|
"Я надеюсь, что
Елецкая крытая когда-нибудь станет символом системы
истребления людей"
Валерий Абрамкин
26 декабря Конституционный Суд РФ
принял решение по делу о проверке конституционности
отдельных положений статьи 118 Уголовно-исполнительного
кодекса РФ в связи с жалобой Шенгелая Зазы Ревазовича.
Предметом рассмотрения КС стали некоторые положения
Уголовно-исправительного кодекса РФ, на основании которых
до сих пор осужденным, помещенным решением администрации
исправительного учреждения в ШИЗО (штрафной изолятор
временного содержания) или ПКТ (помещение камерного
типа), запрещались встречи с адвокатами.
Согласно разъяснению, данному КС,
данная практика признана противоречащей Конституции.
В решении КС, в частности, говорится: "То обстоятельство,
что осужденный, отбывающий наказание в виде лишения
свободы и, тем более, водворенный в штрафной изолятор
или переведенный в помещение камерного типа, находится
в подчиненном, зависимом от администрации исполняющего
наказание учреждения положении и ограничен в правомочиях
лично защищать свои права и законные интересы, предопределяет
особую значимость безотлагательного обеспечения ему
права пригласить для оказания юридической помощи адвоката
(защитника) и реальной возможности воспользоваться ею".
Данное решение Конституционного
Суда имеет особое значение, учитывая тот факт, что в
российских тюрьмах нередко отмечаются случаи, когда
осужденные, оказавшиеся в условиях, когда к ним не могут
иметь доступа защитники, подвергаются пыткам. В частности
так называемая Елецкая крытая тюрьма (г. Елец, Липецкая
область) в течение многих лет известна как "пыточная".
В частности, З.Шенгелая, находясь там в 1999 г., за
отказ дать подписку о сотрудничестве с администрацией
тюрьмы, был помещен в ШИЗО, где в течение трех дней
подвергался пытке "распятием", т.е. подвешиванием
за руки на оконной решетке. Его адвокату Надежде
Пономаревой тогда не позволили встретиться с ним,
однако следы пыток она видела на теле своего подзащитного
после его освобождения из ШИЗО.
Я участвовал в судебном заседании в
качестве представителя Комиссии по правам человека при
Президенте РФ.
На первом заседании Конституционного
Суда 15 декабря были изложены три точки зрения по рассматриваемому
вопросу.
Адвокат Надежда Пономарева, представитель
заявителя - бывшего заключенного Елецкой тюрьмы Зазы
Шенгелая, предлагала признать часть первую и пункт
"г" части 2 статьи 118 Уголовно-исполнительного
кодекса противоречащими Конституции (части 1 статей
45 и 48 и части 3 статьи 50), а также статье 89 того
же кодекса.
Доктор юридических наук Елена Виноградова,
представитель второй стороны - Совета Федерации как
государственного органа, участвовавшего в принятии УИК
РФ, утверждала, что сами по себе оспариваемые положения
кодекса не противоречат Конституции РФ и поэтому не
нуждаются в изменениях. По ее мнению, Конституции противоречит
только правоприменительная практика.
Этим двум, довольно близким по сути
и по предлагаемым решениям- последствиям, точкам зрения
было противопоставлено официальное заключение Генеральной
прокуратуры, представленное Олегом Лысягиным.
Согласно этому заключению, ни законодательство, ни правоприменительная
практика Конституции не противоречат и права заключенных
не нарушают; более того, принятие предложения заявителя,
приведет к нарушению конституционных прав других граждан
(ч. 1 ст. 55), поскольку создает опасность "умаления…
прав и свобод других граждан", например, адвоката
или другого лица, согласившегося оказать юридическую
помощь заключенному. По логике Генпрокуратуры, если
в исправительных учреждениях содержатся преступники,
то в ШИЗО и ПКТ попадают заведомые злодеи, которые могут
захватить посетителя в заложники, а потом использовать
его, к примеру, для совершения террористического акта.
Кроме того, прокуратура, по словам Лысягина, и без всяких
адвокатов и правозащитников способна предупреждать возможные
нарушения прав осужденных, и оперативно принимать меры
по каждому факту беззакония. Прокуроры имеют право беспрепятственного
доступа (в любое время суток) в колонии и тюрьмы. Они,
как правило, немедленно откликаются на обращения заключенных,
тем более, водворенных в ШИЗО и ПКТ. Прокурор имеет
право немедленно освободить заключенного из ШИЗО. Адвокат
же, в лучшем случае, может обратиться к той же прокуратуре
или в суд. А судебные процедуры долгие.
Выступление Лысягина было бы странным
и для начинающего юриста. Я давно знаю Олега Борисовича.
Мы кардинально расходимся с ним во многих концептуальных
вещах. Но работать с профессиональным и компетентным
прокурором всегда полезнее и продуктивнее, чем с каким-нибудь
оголтелым правозащитником. Просто таковы условия игры,
которые мы принимаем вместе с должностью. Лысягин -
человек казенный, из структуры, где существуют довольно
жесткие правила субординации. Он должен был представлять
точку зрения Генеральной прокуратуры или своего начальника.
Видимо, была еще установка - напомнить, что пока прокуратура
- самый эффективный институт в деле защиты прав человека.
Это и в самом деле так, если говорить о возможностях,
а не о реальной практике. О том, насколько неповоротлив
и нетороплив, мягко говоря, суд, все и так прекрасно
знают. В том же Конституционном Суде рассмотрения простейшего
(с правовой точки зрения) дела по жалобе Шенгелая пришлось
дожидаться более трех лет. К примеру, в Зубово-Полянском
районном суде, который обслуживает колонии Дубравинского
управления ("Мордовские лагеря"), в очереди
на рассмотрение вопроса об условно-досрочном освобождении
в зависшем состоянии постоянно находится 800-1200 дел.
Если заключенный обратится туда с жалобой на незаконное
водворение в ШИЗО (такая возможность недавно появилась),
ему придется ждать несколько месяцев или лет. А прокурор,
как уже говорилось, может освободить арестанта из ШИЗО
немедленно, и дело может завести уголовное против сотрудников.
Так же быстро решаются дела в порядке ведомственного
контроля, по жалобе, скажем, в областное управление
УИН.
Но, все-таки, отстаивать в Конституционном
Суде такую заведомо проигрышную позицию, даже с точки
зрения ведомственных интересов самой прокуратуры - было,
на первый взгляд, глупо. Зачем они это сделали? - Не
знаю. Может быть, это часть какой-то сложной многоходовой
интриги, которую раскручивается где-то на самом верху.
Прокуратура сейчас в конфронтации с Минюстом, к примеру.
Возможно, из-за этого представитель ГУИН полностью поддержал
доводы жалобы Шенгелая, хотя года два назад в официальном
письме они согласились с Генпрокуратурой.
Я это к тому, что надо быть довольно
компетентным и информированным человеком для того, чтобы
разобраться, что скрывается за теми или иными деталями
действа, вроде заседания КС, Верховного Суда, встречи
с Президентом и т.п. Компетентным не столько в формальных
вещах (законы и т.п.), сколько в технологиях-обыкновениях
функционеров (групп функционеров), государственного
механизма и даже в нашей традиционной культуре. В России
эта культура влияет на реальные (в том числе и политические)
вещи несравнимо в большей степени, чем формальное право
и какие-нибудь демонстрируемые для публики "фокусы".
Для Вячеслава Селиверстова -
представителя федерального Уполномоченного по правам
человека, Пономаревой, меня (возможно, и других участников
заседания), выступление Лысягина было просто подарком.
Селиверстов, к примеру, получил возможность сказать
о нарушениях прав человека, происходящих при полном
бездействии (попустительстве) прокуратуры и выявленных
сотрудниками аппарата Уполномоченного по правам человека
и т.п.
Надежда Пономарева получила дополнительную
возможность вернуться к сегодняшним пыткам в Елецкой
тюрьме (соответствующие документы были переданы судьям
и журналистам). О том, что Липецкая областная прокуратура,
куда обращалась Пономарева с собранными фактами (пытки,
самоубийства, случаи гибели заключенных и т.п.), по
существу ничего не сделала для прекращения произвола
и наказания виновных: ни по одному из случаев не было
заведено уголовного или дисциплинарного дела.
Я в своем выступлении смог рассказать
о четвертьвековой истории борьбы правозащитников против
пыток именно в Елецкой тюрьме. О том, что первые сведения
о пытках в Елецкой крытой были получены от участника
и, не будет преувеличением сказать, героя правозащитного
движения - Кирилла Подрабинека, который оказался
в "елецкой пыточной" в 1978 году. За информацию
о "пресс-камерах" Кирилл "заработал"
еще три года лагерей строгого режима и туберкулез. Рассказал
и о более поздних (90-е годы) случаях пыток, подтвержденных
судебными решениями.
Как-то неожиданно, заседание Конституционного
суда развернулось в некое историческое пространство,
где открываются истинные злодеяния и называются реальные,
а не "процедурные" или "назначенные"
злодеи. Под реальными злодеями я имею в виду не конкретных
тюремщиков или заключенных, а "архитекторов"
такого дьявольского гулаговского изобретения, как пресс-камеры.
Я сильно надеюсь, что Елецкая крытая, как и Белый Лебедь
(пресс-тюрьма в Соликамске), когда-нибудь станут привычными
символами системы истребления людей, системы изничтожения
из душ людей всего человеческого и святого, нравственных
принципов, совести. Это не для соблюдения прав заключенных
требуется, это - необходимое условие достойного будущего
для наших детей и внуков…
Вы полагаете, что представленные
вами суду свидетельства пыток имели влияние на его решение?
На это решение - вряд ли. Тут любые
выступления любых участников уже не могли существенно
повлиять на окончательное решение КС. В имеющихся правовых
рамках суд мог положить в основу либо предложение заявителя,
либо предложения представителя Совета Федерации. Я уже
сказал, что оба варианта, по существу, довольно близки.
Но заседание 15 декабря, не выходя
за рамки права, попало в пространство правды. И вот
это, возможно, окажет влияние на будущие решения Конституционного
Суда. Судьи, которые способны почувствовать такое "непроцедурное
расширение", духовно пережить его и осмыслить,
имеют шанс стать, как у нас говорят, "праведными
судьями". Я имел возможность наблюдать подобные
трансформации в первый период становления судов присяжных
в 1993-94 гг. в 9 регионах. Судьи, которые вели процессы
с присяжными, потом уже не могли стать "казенными"
в обычных процессах. Они не могли "обрабатывать
людей, как бревна", по выражению Сергея Пашина
- судьи Мосгорсуда в отставке. У меня тогда появилась
такая пословица: "на людях и судьи - люди"…
Сведения о пытках и пресс-камерах
впервые прозвучали в зале Конституционного Суда?
Мне трудно ответить на этот вопрос,
я довольно редко в этом зале бываю. Могу только заметить,
что значение для будущего нашей судебной системы (и
для нас) имеют не сами факты, а способность представителей
судейского сословия и юридического сообщества вообще
выходить за пределы "казенного правосудия",
"процедурных" технологий и возрастать не столько
профессионально, сколько духовно. Без этого любому специалисту,
функционеру не избежать профессиональной деформации.
А для судейской или адвокатской профессии такие деформации
губительны - и для них самих, и для правосудия.
Окажет ли решение Конституционного
Суда влияние на предотвращение пыток?
Конечно, допуском адвокатов в ШИЗО
и ПКТ полностью проблему не решить, но смягчить ее остроту
можно. По крайней мере, тюремщики будут еще кого-то
бояться, помимо прокуроров и правозащитников. Вряд ли
те из них, кто склонен к таким методам управления заключенными,
полностью откажутся от пыток, но, зная о возможности
огласки через адвоката, некоторые задумаются.
Как теперь должен сработать механизм
доведения решения Конституционного Суда до сведения
всех, кого оно касается?
Решение Конституционного Суда вступает
в силу немедленно после его провозглашения и в течение
двух недель должно быть доведено до сведения сторон,
а также заинтересованных организаций и федеральных ведомств,
включая Генеральную прокуратуру и Министерство юстиции.
В Минюсте (точнее, в ГУИНе) решения
Конституционного Суда преобразуются в некие инструкции,
рекомендации и прочее. В подобных случаях инструкции,
основанные на решениях Конституционного Суда, рассылаются
по учреждениям ГУИН в течение нескольких месяцев.
Что касается прокуратуры, то те прокуроры,
которые работают в колониях и СИЗО, решений Конституционного
Суда не пропускают. Обычно они очень тщательно (хотя
и функционально) изучают вновь выходящие законодательные
акты и инструкции. По Закону "О прокуратуре"
прокурор несет ответственность (по меньшей мере, должностную)
в случае, если он не отреагирует на нарушение законности
в той сфере, за которой он надзирает.
В исправительных учреждениях ведутся
самые разнообразные регистрационные журналы, в ШИЗО
и ПКТ - отдельные. Там должны фиксироваться жалобы заключенных,
посещения различных должностных лиц, вывод заключенного
на беседы, свидания и т.п. Прокуроры все эти регистрационные
журналы просматривают, заносят туда свои замечания -
без этого как бы непонятно, что делает прокурор, реагирует
ли он вообще на возможные нарушения. Поэтому, наверное,
будут они следить и за тем, чтобы не повторились случаи,
подобные тому, который произошел в октябре 1999 г. в
Елецкой тюрьме и стал предметом разбирательства для
Конституционного Суда. Я думаю, теперь, если у адвоката
есть все необходимые документы (ордер консультации,
удостоверение и т.п.), препятствий для встречи с подзащитным
не будет.
А осужденные? Они ведь тоже должны
узнать о том, что они получили право при любых обстоятельствах
требовать встречи с адвокатом.
Они слушают радиопередачу "Облака",
читают многотиражки, издаваемые территориальными управлениями,
получают литературу от правозащитных организаций. Кроме
того, информация такого рода передается из уст в уста,
хотя и не без путаницы, конечно. Правда, на малолетке,
да и на общем режиме, от формальной информационной работы
и правового просвещения особого толка нет. Там заключенные
живут в каком-то мифологизированном пространстве. Перевод
этих групп заключенных не то что в правовое, а хотя
бы в пространство конкретных образцов и примеров действия,
требует особых технологий, учитывающих особенности возраста,
степень включенности в культуру. А это определяется
не уровнем знаний и школьным образованием, а тем социальным
опытом, который ребенок успел получить. С детдомовцами
и лишенными хоть какого-то семейного или родственного
окружения - дела почти безнадежные.
Будет ли решение Конституционного
Суда иметь какие-либо последствия по части внесения
изменений в Уголовно-исполнительный кодекс?
Да, на основании решения Конституционного
Суда в УИК необходимо внести некоторые изменения, чтобы
нормативно разделить разные типы свиданий: с родными
и близкими, со священнослужителями, с адвокатами. Сейчас
готовятся новые поправки в УК, которые должны исправить
несколько грубых технических ошибок, возникших в результате
того, что недавно (16 декабря) вступившие в силу федеральные
законы принимались в очень большой спешке. Видимо, в
этот пакет поправок можно будет внести и те изменения,
о которых мы говорим.
Источник: http://www.regnum.ru
Ссылки по теме:
|
