|
Валерий
Абрамкин
Административный порядок и тюремный закон
С 1988 года социологическая группа нашего
Центра занимается изучением тюремного мира России: формального
и реального устройства этого мира, нравов и обычаев
сообщества заключенных, условий, в которых находятся
как сами заключенные, так и сотрудники пенитенциарных
учреждений. Задача, которую мы поставили во главу угла
на начальном этапе исследований, может быть сформулирована
следующим образом: что помогает человеку выжить в тех
жутких условиях, которые существуют в наших тюрьмах
и лагерях? Каким образом ему, порой, все же удается
сохранить себя, как личность? Со временем эта задача
приняла более развернутый вид, и в зоне нашего внимания
оказалось множество проблем, связанных с субкультурами
заключенных (мужчин, женщин, малолеток и т.п.), неформальной
иерархией, которая складывается в тюремно-лагерном сообществе,
существующей реабилитационной практикой для освободившихся
из мест заключения и т.д.
Результаты проведенных нами исследований
позволяют говорить о существовании двух порядков в местах
лишения свободы. Первый, назовем его административным,
основан не только на законах, положениях, правилах поведения,
представлениях, которые официально постулируются и внушаются
заключенным, но и на устоявшихся за время советского
“расцвета” системы традициях, которые администрация
считает неотъемлемой частью жизни исправительных учреждений
и которые зачастую использует не без выгоды для себя.
Второй порядок (неформальный) опирается на так называемый
“тюремный закон” – свод неписаных
правил, норм, санкций и т.д., распространенных в сообществе
заключенных. Действующий сейчас тюремный закон сложился
в начале 60-х годов и включает в сферу своего действия
всех заключенных. Это он вырабатывает нормы поведения,
провозглашает запреты, табу для тех или иных групп заключенных,
регулирует отношения между представителями различных
групп, между заключенными и администрацией и т.п.
Конечно административный порядок содержит
в себе определенные механизмы защиты жизни, здоровья
и личности заключенных. Законодательство, касающееся
мест лишения свободы, предоставляет, например, заключенным
право на достойное обращение, на охрану здоровья, социальное
обеспечение, личную безопасность, на свободу совести
и вероисповедание и т.п. Но с точки зрения важнейших
социально-значимых целей (таких, например, как физическое
и нравственное здоровье общества, авторитет институтов
власти, компенсация последствий, связанных с преступлением
и наказанием и т.п.) административный порядок играет
скорее негативную роль. “Исправительно-воспитательное”
воздействие уголовно-исполнительной системы чаще приводит
либо к разрушению, разложению личности, либо к формированию
ярко выраженных негативных установок по отношению не
только к этой системе, но и к институтам власти в целом.
С другой стороны, тюремная субкультура (“тюремный закон”),
создавая немалые трудности для человека, попавшего в
сферу ее действия, предоставляет ему, как это ни парадоксально,
и возможности для выживания, для сохранения себя как
личности в весьма тяжелых условиях. Тюремный мир выработал
определенные способы защиты личности от произвола и
деморализации: механизмы решения конфликтов ненасильственным
путем, свои способы достижения компромисса (а иногда,
и консенсуса) между различными группами его обитателей,
своеобразный кодекс чести – “правильные
понятия”.
Одной из центральных и сложнейших проблем нашей уголовно-исполнительной
системы является напряженность в отношениях между администрацией
и сообществом заключенных. Конечно, отношения между
узником и тюремщиком во все времена и во всех странах
были далеко не безоблачными, но психологическая атмосфера
конфронтации, сложившаяся в российских тюрьмах и колониях,
напоминает ситуацию с вынужденным совместным проживанием
на одной территории групп, придерживающихся непримиримых
религиозных догм и фанатично их отстаивающих. Наиболее
устойчиво в оценках друг друга администрация и заключенные
используют слово “враг” или его эвфемизмы. Заключенные
в своих ответах на вопрос “встречали ли вы хороших,
с вашей точки зрения, сотрудников и какими качествами
они обладают”, чаще всего использовали тюремный фольклор:
“хороший мент – это мертвый мент”, “хорошие менты –
в хороших гробах, плохие менты – в плохих...” и т.п.
Сотрудники на аналогичный вопрос о хороших заключенных
либо явно уходили от ответа, либо давали те же самые
фольклорные определения, заменяя “ментов” на “зеков”или
“подлых зеков”. В конце 80-х – начале 90-х годов довольно
популярным был ответ: “зек – это враг, хуже американского
солдата”.
Понятно, что в условиях непрерывной “холодной войны”,
временами переходящей в “горячую” (бунты, захваты заложников
и т.п.), говорить о возможности конструктивной работы
по корректировке личности заключенных, укреплению их
моральных качеств или просто о нормальном функционировании
учреждений не приходится.
Для объяснения описанной картины можно использовать
следующую рабочую гипотезу. Глубинной основой и источником
тюремного закона является традиционная культура и обычное
(т.е. построенное на обычае) право. В провозглашаемых
принципах и нормах тюремного закона, в правильных понятиях
мы легко различим идеалы нашей традиционной культуры.
Это идеалы братства, несравнимо более высокое значение
общего интереса перед частным, стремление жить по справедливости,
оказывать помощь тем, кто “пострадал за общество”, оказался
в беде, а также рассматривать возникший спор или конфликт
“по человечеству”. Нормы этого закона определяют непримиримое
отношение к доносчику, предателю, к тому, кто не держит
своего слова, не возвращает долг, готов поступиться
правдой ради личной выгоды, выжить за счет другого или
других и т.п. Естественно, что правильные понятия находят
глубокий эмоциональный отклик не только у заключенных.
Секрет широкого распространения тюремной субкультуры
на воле не в какой-то особой криминальности нашего населения,
а в том, что люди слышат простые понятные слова, затрагивающие
их душу. Неформальный порядок, действующий в сообществе
заключенных, носит авторитарный характер, он держится
на власти авторитетов,
которые, как правило, обладают соответствующими личностными
качествами (или, по крайней мере, искусно имитируют
их): аскетизм, презрение к лишениям и страданиям, готовность
пострадать “за братву”,
“за други своя” и т.п. За авторитетом следуют по душевному
порыву, признавая высокие моральные качества его личности,
а не из страха перед грубой силой, которую, как принято
думать, использует отрицалово,
или, переходя на язык казенной науки, “отрицательно-настроенная”
часть арестантов, против основной массы заключенных.
Казенные ученые как будто не видят совершенно очевидной
вещи: если бы спецконтингент состоял из людей, которых
можно легко запугать или купить, то переманить большинство
арестантов на сторону административного порядка не составляло
бы особого труда. Администрация обладает несопоставимыми
(по сравнению с “отрицаловом”) возможностями по устрашению
и “соблазнению” заключенных, в ее руках не только их
благополучие, их свобода, но и здоровье, сама жизнь.
Все эти вещи и предопределяет живучесть, распространенность
и действенность тюремного закона.
Административный порядок по своей сути построен
на основаниях, отвергаемых традиционной культурой. В
профессиональном жаргоне тюремщиков существует термин
“вставший на путь исправления”, на лагерную “феню” этот
термин переводится словом козел.
Переходя на обычный язык, мы должны пояснить, что “вставшим
на путь...” или козлом называют заключенного, сотрудничающего
с администрацией, открыто или тайно предающего сотоварищей
и даже истязающего их (пресс-камеры
и т.п.)... Одна из основ нашей традиционной культуры
– запрет на предательство (оно в иерархии ценностей
занимает место в нижней части отрицательной шкалы).
Но ни в какой тюрьме или лагере администрация не смогла
бы поддерживать порядок без так называемых оперативных
служб, имеющих широко разветвленную сеть агентов и провокаторов
среди заключенных.
Административный порядок держится исключительно на
принуждении: от прямого применения силы до манипулирования
угрозой наказания и обещанием некоторых льгот и поблажек.
В результате моральное влияние, авторитет в сообществе
заключенных принадлежит не административной системе,
а ее антагонисту – тюремному закону. В то время как
тюремный закон поддерживается, по-видимому, абсолютным
большинством лиц, содержащихся в местах заключения,
администрация не только утратила моральное влияние на
заключенных, но и переживает, начиная с 70-х – 80-х
годов, разрушительный процесс деиделогизации, разидентификации,
т.е. сотрудниками тюрем и лагерей потеряна вера в то,
что они совершают нужное и полезное дело, за которое
человек может уважать себя сам и требовать уважения
со стороны окружающих.
Сказанное вовсе не означает, что тюремные работники
– сплошь садисты и злодеи. Скорее, их можно назвать
заложниками существующей системы. Более того, многие
сотрудники интуитивно понимают, что правда не на стороне
административного порядка, и в рамках отпущенных им
возможностей руководствуются в своем отношении к заключенным
не законами и инструкциями, а принципами справедливости
и общечеловеческой морали. Про таких обычно и сами арестанты
говорят: “Справедливый мужик... неиспорченный...” Кстати,
в последние годы отношения между заключенными и сотрудниками
в ряде учреждений заметно улучшились. Возможно, это
связано с пониманием простой вещи: в трудные времена
выживать легче вместе. Правда, система целеустремленно
и последовательно избавляется от людей, которые не отвечают
ее установкам и стандартам. Продвижение сотрудника по
службе, его благополучие зависит от умения подавлять
“спецконтингент”, держать его в узде, получать явки
с повинной, добиваться выполнения экономических показателей.
В настоящее время для рейтинговой оценки деятельности
учреждений уголовно-исполнительной системы используются
следующие показатели (расположены в порядке важности):
уровень особо-тяжких преступлений и побегов; количество
вновь раскрытых преступлений (явок с повинной); уровень
грубых нарушений режима содержания; затраты на один
рубль товарной продукции; трудовая занятость осужденных;
дебиторская задолженность...
Какими способами сотрудник будет добиваться более высокого
рейтинга, сколько при этом жизней и душ загубит – не
столь уж важно: ГУЛАГ никогда не испытывал недостатка
в “спецконтингенте”.
Казенная наука разбивает всех заключенных на три группы:
“отрицательно-настроенные”, т.е. плохо управляемые,
неподчиняющиеся администрации; “положительно-настроенные”
– легкоуправляемые, сотрудничающие с администрацией;
“нейтральные” – неопределившиеся, занимающие промежуточное
положение между первыми двумя группами. Морально-оценочный
подход к объекту исследования в ущерб его последовательному
и добросовестному изучению – это не просто нарушение
одного из главных этических принципов науки, но и сужение
поля рабочих гипотез. Например, заведомо исключаются
из сферы внимания исследователя такие гипотезы: хорошая
адаптируемость к тюрьме связана с плохой социализируемостью
в условиях воли; наличие или отсутствие криминальной
установки никак не коррелируют с управляемостью индивида,
а в определенных условиях (например, в ситуации, когда
человек попадает в группу, сориентированную на криминальное
или полукриминальное поведение) управляемый индивид
более опасен для общества, поскольку никаких, независимых
от своей референтной группы, моральных норм у него нет.
В сущности, казенная наука, а вслед за ней и законодатель,
одобривший новый Уголовный кодекс, с завидным упорством
сохраняют вульгарно-бихевиористские представления, начисто
отрицающие за человеческой личностью какую-либо ценность
или нравственность и сводящие все многообразие человеческой
натуры к незамысловатым рефлексам павловской собачки.
И старый и новый УК предусматривает, что суд должен
назначать режим (и соответственно степень суровости
условий жизни и ограничений) в зависимости от тяжести
преступления осужденного. Грубо говоря, такая концепция
предполагает, что человек, задумавший совершить убийство,
просчитает возможные последствия и, вспомнив, что в
лагере он будет получать на две посылки в год меньше,
ограничится нанесением здоровью потерпевшего вреда средней
тяжести.
“Реформа” и законодательные нововведения в области
исполнения наказания просто заменили прежние идеологические
штампы типа “построение коммунизма”, “социалистическое
общежитие” на “демократию”, “правовое государство”,
“международные стандарты” и “нравственное воспитание”.
Практические сотрудники выучили новые лозунги с покорностью
казенных людей, справедливо полагая, что какого-либо
конкретного содержания в них еще меньше, чем в прежних.
“Гуманизация условий содержания”, вокруг которой поднято
столько шума, при ближайшем рассмотрении лишь усугубила
бесчеловечность системы, еще более расширив спектр средств
манипулирования личностью заключенного. Новая система
предусматривает не только прежние виды учреждений (колонии
общего, строгого, особого режима, тюрьма), направление
в которые определялось судом. Для каждого типа учреждений
теперь предусмотрены еще три вида условий содержания
(строгие – СУС, обычные, облегченные), причем вопрос
определения заключенного на тот или иной вид условий
решается администрацией в зависимости от степени его
послушности и управляемости. “Отрицательно-настроенные”
ограничиваются в посылках, покупках, свиданиях, помещаются
в запираемые помещения на 23 часа в сутки (СУС), “положительно-настроенные”
имеют шанс попасть на облегченные условия содержания,
где ограничений несравнимо меньше. Они могут рассчитывать
также на проживание в общежитиях за пределами колонии,
и только с облегченных условий теперь можно получить
шанс на сокращение срока наказания, т.е. на представление
к условно-досрочному освобождению – УДО. За критерий
“исправления” по-прежнему принимается послушность заключенного
и его адаптируемость к искусственным тюремным условиям.
Самые адаптированные, манипулируемые и получают награду,
как медведи в цирке.
|
