обломок древка.
Еще на бегу эти люди начали выкрикивать различные
фразы, которые не столько выражали их несдержанные эмоции,
сколько должны были провоцировать толпу последовать
их примеру. Я расслышала только две фразы, их я и привела
в своем письме: "Это всё жиды!" и "Бей
антисоветчиков!" Они выражались и более нецензурно:
на суде во время допроса Бабицкого судья сделала ему
замечание за то, что он повторил одно из адресованных
нам оскорблений.
Тем не менее собравшаяся толпа не реагировала
на призывы "бить антисоветчиков" и стояла
вокруг нас, как всякая любопытная толпа.
Почти все, кто бил ребят и отнимал плакаты,
на короткое время исчезли. Стоящие вокруг больше молчали,
иногда подавали неприязненные или недоуменные реплики.
Два-три оратора, оставшиеся от той же компании, произносили
пылкие филиппики, основанные на двух тезисах: "мы
их освобождали" и "мы их кормим" - "их"
это чехов и словаков. Подходили новые любопытные, спрашивали:
- Что здесь? - Это сидячая демонстрация в знак протеста
против оккупации Чехословакии, - объясняли мы. - Какой
оккупации? - искренне удивлялись некоторые. Всё те же
2-3 оратора опять кричали: - Мы их освобождали, 200
тысяч солдат погибло, а они контрреволюцию устраивают.
Или же: - Мы их спасаем от Западной Германии. Или еще
лучше: - Что же мы, должны отдать Чехословакию американцам?
И - весь набор великодержавных аргументов, вплоть до
ссылки на то, что "они сами попросили ввести войска".
За этими ораторами трудно было слышать, кто
из ребят что говорил, помню, кто-то объяснял, что "письмо
группы членов ЦК КПЧ" с просьбой о вводе войск
- фальшивка, недаром оно никем не подписано. Я на слова
"Как вам не стыдно!" сказала: "Да, мне
стыдно - мне стыдно, что наши танки в Праге".
Через несколько минут подошла первая машина.
После мне рассказывали люди, бывшие на площади, как
растерянно метались в поисках машин те, кто отнял у
нас лозунги. Найти машину в летнее воскресенье на Красной
площади, по которой нет проезда, трудно, даже учитывая
право работников КГБ останавливать любую служебную машину.
Постепенно они ловили редкие машины, выезжавшие с улицы
Куйбышева в сторону Москворецкого моста, и подгоняли
их к Лобному месту.
Ребят поднимали и уносили в машины. За толпой
мне не было видно, как их сажали, кто с кем вместе ехал.
Последним взяли Бабицкого, он сидел позади коляски,
и ему достался упрек из толпы: "Ребенком прикрываетесь!"
Я осталась одна.
Малыш проснулся от шума, но лежал тихо. Я
переодела его, мне помогла незнакомая женщина, стоявшая
рядом. Толпа стояла плотно, проталкивались не видевшие
начала, спрашивали в чем дело. Я объясняла, что это
демонстрация против вторжения в Чехословакию. "Моих
товарищей увезли, у меня сломали чехословацкий флажок",
- я приподнимала обломочек древка. "Они что, чехи?"
- спрашивал один другого в толпе - "Ну, и ехали
бы к себе в Чехословакию, там бы демонстрировали".
(Говорят, вечером того же дня в Москве рассказывали,
что на Красной площади "демонстрировала чешка с
ребенком".)
В ответ на проповедь одного из оставшихся
на месте присяжных ораторов я сказала, что свобода демонстраций
гарантирована Конституцией. "А что? - протянул
кто-то в стороне. - Это она правильно говорит. Нет,
я не знаю, что тут сначала было, но это она правильно
говорит". Толпа молчит и ждет, что будет. Я тоже
жду.
- Девушка, уходите, - упорно твердил кто-то.
Я оставалась на месте. Я подумала: если вдруг меня решили
не забирать, я останусь тут до часа дня и потом уйду.
Но вот раздалось требование дать проход,
и впереди подъезжающей "Волги" через толпу
двинулись мужчина и та самая женщина, что била Павла
сумкой, а после, стоя в толпе, ругала (и, вероятно,
запоминала) тех, кто выражал нам сочувствие. "Ну,
что собрались? Не видите: больной человек..." -
говорил мужчина. Меня подняли на руки, - женщины рядом
со мной едва успели подать мне на руки малыша, - сунули
в машину, - я встретилась взглядом с расширенными от
ужаса глазами рыжего француза, стоявшего совсем близко,
и подумала: "Вот последнее, что я запомню с воли",
- и мужчина, указывая всё на ту же женщину, плотную,
крепкую, сказал: "Садитесь - вы будете свидетелем".
"Возьмите еще свидетеля", - воскликнула я,
указывая на ближайших в толпе. "Хватит", -
сказал он, и "свидетельница", которая, кстати,
нигде потом в качестве свидетеля не фигурировала, уселась
рядом со мной. Я кинулась к окну, открутила его и крикнула:
"Да здравствует свободная Чехословакия!" Посреди
фразы "свидетельница" с размаху ударила меня
по губам. Мужчина сел рядом с шофером: "В 50-е
отделение милиции". Я снова открыла окно и попыталась
крикнуть: "Меня везут в 50-е отделение милиции",
но она опять дала мне по губам. Это было и оскорбительно,
и больно.
- Как вы смеете меня бить! - вскрикивала
я оба раза. И оба раза она, оскалившись, отвечала:
- А кто вас бил? Вас никто не бил.
Машина шла на Пушкинскую улицу через улицу
Куйбышева и мимо Лубянки. Потом я узнала, что первые
машины ехали прямо на Лубянку, но там их не приняли
и послали в 50-е отделение милиции. Мужчина по дороге
сказал шоферу: "Какое счастье, что вы нам попались".
А когда доехали, шофер сказал этому "случайному
представителю разгневанной толпы": "Вы мне
путевочку-то отметьте, а то я опаздываю".
- Как ваша фамилия? - спросила я женщину
в машине.
- Иванова, - сказала она с той же наглой
улыбкой, с которой говорила "Вас никто не бил".
- Ну, конечно, Ивановой назваться легче всего.
- Конечно, - с той же улыбкой.
Источник: сайт
"Права человека". 6.04.2004.
ХРОНИКА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ
ВЫПУСК ЧЕТВЕРТЫЙ
31 октября 1968 г.
Как сообщалось в 3 выпуске "Хроники",
25 августа 1968 г. в 12 часов дня на Красной площади,
у Лобного места, семь человек провели сидячую демонстрацию
протеста против ввода советских войск в Чехословакию.
Шестеро из них - КОНСТАНТИН БАБИЦКИЙ, ЛАРИСА БОГОРАЗ,
ВАДИМ ДЕЛОНЕ, ВЛАДИМИР ДРЕМЛЮГА, ПАВЕЛ ЛИТВИНОВ, ВИКТОР
ФАЙНБЕРГ - были арестованы. Седьмая НАТАЛЬЯ ГОРБАНЕВСКАЯ
- не подверглась аресту, так как она - мать двух маленьких
детей. Об обстоятельствах демонстрации она рассказала
в своем письме от 28 августа, направленном в ряд западных
газет.
5 сентября судебно-психиатрическая экспертиза
под руководством профессора ДИНИИЛА ЛУНЦА признала НАТАЛЬЮ
ГОРБАНЕВСКУЮ невменяемой. Прокуратура г. Москвы прекратила
против нее дело и передала ее на попечительство матери.
Участникам демонстрации было предъявлено
обвинение по статьям 190-3 УК РСФСР: групповые действия,
грубо нарушающие общественный порядок; и 190-1 УК РСФСР:
распространение заведомо ложных измышлений, порочащих
советский общественный и государственный строй. Содержание
этого последнего обвинения составлял текст лозунгов,
развернутых демонстрантами: "За вашу и нашу свободу",
"Долой оккупантов", "Свободу Дубчеку",
"Руки прочь от ЧССР", "Да здравствует
свободная и независимая Чехословакия".
С 9 по 11 октября Московский городской суд
в помещении народного суда Пролетарского района вел
судебное разбирательство по делу КОНСТАНТИНА БАБИЦКОГО,
ЛАРИСЫ БОГОРАЗ, ВАДИМА ДЕЛОНЕ, ВЛАДИМИРА ДРЕМЛЮГИ, ПАВЛА
ЛИТВИНОВА.
Председательствовала в судебном заседании судья ЛУБЕНЦОВА,
члены суда - БУЛГАКОВ и ПОПОВ, государственным обвинителем
выступал пом. прокурора г.Москвы ДРЕЛЬ, подсудимых защищали:
КОНСТАНТИНА БАБИЦКОГО - адвокат ПОЗДЕЕВ, ВАДИМА ДЕЛОНЕ
- адвокат КАЛЛИСТРАТОВА, ВЛАДИМИРА ДРЕМЛЮГУ - адвокат
МОНАХОВ, ПАВЛА ЛИТВИНОВА - адвокат КАМИНСКАЯ. ЛАРИСА
БОГОРАЗ отказалась от адвоката и вела свою защиту сама.
Подсудимые и адвокаты заявили ряд ходатайств:
- о вызове дополнительных свидетелей, так как суд вызвал
только свидетелей, предложенных следствием, а среди
них не было почти никого из тех, чьи показания на предварительном
следствии совпадали с объяснениями обвиняемых; суд удовлетворил
ходатайство о вызове троих свидетелей из семи; не была,
например, вызвана ТАТЬЯНА БАЕВА, задержанная 25 августа
на Красной площади вместе с участниками демонстрации,
- у БАЕВОЙ был произведен обыск, ее многократно вызывали
на допросы в качестве свидетеля, против нее, как выяснилось
на суде и о чем она сама не знала, было возбуждено уголовное
дело, вспоследствии прекращенное, - тем не менее, суд
не счел ее свидетелем рассматриваемых событий;
- о направлении дела на доследование с целью установить
личности людей, которые отнимали лозунги, избивали и
задерживали демонстрантов, т.е. личности тех людей,
которые действительно нарушили общественный порядок
на Красной площади 25 августа; это ходатайство обвиняемые
заявляли еще в ходе предварительного следствия - следственные
органы заявили тогда, что у следствия нет данных об
этих лицах; суд также отвел это ходатайство; между тем,
в тот же первый день суда, когда были заявлены ходатайства,
у здания суда видели человека, который выбил зубы ФАЙНБЕРГУ,
об этом на суде были даны свидетельские показания;
- о том, чтобы дело было отложено слушанием до окончания
судебно-психиатрической экспертизы ВИКТОРА ФАЙНБЕРГА;
в ходатайстве указывалось, что нет оснований выделять
его дело в отдельное разбирательство; это ходатайство
также было отклонено;
- о допуске в зал суда родственников и друзей подсудимых;
в зал пустили только родственников, и то далеко не всех;
некоторым, допущенным в первый день, на второй день
милиция заявила: "Вчера были вы, а сегодня пришли
новые родственники";
жену ПАВЛА ЛИТВИНОВА 10 октября продержали
у здания суда почти до вечера и впустили только в результате
неоднократных требований самого ЛИТВИНОВА и его адвоката.
Вся обстановка формально открытого процесса
мало чем отличалась от уже известной по предыдущим "открытым"
процессам. Друзья и сочувствующие, не допущенные в зал
суда и мерзнущие на улице под дождем и ранним осенним
снегом.
Оперативники госбезопасности в штатском,
члены комсомольских оперотрядов, молодые люди из народной
дружины завода им. Лихачева - и те и другие без повязок,
- подслушивание разговоров, фотографирование присутствующих,
атмосфера провокаций, Впрочем, ни одна из провокаций
не увенчалась успехом, несмотря на то, что в организацию
провокаций втягивали и окрестное население: жителей
ближайших домов
заранее оповестили, что будут судить валютчиков, безошибочно
рассчитывая поселить в простых людях неприязнь к друзьям
подсудимых; а 10 октября к зданию суда стали в большом
количестве прибывать пьяные забияки, в том числе до
странности много пьяных женщин - оказалось, что в одном
из ближайших дворов на стол выставлено множество бутылок
водки и происходит бесплатное "угощение".
В здание суда через обычный вход пропускали
полтора десятка родственников, после чего всем присутствующим
заявляли, что зал переполнен. Таким образом, все остальные,
присутствовавшие в зале: журналисты из нескольких советских
газет, представители ЦК, МК, КГБ, прокуратуры, оперотрядчики
- т.е. около 60 человек - проходили в суд через двор,
с черного хода, не решаясь войти в здание на глазах
у собравшейся толпы.
Родственникам подсудимых не разрешали выходить
из здания во время перерывов, угрожая, что их места
окажутся заняты.
В ходе судебного следствия стала еще яснее
несостоятельность предъявленных обвинений. Из числа
основных свидетелей обвинения выделялись пятеро участников
задержания демонстрантов. Эти пятеро - служащие одной
и той же воинской части 1164, одновременно, не сговариваясь,
оказались 25 августа на Красной площади и участвовали
в задержании демонстрантов; на предварительном следствии
они показывали, что действия демонстрантов нарушили
общественный порядок. В первый же день при перекрестных
допросах эти люди запутались в показаниях о том, знакомы
ли они друг с другом. Видимо, поэтому на второй день
суда те трое из них, кого накануне не допросили, оказались
"отправленными в командировку", и суд решил
их не допрашивать, несмотря на протесты подсудимых и
защиты. Если один свидетель обвинения - лейтенант ОЛЕГ
ДАВИДОВИЧ, работник знаменитых мордовских лагерей строгого
режима*: несмотря на то, что и картина демонстрации
в его показаниях отличалась от всех других показаний
и временем демонстрации от называл 12 ч. 30 мин. - 12
ч. 40 мин., и вышел он на Красную площадь из ГУМа, который,
как известно, в воскресенье закрыт, его показания послужили
одной из главных опор обвинительного приговора.
Интересен также выступавший свидетель-милиционер,работник
ОРУД - его показания важны для выяснения вопроса, было
ли совершено нарушение работы общественного транспорта.
25 августа этот милиционер подал своему начальству рапорт
о происшедших событиях, ни словом не упомянув о каком-либо
нарушении работы транспорта. 3 сентября он подал новый
рапорт - о том, что нарушение было. Как доказано на
суде, между 25 августа и 3 сентября его вызывали в КГБ.
Подсудимые не признали себя виновными. Допросы
подсудимых, их последние слова, речи защитников убедительно
доказали отсутствие состава преступления в действиях
участников демонстрации.
Большую часть обвинительной речи прокурор
ДРЕЛЬ посвятил событиям в Чехословакии, в то время как
подсудимых прерывали каждый раз, как только они касались
этих событий, излагая мотивы своих действий или разъясняя
содержание лозунгов.
Прокурор потребовал 3 года лишения свободы
для ВЛАДИМИРА ДРЕМЛЮГИ и 2 года лишения свободы для
ВАДИМА ДЕЛОНЕ. К двум годам для ДЕЛОНЕ прибавлялся срок
лишения свободы по прежней условной судимости - год,
из которого он более семи месяцев тогда отсидел во время
следствия (т.е. общий срок составлял бы 2 года 4,5 мес.).
К остальным подсудимым прокурор предложил, учитывая,
что они ранее не судимы и что все трое имеют на своем
иждивении детей, - применить ст.43 Общей части УК РСФСР
и приговорить их не к лишению свободы, а к ссылке: ПАВЛА
ЛИТВИНОВА - сроком на 5 лет, ЛАРИСУ БОГОРАЗ - на 4 года,
КОНСТАНТИНА БАБИЦКОГО - на 3 года.
Суд признал подсудимых виновными по обеим
предъявленным статьям. В отношении меры наказания суд
более чем удовлетворил требования прокурора. ВАДИМ ДЕЛОНЕ,
сказавший в своем последнем слове: "Я призываю
суд не к снисхождению, а к сдержанности", - получил
на полгода лагерей больше, чем предлагал прокурор: 2
года 6 месяцев плюс 4 месяца из неотбытого срока, итого
2 года 10 мес. Остальные получили сроки лагеря и ссылки
в соответствии с требованиями прокурора.
Подсудимые и их защитники подали кассационные
жалобы.
В конце октября судебно-психиатрическая экспертиза под
руководством профессора ДАНИИЛА ЛУНЦА признала невменяемым
ВИКТОРА ФАЙНБЕРГА. В соответствии с действующим законодательством,
его ожидает заочный суд, который должен решить вопрос
о применении принудительных мр медицинского характера.
Как известно, ВИКТОРУ ФАЙНБЕРГУ на Красной площади выбили
зубы.
Ссылка для БАБИЦКОГО, БОГОРАЗ и
ЛИТВИНОВА
Краткий комментарий
Статьи 190-1 и 190-3 УК РСФСР, по которым
вынесен обвинительный приговор, в качестве меры наказания
предусматривают лишение свободы на срок до трех лет,
или исправительные работы на срок до одного года, или
штраф до ста рублей.
Статья 43 Общей части УК РСФСР предусматривает, что
"суд, учитывая исключительные обстоятельства дела
и личность виновного и признавая необходимым назначить
ему наказание ниже низшего предела, предусмотренного
законом за данное преступление, или перейти к другому,
более мягкому виду наказания, может допустить такое
смягчение с обязательным указанием его мотивов".
Под видом применения статьи 43 суд не перешел к более
мягкому виду наказания, а назначил промежуточный между
предусмотренными в статьях 190-1 и 190-3. Ссылка вместо
лишения свободы как результат применения ст.43 возможна
в тех случаях, когда конкретной статьей не предусмотрено
более мягкого вида наказания, чем лишение свободы (например,
ст.ст.64-69, 71, 75, 76-81 и др.). В данном случае,
если суд счел возможным не применять к трем подсудимым
лишение свободы, было бы логично назначить им в качестве
меры наказания исправительные работы или штраф.
Статья 319 УПК РСФСР гласит, что "при
оправдании подсудимого, или освобождении его от наказания,
либо от
отбывания наказания, или в случае осуждения его к наказанию,
не связанному с лишением свободы, суд, в случае нахождения
подсудимого под стражей, освобождает его немедленно
в зале судебного заседания".
В приговоре Мосгорсуда сказано: освободить
БАБИЦКОГО, БОГОРАЗ и ЛИТВИНОВА из-под стражи по прибытии
на место ссылки. В ожидании кассации все пятеро продолжают
оставаться под стражей, в Лефортовской тюрьме.
Содержание под стражей - самая суровая из
существующих мер пресечения. Справедливо отметил ПАВЕЛ
ЛИТВИНОВ в своем последнем слове, что не было нужды
применять эту меру: после такого открытого выступления,
каким была демонстрация 25 августа, можно было не сомневаться,
что демонстранты не станут скрываться от суда и следствия.
СОВЕТСКАЯ ПРЕССА О СУДЕ НАД ДЕМОНСТРАНТАМИ
10 октября в "Московской правде"
и "Вечерней Москве" было опубликовано следующее
официальное сообщение:
В Московском городском суде
9 октября в г. Москве начался судебный процесс
по уголовному делу БАБИЦКОГО К.И., БОГОРАЗ-БРУХМАН Л.И.,
ДЕЛОНЕ В.Н., ДРЕМЛЮГИ В.А. и ЛИТВИНОВА П.М., обвиняемых
в нарушении общественного порядка на Красной площади
в Москве 25 августа с.г.
*****
12 октября были опубликованы две статьи
о процессе: Н.БАРДИН. "В расчете на сенсацию"
- в "Московской правде"; А.СМИРНОВ. "По
заслугам" - в "Вечерней Москве". Так
же как официальное сообщение, статьи, во-первых, говорят
только об одном обвинении - в нарушении общественного
порядка, т.е. только об обвинении по ст.190-3; во-вторых,
само это"нарушение" не раскрыто - нигде нет
и намека на то, что эта была демонстрация протеста против
ввода войск в Чехословакию.
Зато авторы статей, не останавливаясь перед прямой клеветой,
дают "характеристики" осужденным, рассчитанные
на то, чтобы скомпрометировать их в глазах читателей.
Именно такую"информацию" имела ввиду ЛАРИСА
БОГОРАЗ, когда 11 октября в своем последнем слове сказала:
"Я не сомневаюсь, что общественное мнение одобрит
этот приговор. Общественное мнение одобрит три года
ссылки талантливому ученому, три года лагерей молодому
поэту, во-первых, потому что мы будем представлены ему
как тунеядцы, отщепенцы и проводники враждебной идеологии.
А во-вторых, если найдутся люди, мнение которых будет
отличаться от "общественного" и которые найдут
смелость его высказать, вскоре они окажутся здесь"
(указывает на скамью подсудимых).
*****
По непроверенным слухам, присутствовавшие
на суде корреспонденты двух советских газет отказались
писать заказанные им статьи.
|
