4 августа.
О тюремных стихах.
В 1999 году мы объявили по Облакам
о планах издания альманаха “Тюремные хроники”, в котором
будут публиковаться стихи и проза арестантов.
Откликов было много.
“Не только меня, но и других осужденных нашей колонии
эта идея сильно заинтересовала. – Это из письмо Валентина
Сергеевича (колония строгого режима Свердловской области).
Полного адреса и фамилии на конверте не было, что характерно
для писем отправленных нелегально, в обход цензуры.
Далее Валентин Сергеевич писал. – В зоне многие заводят
альбомы, куда записывают свои или чужие стихи, песни,
короткие, но мудрые высказывания. Все это делается с
любовью, искусно выстраивается каждая строчка, расписывается,
разрисовывается каждая страница. В альбомах Вы не встретите
никакого мата, похабщины и даже грубого слова. Это на
воле про нас думают, что мы сплошь мерзавцы, злодеи
и придурки.
Бывают случаи, когда автор стихотворения неизвестен,
но тюремные стихи узнаешь сразу. Порой они неумелы,
безыскусны, но всегда душевны, в них нет неправды или
пустоты. Мы после Вашей передачи обсуждали, каким мог
бы быть такой журнал. И я вспомнил случай из своей жизни…
Однажды я попал в карцер тобольской тюрьмы. В карцере,
первым делом тщательно проверяешь, прощупываешь все
тайные места, где твои предшественники могли оставить
курево, спички, кусок грифеля, стержня и т.п. Потом
просматриваешь стены: на них могут остаться какие-нибудь
сообщения от твоих предшественников. И тут, справа от
двери я вижу забеленную полосу. Это дело для тюремщиков
обычное – им положено предотвращать всякие контакты
между арестантами разных камер. Но сквозь свежую побелку
все равно проглядывается текст. Стихи. Написаны они
были (это точно) кровью. Я, пока сидел, затвердил их
наизусть. Не все слова там были понятны, видно, что
нет начала и конца. Но то, что не разобрать было, постарался
угадать.
Здесь недавно случилось такое
При коварном сиянье луны
Беглеца комсомольцы-герои
Привязали к высокой сосне.
Отпустили, науськав собаку…
Пьяный хохот, отчаянный крик…
Произвол этот пологом мрака
От народа от нашего скрыт.
Кто узнает, как пьяные стражники
В темных двориках по вечерам
Ни за что одевают наручники
И безжалостно бьют по зубам…
В книгах тоже об этом не сказано,
Сходит все палачам безнаказанно.
Мы российской земли крепостные,
Миллионы посаженных нас.
В лагерях, за решетки стальные,
Гибли раньше и гибнем сейчас…
Я считаю, что задуманный журнал должен быть таким же,
как эти жесткие, но правдивые строки, написанные кровью
на тюремной стене”.
С автором стихотворения, отрывок из которого был на
тюремной стене, я знаком. Это Евгений Степанович Данилов-Исмаилов.
У нас в архиве есть большая подборка стихов Евгения
Степановича. Мы с ним познакомились в конце 94-го года.
Его стихотворения в собственном исполнении несколько
раз звучали в ОБЛАКАХ. Кстати, его лучше слушать, чем
смотреть с листа. Он истинно тюремный поэт, можно сказать,
классик тюремной поэзии. Его стиль и манера исполнения
рассчитаны на камеру. В ШИЗО, например, слушается хорошо
– времени немерено. Кроме того, камерные стихи и проза
должны быть сложения особенного. Ведь нет возможности
обдумывать текст, возвращаться на несколько строк назад,
вдумываться в громоздкие фразы, оценивать графику стихотворения.
Интонации в камерных стихах тоже особые, голос исполнителя
должен быть теплым, завораживающим.
Стихотворения Евгения Степановича ходят как народные.
Имени автора, как правило, никто не знает. Другой исполнитель
или переписчик слегка переделывает текст под себя, свои
жизненные обстоятельства. Ниже я привожу авторский вариант
“Письма к другу” и Вы сможете в этом убедится сами (в
скобках авторский вариант. “Привязали к высокой сосне
/столетней сосне/… От народа, от нашего /от народа советского/
скрыт… Кто узнает, как пьяные стражники /ключники/ и
т.д. Отрывки из “Письма к другу” я получил впервые в
1988 году. Там тоже были замены в тексте: в строке “где
живет мой сынишка Сережа…” Сынишку заменили на более
понятного и привычного “братишку”.
Письмо другу
Здесь, на Севере, холодно очень
Вьюги воют шакалам под стать.
Здравствуй, друг мой,
Морозною ночью
Мне сегодня не хочется спать.
И у печки нетопленной лежа
Вспоминаю я наши края,
Где растет мой сынишка Сережа,
И где юность погибла моя.
Здесь бывают такие морозы,
Что и шуба твоя нипочем.
Только валят сосну и березу
Под холодного солнца лучом.
Так работаем мы под охраной
Комсомольцев, сверхметких стрелков,
Зачастую нахальных и пьяных
И сердечных не знающих слов.
Автоматы у них и овчарки.
Ты рискнул и уходишь в побег.
Грянул выстрел.
Становится ярким
Твоей кровью окрашенный снег.
А стрелка Управления сливки,
Ухмыляясь злорадно в усы,
Отпускают домой, на побывку.
Награждают – с браслетом часы.
С правдой-маткой перо мое слито.
Против истины я не грешу.
Об увиденном смело, открыто,
Без предвзятости всякой пишу.
Здесь недавно случилось такое:
При коварно блестевшей луне
Беглеца комсомольцы-герои,
Привязали к столетней сосне
И спустили, науськав собаку.
Пьяный хохот, отчаянья крик.
Произвол этот пологом мрака
От народа советского скрыт.
Нет, действительность я не порочу.
Не обученный правду скрывать,
Обо всем, что я видел воочию,
Я обязан в стихах рассказать.
Эх, разгула душа моя просит:
Излагаю на этом листе,
Заключенные что переносят
Ярче красок живых на холсте.
Ты не знаешь, что нам запрещается
Свежим воздухом вдоволь дышать,
Когда чувства в груди пробуждаются,
Милым девушкам письма писать.
Ты не знаешь, что дюжие ключники
В темных боксиках по вечерам
Ни за что надевают наручники
И безжалостно бьют по зубам.
Ты не знаешь, что в карцерах лютых
По полмесяца держат зимой
Нас голодных, раздетых, разутых,
А за что? За убийство? Разбой?
Нет, за то, что за скудную цену
продавать не желаем свой труд…
Видел я, как вскрываются вены,
Как кровавые реки текут.
И не слышал ты воплей отчаянных,
Примененьем рубашки рождаемых.
В книгах тоже об этом не сказано.
Сходит все палачам безнаказанно.
Не теряй, дорогой мой, сознанья.
Это – только крупицы тех бед,
Средь которых живем мы. Названья
Им в народе не будет и нет.
Мы, советской страны крепостные,
Миллионы посаженных нас
В лагеря, за решетки стальные,
Где и гибнем мы даже подчас.
У меня никаких оснований
Верить в счастье грядущих эпох.
Я ослеп от народных страданий,
От народного стона оглох.
Я всю жизнь прозябал в заключении,
И судьбу проклиная свою,
Беспорядков советских клейменью
Вдохновенье свое отдаю.
Спят товарищи. Медленно стрелка
Часовая подходит к пяти.
Я кончаю. На леса разделку
Мне с ребятами скоро идти.
Здесь, на Севере, холодно очень.
Вьюги воют шакалам под стать.
До свиданья. Морозною ночью
Мне сегодня не хочется спать.
Биография Евгения Степановича кратко представлена чуть
ниже в интервью и начитанных стихотворениях. Он появлялся
в Центре периодически, несколько его произведений были
напечатаны в “Криминальной хронике”. Иногда он звонил
нам, оказавшись в КПЗ какой-нибудь Вологды. Но уже года
четыре о нем ни слуху, ни духу.
А с “Тюремными хрониками” так ничего и не вышло. Мы
смогли издать только первый номер. На следующие денег
не оказалось.
Из тюремных
стихов Данилова-Исмаилова.
|
