Тюремные нравы и обычаи >>> Правильные понятия в тюрьме и на воле

 
 

Зона. В натуре и в ящике
заметки о тюремном романе
Валерий Абрамкин

 

О Центре

Наш Центр начал свою деятельность в 1988 году при поддержке Андрея Дмитриевича Сахарова. Активное участие в создании и становлении Центра принимали бывшие политзаключенные. Многие из них сидели в обычных (бытовых) лагерях, а не на политзонах. Поэтому они хорошо знали реальное положение вещей в «зоне», понимали, что, без преодоления наследия ГУЛАГа, никакого достойного будущего у России не будет. Не важно даже, как мы себе представляем это будущее – «Третьим Римом», демократическим, правовым государством с рыночной экономикой и т.п. В любом случае, при сохранении гулаговских традиций, ничего достойного, доброго, цивилизованного, в нашей стране не сложится.


Здесь нет никакого преувеличения. ГУЛАГ – это не только концлагеря, которые были придуманы еще при Ленине (идея и название были позаимствованы потом гитлеровской Германией), это особый механизм управления страной, народом. Прежде всего, ГУЛАГ создавался для устрашения населения и массового истребления: народов, социальных групп («уничтожить кулака, как класс»), людей, которые заподозрены в возможном сопротивлении диктатору или властвующей «группировке», недовольстве «общественно-политическим строем», «партией и правительством» и т.д. Подробности можно найти в недавно вышедшем семитомнике «История сталинского ГУЛАГа» (М. РОССПЭН, 2004-2005).

 

«Страна сирот, вдов и бывших заключенных»

В ХХ веке ни одна страна в мире не истребляла и не отправляла в тюрьму стольких своих граждан, как Россия. Сколько людей было уничтожено, отправлено за решетку? Точно сейчас никто сказать не сможет. Но более всего впечатляет то, что добросовестные эксперты, говоря о возможной ошибке в своих подсчетах, называют цифру в миллионы или десятки миллионов загубленных душ. Это люди, зависшие в неизвестности, в беспамятстве, что, наверное, страшнее и безвыходней «всемирного потопа».


Последствия понятны. Даже в последнее десятилетие средняя продолжительность жизни у российских мужчин (58-59 лет) на 12-14 лет меньше, чем у женщин. Такие демографические показатели характерны лишь для стран, в которых десятилетиями идет гражданская война. По оценке одного из экспертов главного тюремного ведомства - ГУИН (сейчас ФСИН), каждый третий взрослый мужчина в нашей стране - бывший заключенный. По расчетам других исследователей: каждый четвертый (по моим подсчетам), каждый пятый (известный криминолог Я.И. Гилинский)…


Можно ли создать какую-то «рыночную экономику» в стране, где треть (или четверть) взрослых мужиков физически и нравственно покалечена, приучена к «казарменному» образу жизни? В своем большинстве, - бывшие заключенные не способны к предприимчивости, свободным рыночным отношениям, к роли главы семьи, решению собственных проблем… Чаще всего они сами становятся обузой для женщин и детей, для всего общества. Отсюда у нас и появилась формула: «Россия – страна вдов, сирот и бывших заключенных».

 

Жизнь при зоне
В криминологии используется такой термин - «призонизация» (от англ. prison — тюрьма), т.е. «отюремнивание» вольного мира: быта, жизни, языка, культуры, норм, традиций и обыкновений. Уникальный для России случай, когда иноязычное слово не требует перевода, более того, звучит для русского уха куда выразительней, чем для западного - призонизация. Это, - вроде, - как жить при «зоне». Всякому известно: при зоне и живем. Еще в 60-е годы прошлого века в обыденном языке широкое распространение получили выражения (понятия): «большая зона» (воля), «малая зона» (тюрьмы и лагеря). Одна из удач фильма «Зона» – это точное слово, найденное для названия. Очень родное для нас слово. Сколько людей пострадало от зоны или через нее – не сосчитать, проще подсчитывать не затронутых, их гораздо меньше. По результатам социологических исследований, в России небывалое количество людей, интересующихся тюремными проблемами - 92-95%, такого нет ни в одной стране.


В андроповские времена тюремное население СССР лишь чуть-чуть (на 20-25%) не дотягивало до сталинского (послевоенного) ГУЛАГа. Правда, это в абсолютных цифрах, относительная (на 100 тысяч населения) доля заключенных была, все-таки, в два раза меньше. Судя по тюремным показателям, Андропов был, все-таки, вдвое меньшим злодеем, чем Сталин.


В 1986-1991 годах тюремное население СССР заметно сократилось, в относительных цифрах - в 1,7 раза. Впервые мы даже уступили место тюремного лидера США. Но «недолго музыка играла»: через два-три года Россия и другие страны рассыпавшегося Союза были опять «впереди планеты всей», а к концу прошлого века тюремные показатели поднялись до уровня, достигнутого при Андропове.


Распризониться за краткий исторический вздох (1986-1991 гг.), мы, естественно, не могли. Более того, усилиями разбушлатившихся СМИ, книгоиздателей, певцов и политиков, еще более напризонились. Вот к этим певцам-политикам, пожалуй, и следовало бы отсылать посетителей сайта «Зона», которые поругивают авторский коллектив одноименного «народного сериала» за использование тюремной лексики.


Кроме того, при поголовном интересе к тюремным проблемам, какими словами об этих проблемах можно рассказать? Казенный язык убог и безобразен: тюремное сообщество называется «спецконтингентом», лагерь – исправительной колонией (для подростков – воспитательной), заключенный – «осужденным», на профессиональном жаргоне тюремщиков - «осужденным», еще два клеймящих слова – зек, зычара. Мы стараемся реже употреблять и слово «заключенный», правильней и достойней говорить «арестант» – это старинное русское слово, оно и в зоне воспринимается, как уважительное. Узников психиатрических тюрем называют пациентами, арестантов, не соглашающихся сотрудничать с администрацией зоны, - «отрицательно настроенными осужденными» («отрицаловом»), а девочек-заключенных воспитанницами (как в «Институте благородных девиц»). Все это - от стремления нас запутать, а не прояснить реальные проблемы.


Тюремный язык точней и выразительней. Малолетних арестантов в зоне называют малолетками, народных заседателей – «кивалами», торговцев на черном рынке – барыгами (от слова «барыш»), активистов («капо») – козлами. Это слова из живого развивающегося народного языка, как и слово «беспредел», которое и тюремным уже не назовешь.


Надо учесть, что толстые (по 10-20 тысяч слов) словари блатного жаргона, которые сейчас издаются огромными тиражами, никакого реального представления об арестантском языке не дают и являются натуральным мошенничеством. 60-80% слов таких словарей взяты, в лучшем случае из жаргона различных профессиональных криминальных групп, все остальные, практически, не имеют никакого отношения и к русскому арго.


В активном обороте и в повседневной жизни арестантов используется всего 400-500, жаргонных слов (надо добавить - так называемых), из них, примерно, половина уже давно вошла в бытовой язык. Значительную часть этих слов вы найдете, например, в словаре Владимира Даля. Из современных «нормативных» словарей они выпали, и перед ними пришлось бы ставить предуведомление «арх.», «устар.». От омертвения эти слова и спасают арестанты.


О проблемах, связанных с арестантским и казенным языком, причинах чрезвычайной восприимчивости вольного мира к языку арестантов, нравам и обычаям тюремного мира, лучше поговорить отдельно.


 

Источник: http://www.zona.tv/main_news/88.html