Терновский Леонард Борисович (1933-2006г), врач-рентгенолог.
Наталья Горбаневская "И никогда
не пожалел о сделанном выборе"
В марте-апреле 1980 г. был членом МХГ, еще до вступления
в Группу поддерживал ее документы, в 1978-1980 гг. входил
в состав Рабочей комиссии по расследованию использования
психиатрии в политических целях, основанной при МХГ.
Вел прием людей, обращавшихся с жалобами на психиатрические
преследования.
Краткая биография: В 1956 г. окончил Второй
медицинский институт в Москве. В 1956-1959 гг. работал
на Чукотке врачом районной больницы и в туберкулезном
диспансере, проходил ординатуру по рентгенологии. В
1959 г. вернулся в Москву и до ареста работал в факультетской
терапевтической клинике 1-го медицинского института
им. Сеченова.
В 1968 г. написал (под псевдонимом Валентин Комаров)
статью "Сентябрь 1969 года" - о вторжении
войск Варшавского договора в Чехословакию.
В 1968-1980 гг. подписывал письма в защиту преследуемых
по политическим мотивам.
В апреле 1979 г. ректор института, где работал Л. Терновский,
потребовал, чтобы тот прекратил "антигосударственную
деятельность", иначе ему не место в институтской
клинике. Л. Терновский ответил, что считает своим гражданским
долгом выступать против несправедливостей. В январе
1980 г. он имел аналогичную беседу в милиции (по всей
видимости, с сотрудниками КГБ), ему настоятельно рекомендовали
прекратить работу в Рабочей комиссии, угрожая уголовным
преследованием. Л. Терновский заявил, что считает свою
деятельность полезной и не уклоняется от ответственности.
10 апреля 1980 г. Л. Терновский был арестован, 30 декабря
приговорен Ленинским районным судом Москвы к 3 годам
колонии общего режима по ст. 190.1 УК РСФСР. МХГ приняла
в защиту Л. Терновского документы №№ 129 и 153.
Срок отбывал в уголовных лагерях в Тольятти, а затем
в Омске.
После освобождения жил сначала в Рязани, затем в Покрове.
В конце апреля 1986 вернулся в Москву, работал врачом-рентгенологом
в городской больнице. Автор нескольких очерков о диссидентах
1960-1980-х гг., а также об Инициативной группе по защите
прав человека в СССР и пр.
"И никогда не пожалел о
сделанном выборе"
Наталья Горбаневская
Под этим заголовком я когда-то напечатала в
«Русской мысли» (№4421, 5 сент. 2002) рецензию на книгу
Леонарда Терновского «Отпущенное слово» (М., «Возвращение»,
2002). Не думаю, что многие из тех, к кому я обращаюсь
сейчас, после горестного известия о смерти Леонарда,
ее читали, а в ней сказано слишком многое из того, что
хотелось бы мне высказать сегодня. И заголовок не меняю,
потому что он относится не только к разбираемой в рецензии
книге, но и ко всей жизни Леонарда Терновского.
«Человек замечательной самоотверженности и скромности»
— так охарактеризовал Леонарда Терновского автор предисловия,
недавно скончавшийся поэт Владимир Корнилов. Зная Леонарда
много лет, могу сказать, что это точная характеристика,
в чем легко могут убедиться и читатели книги.
Эти его свойства отразились и в стилистике очерков
Терновского, в его подходе к событиям и действующим
лицам. Я сама — одно из этих действующих лиц, и, поверьте,
редкий случай, когда удовлетворена текстом: ни одного
громкого слова и ни одного перепутанного факта. После
откровений Леры Новодворской о том, как Ахматова мне
«лиру передала» — что воспринимается как бы «с моих
слов»! — я всегда со страхом подхожу ко всякому упоминанию
своего имени (не говорю о текстах враждебных: вранье
в них меня удручает куда меньше, чем любые восхваления).
Мое имя появилось в этой книге в рамках главного в
ней текста, занимающего полкниги, — «Тайна ИГ». Речь
идет об Инициативной группе защиты прав человека в СССР
— первой в стране открытой правозащитной организации.
«Тайна» же ее — секрет ее рождения.
 “...Я на «Автозаводе»,
на квартире Петра Ионовича [Якира]. (...) Кто-то дает
мне прочесть незнакомую бумагу. Это — Обращение в Комитет
прав человека ООН, совсем свежий, вчера-позавчера появившийся
документ. Читаю: в письме говорится о нарастании преследований
за убеждения в нашей стране, рассказывается о политических
процессах последних лет и о недавних арестах П.Григоренко
и И.Габая. Письмо призывает ООН осудить политические
преследования в Советском Союзе. (...)
Дата под письмом — 20 мая 1969 года.
И подписи — 15 фамилий по алфавиту.
Но перед этим списком я вижу тогда впервые мной читанные
и навсегда впечатавшиеся в память слова: «Инициативная
группа».
(...) Десятилетиями в СССР действует неписаный, но
железный закон: любая самодеятельная, неподконтрольная
властям организация должна быть мгновенно и безжалостно
раздавлена. А тут — открытая оппозиция. Под своими фамилиями.
Приходите — и берите.
Еще подписи — «поддержавшие», так сказать — «второй
эшелон». Вдруг — что за наваждение? В списке «поддержавших»
мне бросается в глаза мое имя. Но я в глаза не видел
Обращения. И даже ничего не слышал о нем!
Что делать? Протестовать? потребовать снять свою подпись?
Но разве я не согласен с письмом? (...) Промолчать?
И смириться с возмутительным безобразием? С пренебрежительным
манипулированием мной и моим именем?
Решаю: подпись свою оставляю. Но сразу же говорю —
это в первый и последний раз. Недопустимо ничего решать
за других без их ведома. (...)
...Только много лет спустя я узнал, что в еще более
трудном, унизительно-беспомощном и оттого мучительном
положении оказались накануне многие из членов будущей
ИГ”.
Не то что многие — почти все. Я и еще несколько человек
узнали о том, что мы «члены ИГ», в кулуарах суда над
математиком Ильей Бурмистровичем; другие (об этом рассказывает
Терновский) — накануне, собравшись у Якира дома, чтобы
только еще обсудить задуманное обращение в ООН, вместо
чего им преподнесли готовый и уже отданный иностранным
корреспондентам текст с их подписями и шапкой «Инициативная
группа». Сделали это два человека — ныне покойный Петр
Якир и Виктор Красин. Их дальнейшая судьба известна
(а кому неизвестна, почитайте Терновского).
И все-таки в тот момент Инициативная группа осталась
жить.
“...уход был невозможен морально, — пишет Терновский,
— он не только стал бы тяжелым ударом по остающимся,
но и перечеркнул бы Обращение, писавшееся в защиту арестованных
и осужденных. Он мог надолго похоронить саму идею легальной
организации для защиты жертв политических репрессий.
Да и просто слишком смахивал бы на трусливое бегство.
В итоге, несмотря на возмущение самочинством Якира и
Красина, никто тогда не покинул ИГ”.
Дальнейшая история группы, вплоть до того времени,
когда единственным ее членом на воле и не в эмиграции
оставалась Татьяна Великанова, показала, что «первородный
грех» рождения ИГ смыт неустанными правозащитными трудами.
Терновский представляет историю ИГ и в портретах ее
членов, каждого со своей, увы, во многом схожей судьбой,
и в ее деятельности, в документах.
Вероятно, самый замечательный документ, о котором он
рассказывает, был составлен в женской зоне строгого
режима мордовских политлагерей (Дубравлага). Под призывом
к президиуму Верховного совета СССР проявить гуманность
и отменить ссылку освобождающимся из лагеря четырем
пожилым женщинам с подорванным здоровьем стоят две подписи
— Татьяны Великановой, члена ИГ, и Татьяны Осиповой,
члена Московской Хельсинской группы.
Эта статья Леонарда Терновского впервые была напечатана
в рязанском правозащитном журнале «Карта», и мне уже довелось ее читать. Но
с удивлением встретила я в этой книге еще один знакомый
мне текст, об авторстве которого я и не подозревала.
Составляя в декабре 1968 г. 5-й выпуск «Хроники
текущих событий», я впервые ввела туда раздел «Обзор
самиздата» (потом, под названием «Новинки самиздата»,
он стал постоянным). Среди упомянутых в нем самиздатских
откликов на вторжение в Чехословакию была и статья некоего
Валентина Комарова.
“...Тогда, на пороге своего посвящения в правозащитники,
— пишет Леонард Терновский, — я не решился выступить
открыто и воспользовался псевдонимом — «Валентин Комаров».
В дальнейшем я не пользовался псевдонимами и всегда
подписывался собственным именем”.
Так же, под собственным именем, вступил он позднее
в Рабочую комиссию по расследованию использования психиатрии
в политических целях, сменив арестованного Александра
Подрабинека.
 “Да, — пишет Леонард Терновский
в короткой заключительной статье «Почему и как я стал
правозащитником», — на этом пути меня ожидало немало
испытаний. Гнет многолетнего ожидания беды. Горечь непрерывных
потерь: одни мои друзья попали в лагерь или в «психушку»;
другие, спасаясь, уезжали за рубеж; кто-то, не перенеся
гонений, сам шагнул в небытие; и было совсем немного
тех, кто смалодушничал, изменил и отрекся от недавних
сотоварищей. Наконец, собственный арест, тюрьма и лагерные
невзгоды, послелагерные неустроенность и изгойство.
Зато мне выпало счастье дружеского общения со многими
прекрасными людьми; иные из них навечно пребудут гордостью
России. Зато я жил в ладу с самим собой, в согласии
с собственной совестью. Зато — это ли не чудо? — я был
свободным в несвободной стране. (...)
И никогда — даже в самые трудные годы — я не пожалел
о сделанном мной когда-то выборе”.
После этой книги Леонард написал еще один замечательный
текст, тоже опубликованный в «Карте» — об истории «Хроники
текущих событий». И здесь я была лицом в высшей степени
причастным, и здесь относилась к тексту ревниво: не
дай Бог, нечаянно проскочат какие-нибудь слова о «героизме»
или вроде того, а у меня от них даже при самом добросовестном
изложении материала могла бы возникнуть оскомина.
 Нет, Леонард и тут был
верен себе, не отдает ни малейшей дани тому, что я когда-то
называла «поэтикой эпитетов»: если пишешь положительно,
то в превосходной степени, а если отрицательно — то
«врезать посильней»; такая «поэтика», полной противоположностью
которой был как раз стиль «ХТС», нередко встречалась
в коллективных и индивидуальных письмах протеста и вообще
публицистике 68-го года — впрочем, и позже (жива и по
сей день и ведет свое происхождение, конечно, не от
наших тогдашних писем, а от стиля советской пропаганды,
откуда, увы, проникала и в писания правозащитников).
Леонард пишет историю «Хроники» в стиле «Хроники».
Вдобавок очень точно — по-моему, без единого промаха.
И очень полно: текст Леонарда Терновского — лучший рассказ
о «Хронике текущих событий», которым обязан пользоваться
любой исследователь — и, конечно, читатель, — интересующийся
этой темой и вообще всей историей правозащитного движения
в СССР. Сказать, что эта история написана добросовестно,
— мало: она написана не только со знанием, но и с пониманием.
При всем при этом Леонард был тихим, исключительно
скромным человеком. Мягким. И недемонстративно твердым.
Но как горько писать эти «был, был, был». И как горько
сознавать, что такого человека с нами больше нет.
Наталья Горбаневская, Париж,
14 февраля 2006
Источник: сайт
"Права человека в России". 15.02.2006
|
