Малолетка глазами исследователя
Социокультурная модель мира “малолеток”
В ВК и других учреждениях для несовершеннолетних
правонарушителей (спецучилища,
спецПТУ и др.), в особенности это относится к учреждениям
для мальчиков, вышеописанная модель также имеет место
и достаточно отчетливо выражена в представлениях, хотя
меньший жизненный опыт воспитанников, отсутствие выработанных
социальных навыков и умения строить свои отношения с
другими, неустойчивость эмоциональная и моральная, —
все это накладывает свой отпечаток на ее реализацию.
Можно сказать, что субкультура “малолеток” (так иногда
называют несовершеннолетних заключенных) только внешне
похожа на тюремную субкультуру взрослых заключенных,
внутренне она является значительно более жесткой и жестокой.
Почти все бывшие воспитанники колоний для несовершеннолетних,
“поднявшись на взросляк” (в колонию для взрослых), говорят,
что “здесь лучше”, “спокойнее”, “там постоянное напряжение,
а здесь — проще”.
Прежде чем перейти к описанию социокультурной модели
мира “малолеток”, взглянем на этот мир глазами одного
из его обитателей.
Из показаний бывшего воспитанника Икшанской колонии
(Московская область).
Находился в ВТК полгода (до этого 7 месяцев провел
в отделении для несовершеннолетних Матросской Тишины).
Возраст (на момент интервью) — 17 лет. Все имена в тексте
изменены.
“Всеми отношениями в колонии заправляют “борзые”, их
7 человек.
От “борзых” зависит, как человек будет жить в зоне,
они могут развязать человеку руки, дать ему свободу,
могут, наоборот, унизить его, постоянно придираться,
бить, измываться над ним.
В колонии около 10 блатных1 , они выполняют поручения
“борзых”, давят на актив угрозами, избиениями, лишением
благ.
Примерно 20-30 человек “пригретые”, это земляки борзых,
которые получают от них некоторые блага. Иногда для
того, чтобы стать пригретыми или активистами, достаточно
дать денег или делиться передачей.
В “зоне” около 20-30 активистов, занимающих то же положение,
что и пригретые; их назначает воспитатель, они смотрят
за уборкой, за порядком.
Около 40% воспитанников являются обиженными или опущенными.
Опущенных в зоне около 40 человек. В основном, опущенными
становятся ребята, слабые характером и телом, психически
нездоровые. Таких, кто был гомосексуалистом до заключения
под стражу, я не встречал.
Самое жалкое и страшное — это “опущенные”. Они избегают
всяких контактов с посторонними.
Например, Мишин — слабый, худой мальчик, вечно грязный,
всем всегда стирает вещи. Судя по всему, у него нет
родителей и помощи с воли ему ждать не от кого. Он страдает
энурезом. Ежедневно его избивают, почти всякий раз эти
избиения приводят к потере сознания. Потерял ли Мишин
сознание или только плачет, те, кто его бил, начинают
смеяться, кричат ему “баба!”, часто начинают бить снова.
Не редки случаи, когда его бьют табуреткой по голове.
То же самое происходит и с Ушиным, бьют его не реже,
чем Мишина. Он также очень грязен; почти никогда не
видит получаемых с воли передач, половина которых уходит
активу, половина — борзым.
Большинство опущенных вступают в половые сношения недобровольно,
их склоняют к этому угрозами, избиениями. Того же Мишина
подвергают насилию не реже 3-х раз в неделю, порой он
сопротивляется, просит оставить его в покое, но просьбы
опущенного никого не трогают. Во время изнасилования
над ним еще и издеваются с особой изощренностью.
Опущенных в основном насилуют ночью в отделении, в
туалете, в бане, в старом корпусе.
Однажды я попал в ДИЗО, а после выхода из него меня
привели в 14 отделение 3 отряда. Там меня избили Порозов,
Большов, Сокин. Они говорили, что из-за меня у отряда
еще одно взыскание. Били жестоко и долго, около 40 минут,
по всем частям тела, кроме лица и паха.
Есть тут у нас такой Миша Барков, ему лет 16-17, он
часто бьет ребят табуретками так, что те ломаются о
голову. И ему все равно кого бить. Так он избивал на
моих глазах парня по кличке Хохол и сломал о его голову
табуретку. Этот Хохол недавно освободился...
Из-за притеснений ушел в побег из колонии Федотов,
16-17 лет. Его избивали каждый день, придираясь к любой
мелочи. Он поднимался в наряд в 5 утра, и всякий раз
его работа приводила к одному и тому же результату:
говорили, что уборку он сделал плохо, и били за это.
Многие ребята говорят, что из-за избиений они находятся
на грани срыва и если их не прекратят бить, то они скоро
убегут или попытаются попасть в ДИЗО. Многие пытаются
перебраться в другую зону в надежде, что там такой жестокости
нет, или попасть в лагерь для взрослых.
У “борзых” отношения с сотрудниками хорошие, кстати,
“борзых” слушают больше, чем сотрудников.
Большинство сотрудников относится к нам хорошо, но
есть и такие, которые постоянно оскорбляют ребят, типа:
“ты, петух, иди отсюда”, “бегом принеси то-то”…
Учителя почти все хорошие...”
Показания воспитанника Икшанской ВК были записаны в
конце 1994 года. Вместе с соответствующим сопроводительным
письмом они были направлены начальнику УИН Московской
области и Прокурору Московской области. В полученном
через месяц ответе утверждалось, что факты, изложенные
в письме и документах приложения, при проверке не подтвердились...
С этими показаниями мы ознакомили людей (журналистов,
членов неправительственных организаций и т.п.), посещавших
Икшанскую колонию в 1993-1994 г. Практически у всех
реакция была одинаковой: “Этого не может быть… Я сам
там был, все видел… Кормят хорошо… Спальни чистые… Никаких
жалоб от воспитанников мы не слышали…”
Приведем несколько отрывков из статьи “Трагедии могло
не быть”, опубликованной в 1998 г. на страницах официального
источника — Информационного бюллетеня ГУИН МВД РФ (№
38. М., 1998, стр. 145-148). Речь в статье идет как
раз об Икшанской колонии.
“Трагедии могло не быть”
(фрагмент)
“Вечером 14 января 1998 двое осужденных подростков
на производственном участке воспитательной колонии убили
одного из воспитанников, нанеся ему около 30 ударов
молотками в область головы. Проведенное УИН области
служебное расследование свелось лишь к констатации недостатков
в деятельности учреждения...
Однако проверка, осуществленная ГУИН МВД России, выявила
ряд серьезных недостатков в управленческой деятельности
УИН и руководящего звена колонии.
Многие теневые процессы, происходящие в среде осужденных,
оставались вне контроля администрации… На отдельные
сигналы о серьезных происшествиях руководство ВК должным
образом не реагировало. Так, информация о том, что члены
актива колонии подвергают воспитанников избиению, отбирают
после свиданий с родственниками деньги и продукты питания,
никого из сотрудников колонии не заинтересовала и не
обеспокоила.
Без должного реагирования остался случай поступления
в санчасть с раной головы воспитанника 4-го отряда Т.
В постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела
указано, что травма получена из-за собственной неосторожности.
В то же время в оперативном отделе имелась информация,
что телесные повреждения получены в результате избиения
подростка председателем совета отряда Ш.
Такие “материалы проверок” с указанием, что телесные
повреждения получены воспитанниками по собственной вине,
не единичны.
В колонии растет число подростков, которые боятся выходить
на территорию воспитательной колонии. Многие, особенно
из числа вновь прибывших, обращаются к администрации
с просьбой изолировать их. В истекшем году в изолированных
помещениях по указанным обстоятельствам содержалось
почти десятая часть контингента.
Начальник колонии не только не организовал на должном
уровне работу оперативного отдела, но и не обеспечил
взаимодействия этого подразделения с другими частями
и службами в вопросах профилактики правонарушений и
обеспечения личной безопасности осужденных. На низкий
уровень такого взаимодействия указывают и обстоятельства,
связанные с чрезвычайным происшествием — убийством воспитанника
Д.
Воспитатель карантинного помещения учреждения, знакомясь
со вновь прибывшими, установил, что воспитанник А.,
будучи еще в следственном изоляторе, в целях самоутверждения
взял себе кличку “киллер”, а также имеет некоторые отклонения
в психике. Прежняя кличка “сынок” его не устраивала
из-за опасения возможных насмешек и попадания в категорию
с низким неформальным статусом. Он бравировал перед
сокамерниками совершенным с особой жестокостью убийством
своего дедушки.
Столь важная для предотвращения опасного преступления
информация не стала известна сотрудникам соответствующих
служб, вследствие чего не были приняты своевременные
меры к недопущению убийства.
Особую тревогу вызывает работа по формированию актива
колонии. На поступающую информацию о том, что активисты,
кроме избиения воспитанников, стали устанавливать в
колонии воровские порядки и нормы поведения, назначать
т.н. “смотрящих” за отрядами, “положенцев”, “борзых”,
присваивать себе и наиболее верным приближенным звания
“воров в законе”, должной реакции со стороны руководства
ВК и УИН не последовало.
Подобная извращенная практика работы с активом, вызванная
нежеланием начальников отрядов и воспитателей исполнять
свои обязанности, привела к тому, что функции по поддержанию
дисциплины и правопорядка среди контингента, фактически
перешли к “активистам”.
Условия отбывания наказания во многом стали определяться
не действующим законодательством и нормативными актами,
а принадлежностью осужденных к той или иной статусной
группе. В наиболее привилегированном положении оказались
лидеры и авторитеты криминальной направленности. Сложившаяся
в ВК неформальная структура коллектива позволила сравнительно
малочисленной и “привилегированной” группе осужденных,
как правило старше 19 лет, подчинить своему влиянию
основную массу отбывающих наказание, и прежде всего
несовершеннолетних.
Выявленные проверкой серьезные нарушения требований
законодательных и нормативных актов создают реальную
угрозу перерождению воспитательных колоний в “школы”
для совершенствования криминальных навыков будущих опасных
преступников, закоренелых рецидивистов.
Сегодняшнее состояние воспитательных колоний вызывает
обоснованное беспокойство Министерства и Главка за положение
дел в них, требует от руководителей всех уровней УИС
принятия исчерпывающих мер по недопущению нарушений
в этих учреждениях, обеспечению строгого контроля за
исполнением возложенных на них задач”.
Нам менее всего хотелось бы впадать в патетику и говорить
о предупреждениях, которыми пренебрегли. На самом деле,
главному, областному, местному начальству с борзыми
и с активистами при самом строгом контроле не справиться.
Не поможет здесь и никакая гуманизация со стороны законодательства.
Попробуем объяснить — почему?
Попытка осмысления
Известно, что у подростков не выработаны механизмы
самоконтроля, а эмоции, напротив, распущены и бушуют
с большой силой, особенно, когда они в толпе и начинают
“заводиться” друг от друга. Кроме того, у них еще очень
слаба способность эмпатии, сочувствия другому человеку,
способность чувствовать чужую боль. В подростковом возрасте
личность еще не выработана, здесь только существует
индивидуальность, которая в будущем превратится во что-то
личностно более определенное. Характерен для этого возраста
эгоцентризм. Свои обиды подросток чувствует очень остро
и болезненно, чужие — весьма слабо. Другой человек для
него — иной мир, иная система, часто совершенно непонятная,
с которой он обращается как с чем-то внешним.
Все это усугубляется еще одной психической особенностью
подростков — их невероятно сильной жаждой самоутверждения.
Подростки — крайне не уверены в себе, постоянно сравнивают
себя с другими по статусу, по положению в ближайшем
окружении, боятся, что о них подумают, будто они трусливы
или бессильны или что-то еще, унизительное для них.
Они и сами не уверены в том, достаточно ли смелы и сильны.
Поэтому они постоянно стремятся доказывать всем и себе
самим, какие они сильные, решительные, умеющие за себя
постоять. Вот эти драки и постоянное соперничество за
статус, постоянное стремление самоутверждаться и всем
доказывать свою полноценность приводят к тому, что в
подростковой среде всегда какая-то взвинченная, тревожная
атмосфера. Там человек не может отделиться и прожить
“сам по себе”, не встревая в драки и конфликты. К нему
обязательно будут “лезть” и “цепляться”, вызывать на
конфликт, меряться с ним силами, пытаться унизить, подчинить
себе.
Поэтому в закрытых, а тем более изолированных от вольного
мира группах подростков царит звериная жестокость, когда
подростки такому же подростку “профессионально”, как
отмечают респонденты, “ломают фанеру”, т.е. разбивают
грудную клетку, отбивают почки, лишают человека здоровья
на всю жизнь. Для них как будто нет этой “всей жизни”,
предстоящей в будущем мальчику (о чем сразу же думают
взрослые респонденты, наблюдавшие эти избиения), это
будущее их абсолютно не волнует.
Как мы уже говорили выше, моральный авторитет личности
и сопутствующий ей статус в сообществе заключенных создается
твердым осуществлением тюремного закона. Во всех случаях,
когда такое поведение вступает в противоречие с распоряжениями
администрации, отказом сотрудничать с администрацией
от человека требуется определенное самопожертвование
(отказ от льгот, противостояние угрозе наказаний, иногда
довольно жестких, а, в крайних случаях, и продолжительной
“травле” со стороны администрации). Это требует большой
внутренней силы, устойчивости, “закалки”, своего рода
аскетизма, т.е. тех качеств, которые присущи сформировавшейся
и устойчивой личности. Для подростков же и юношей такой
способ поведения практически недостижим. Поэтому “авторитеты”
в колониях для несовершеннолетних недостаточно устойчивы,
слабее выражены, для поддержания их чаще применяется
сила, т.е. “внесоциальные средства”; консенсус по тем
или иным правилам “закона” достигается с гораздо большим
трудом, и чаще всего он — неполон и неустойчив. Так
же неустойчива и социальная структура групп (“бригад”,
“классов”, “отрядов”), она очень слабо защищает индивида,
к которому насилие применяется со всех сторон: как со
стороны “администрации”, так и со стороны актуальных
“авторитетов”. И хотя представление об идеальной модели
тюремного закона и основных формах поведения в соответствии
с ним существуют и усилия по его соблюдению постоянно
возобновляются, тем не менее несформировавшаяся и неустойчивая
эмоционально личность постоянно находится под сильным
давлением, в состоянии напряжения и тревожности, и над
ней всегда висит реальная угроза быть вытолкнутой в
разряд париев и пополнить собой ряды “опущенных”.
В результате такой ситуации несовершеннолетний человек,
процесс формирования личности которого еще далеко не
завершен и, более того, получил уже неверное направление,
на этой весьма ответственной стадии своего развития
остается без всяких положительных воспитательных влияний.
Со взрослыми сотрудниками колонии воспитанник практически
не общается, он им противостоит, не доверяет, не уважает
их, а под воздействием наказаний вообще настраивается
к ним резко отрицательно. Авторитеты из собственной
среды (как и сам подросток) — личности большей частью
несформировавшиеся. Нередко они приобретают свой статус
“незаконными средствами”. Кроме того, сотрудники ВК
часто используют неустойчивость подростков, то обстоятельство,
что для них психологически труднее, чем взрослому, отказаться
от льгот и всяческих подачек, которые всегда есть в
руках администрации. Все это делается для того, чтобы
хотя бы отчасти “встроить” воспитанников в свою систему,
назначая бригадирами, начальниками совета коллектива,
отряда или отделения и т.д. А это окончательно делает
источник их авторитета подозрительным для остальных
воспитанников.
Этот закрытый мир
Изучать “малолетку” трудно. Не потому, что трудно
в нее попасть. Сейчас учреждения для несовершеннолетних
заключенных, отбывающих наказание, как правило открыты
для журналистов и всякого рода комиссий в значительно
большей степени, чем учреждения для взрослых. Туда в
первую очередь направляют и экспертов из международных
организаций. После ужасов следственных тюрем эти эксперты
попадают за забор, где жизнь устроена внешне вполне
нормально, и пишут восторженные отзывы. Этим же заканчиваются
визиты журналистов и правозащитников.
Беседы с воспитанниками, как правило, также ничего
не дают. От несовершеннолетних заключенных практически
не поступает жалоб в государственные надзирающие инстанции
и неправительственные организации, поскольку по неформальным
тюремным правилам это жестоко преследуется.
И все же при посещении ВК постарайтесь вглядеться в
этот закрытый от нас мир пристальней. Зайдя в барак,
обратите внимание на место “углового” (т.е. воспитанника,
который держит реальную власть в отряде или отделении)
и его “поддержек” (подручных). Да, перед вами предстанет
умилительная картинка: здесь кровати расположены в один
ярус, по стене — какое-нибудь панно с фотографии из
западного журнала, в углу — иконостас (модное веяние
нашего времени) из икон, рисованных самими воспитанниками
(иногда еще и освященных местным батюшкой), тумбочки
стоят возле каждой кровати (а не одна на четверых, как
у остального “спецконтингента”). Но эти одноярусные
шконки, как и весь уютный интерьер в целом, предназначены
отнюдь не для Ушиных и Мишиных и даже не для “нейтральных”,
— так выглядят “индивидульные спальные места” (шконки)
“положительно-настроенных” активистов и “отрицательных”
(борзых с пригретыми). Понятно, что заправляются эти
шконки шестерками из нейтральных, они же привлекаются,
с помощью “табуретовки”, к оформлению интерьера. Для
уборки кроватей используют обиженных и опущенных. Причем,
их предварительно дрессируют, чтобы они ни в коем случае
не прикасались к постели борзых и активистов руками
— постели и весь угол приводятся в идеальный порядок
с помощью палок и всяких других приспособлений...
Перед человеком, который пытается исследовать, понять
мир малолетки, стоит невероятно сложная, но все же не
неразрешимая задача. Хотя подростки очень ярко переживают
свои внутренние состояния и ощущения, отрефлексировать
их они не могут, не умеют о них ничего рассказать другим.
Они вообще не умеют говорить развернуто и логично, просто
отвечают на вопросы, чаще всего пользуясь формулировкой
для ответа на него. Представление об их понятиях и установках
часто можно получить из способа описания ими какого-то
запоминающегося случая или события. Тем не менее, к
достоинствам подростков относится то, что они наблюдательны
и многое запоминают. Эта память на события детства и
отрочества оказывает большую помощь, когда обращаешься
к уже повзрослевшим людям и предлагаешь им восстановить
то, что происходило с ними во время прохождения через
СИЗО и воспитательные колонии. Тогда они дополняют эти
воспоминания рефлексией, объяснениями, рассуждениями,
— и картина становится более объемной и полной. Хотя
что-то, безусловно, утратилось уже безвозвратно.
Непроницаемость для внешнего воздействия
Можно ли что-нибудь изменить в этом страшном мире?
Например, с помощью законодательства? Надо сказать,
что законодатель, начиная с 1992 г., сделал для несовершеннолетних
заключенных не так мало. Увеличилось, например, количество
посылок, свиданий, введен отпуск с возможным выездом
домой, разрешены телефонные переговоры… Но вернемся
к рассказу воспитанника Икшанской колонии. Какое значение
имеют для регулярно насилуемого и избиваемого Мишина
увеличение количества посылок и свиданий? К тому же,
приехать к нему или прислать посылку все равно некому.
А вот постоянно истязаемый Ушин, получив право на большее
количество посылок, будет подвергаться экзекуциям еще
чаще (при каждом получении “грева” из дома), и бить
его будут с еще большим усердием. Миша Барков, который,
судя по описанию респондента, относится к “положительно-настроенным”,
будет бить табуреткой (этот способ наведения порядка
называется на языке зеков и сотрудников “табуретовкой”)
подвластных ему воспитанников еще чаще, чтобы быстрее
заработать себе УДО и выйти на волю. А уж там пройденная
им “школа” и полученный опыт непосредственно отзовутся
на нас с вами или наших детях.
Мишина и Ушина насилуют и бьют, конечно, не сутки напролет,
но вся свободная от истязаний жизнь малолеток протекает
в ожидании очередной пытки. Причем, можно вполне определенно
утверждать, что постоянный гиперстресс, крайняя тревожность,
психическая напряженность — состояние, характерное для
подавляющего большинства заключенных подростков. Оно
связано с чувством страха и ожидания опасности, которое
пронизывает жизнь обитателей малолетки. Именно непрерывным
чувством страха и опасности вызван и феномен “Баркова”,
которому “все равно кого бить” — только таким способом
активист или пригретый может сохранить свое место под
солнцем.
Но, может быть, помогут какие-либо административные
или оперативные меры (на них, вспомним, уповает руководство
ГУИН)? Сейчас возможна, например, изоляция “отрицательно-настроенных”
в запираемые помещения (строгие условия содержания).
Как показывает практика, никакого смягчающего воздействия
на систему, которая держится на запредельном насилии,
такая мера не оказывает. Свято место пусто не бывает:
либо место борзых занимают другие “отрицательные”, либо
власть полностью переходит к “положительно-настроенным”,
которые, по мнению наших респондентов, отличаются еще
большими садистскими наклонностями.
Последствия “исправления”
Даже в страшном мире малолетки молодой человек должен
как-то социализироваться, усваивать более или менее
общепризнанные образцы поведения. Такие образцы в местах
заключения дает ему “тюремный закон”, его идеальная
модель, которая скорее всего в данном месте в данный
момент не реализована полностью, но в принципе должна
быть реализована, чтобы какая-то справедливость и мораль
восторжествовала.
Пройдя такую социализацию, молодой человек обречен
вновь и вновь возвращаться в места заключения. И не
потому, что его с самого начала сделали закоренелым
преступником, обучили преступным навыкам и приемам,
и он спешит их применять, чтобы получить какую-то выгоду
для себя. Нет, после выхода на свободу молодой человек
вынужден искать тех единственных людей, которые хорошо
понимают его и с которыми он чувствует себя умелым,
компетентным, не ошибающимся в оценках и повседневных
правилах поведения. Это и есть так называемая преступная
среда: люди, признающие и отстаивающие “тюремный закон”
как форму социальной жизни и морали.
Довольно большой комплекс личных документов, прошедших
через наши руки (письма заключенных, интервью с ними),
показывает, что только после 30 лет человек, приобщившийся
с детства или юности к такому образу жизни, наконец,
осознает с полной ясностью: для того, чтобы не возвращаться
больше в эту тюрьму, нужно не просто воздерживаться
от преступлений как таковых, но именно — рвать со средой.
А это — очень тяжелый и болезненный акт, поскольку другой
среды в этом возрасте у него уже попросту нет.
Не забудем также и о том, что потеря физического и
психического здоровья — вещь для побывавшего на малолетке
предопределенная.
Подводя итог сказанному, мы должны сделать следующий
вывод: последствия выбранных нами способов решения проблемы
подростковой преступности гораздо опаснее и страшнее
ее самой.
|
